Психомех

Кених шел к дому, его лицо теперь было холодным и бесстрастным, шаг — размеренным. Только его глаза выражали чувства, и они горели. Если Вятт и видел когда-нибудь человека, у которого на лице была написана решимость убить, то Вилли Кених был этим человеком.

— Гарет, — повторила Терри, — он идет!

— Я вижу, — ответил тот, отодвигая засов на двери и открывая ее, а затем прицелился прямо в Кениха. — Теперь это единственный путь, Терри. Не смотри...

Черная каменная бинтовая лестница, казалось, избивалась все круче и круче, когда Гаррисон-Шредер ехал на Психомехе вверх и вперед к той башне, где, как он знал, его ждали Черная Комната со своим жутким секретом и тот Ужас, которого он боялся больше всех ужасов на свете.

Но Психомех по крайней мере придал ему силу, которая была необходима, чтобы лицом к лицу встретиться с ужасом, и теперь он чувствовал только решимость освободиться от этого ужаса раз и навсегда. Его прямота — все его существование будет нечистым, несовершенным, рискованным, если позволить этому ужасу его заражающее сосуществование. Но, риск был, потому что даже сейчас он чувствовал отзвуки ужаса (который определенно должен был иметь свои щупальца или приспешников в Другом Мире), телепатическое бормотание, которое снова угрожало, странно предупреждая его о неминуемых опасностях и смертях. Опасностях его сверхсознанию здесь, в этой зловещей глыбе черного камня, и его физическому существу в...

...В другом Мире!

И, наконец, как любой человек на грани пробуждения, Гаррисон-Шредер понял, что он спал, что его существование было, на самом деле, подсознательным и совершенно отдельным от его физической реальности. Возможно, сама Машина передавала ему это понимание; или, может быть, оно пришло как следствие его расширенного двойственного ума и его развитых экстрасенсорных способностей, которые, как он помнил, были во сне. Гаррисон понял, что после того, как он избавится от последнего ужаса, он должен пробудиться.

Но пробудиться для чего? Для всех опасностей другого Мира? Для предательства?

Предательства от кого? С какой стороны? Пели бы только он мог вспомнить больше о другом Мире.., но он не мог. Все, что Гаррисон-Шредер мог сделать, это усилить свою защиту. Он мысленно выставил руки, мысленно отдал приказы, и было похоже, что черный замок узнал об этом!

Словно замок был живым существом, которое чувствовало, что срок его жизни на исходе, словно он был шатающимся строением, у которого по стенам поползли трещины. Черная пыль и каменные обколки дождем сыпались из темноты, зияющей вверху, и полусвет просачивался внутрь через содрогающиеся стены. Вперед и вверх ехал на Машине Гаррисон-Шредер, а замок дрожал все сильнее и — 'сильнее, Теперь малые обитатели этой глыбы собрались улепетывать как крысы, бегущие с тонущего корабля, уродливые порождения темноты постепенно удирали по спиральным, каменным лестницам или яростно летели кувырком. Возможно, Ужас, почувствовав приближение Гаррисона-Шредера, тоже попытается улететь. Этою нельзя допустить. Он снова мысленно расставил руки, чтобы установить барьеры, отрезать все пути к отступлению. И хотя он действовал подсознательно, все-таки это действие имело свои параллели и в реальном мире.

И, наконец, поднявшись наверх бесконечной спиральной лестницы-колодца, Гаррисон-Шредер оказался на огромной каменной площадке под высоким сводчатым потолком. И на этой площадке его взгляд приковала огромная черная дверь, за ней...

За дверью... Комната, загадка, и Ужас.

Конец поиска.

Черная Комната...

Кених видел дробовик в руках Вятта, но не обращал на него внимания и продолжал двигаться вперед. Он был всего лишь в десяти шагах, когда Вятт подумал, он, должно быть, настоящий буйнопомешаный! И начал взводить курок. И именно в этот момент появилась серая стена, купол, который сомкнулся над крышей дома, закрывая дом внутри и оставляя Кениха снаружи. Немец помедлил, подошел ближе, коснулся серой поверхности купола. Она была таинственной, как затвердевший туман, не теплая, не холодная, но твердая, как камень, и такая же непроницаемая. Кених обошел ее по периметру. Входа внутрь не было. Это был огромный серый пузырь, отделивший дом Вятта от внешнего мира.

Кених вздрогнул и подумал о силе, которая вела его против собственного желания к Вятту, стоявшему в дверном проходе со вскинутым дробовиком. И это произошло после того, как он стал свидетелем смерти Сюзи от того же оружия в тех же руках. Тот, кто командовал его волей, мог быть только Гаррисоном; но только Гаррисон мог сотворить этот серый купол.

Кених кивнул. Его жизнь была вне опасности. Нет. Гаррисон просто использовал его, чтобы удержать Вятта в доме, пока он творил более прочный барьер. Но, несмотря на существование купола, он все же нервничал. Самое меньшее, что можно было сказать о его состоянии!

Кених пошел назад, к “мерседесу”, холодный пот сох на спине, заставляя рубашку прилипать...

Терри и Вятт тоже взмокли, но для них это был пот крайнего ужаса. Они стояли с открытыми ртами и не могли отвести взгляд от серой стены, которая маячила как раз за открытой дверью. Стена, казалось, слегка просвечивала: она пропускала в дом тусклый свет, но при этом создавала захлестывающее чувство клаустрофобии. У всех дверей и окон была та же самая история. Дом превратился в крысоловку, и они были крысами.

— Попались! — ее голос был чуть слышным.

— Да, — в тусклом свете Вятт был пепельным. — Но все же должен быть еще выход. Теперь либо он, либо мы. — Он двинулся к лестнице, но Терри схватила его за руку.

— О нет! Только не это, Гарет. Это убийство. Чистое убийство.

— Убийство? — он повернулся к ней. — А что, по-твоему, я собирался сделать с Кенихом, Терри? Что, ты думаешь, он сделает с нами'? Теперь это не вопрос “правильно-не правильно”. Теперь это вопрос жизни или смерти — нашей или Гаррисона. Разве ты не понимаешь? Разве ты не чувствуешь, как он становится сильнее? Поверь мне, если я не разделаюсь с ним, он наверняка расправится с нами!

— Гарет! — они были на полпути вверх по лестнице, когда она снова схватила его за руку.

Ее горло сводила судорога.

Он повернулся и, запнувшись, сел на лестнице. Пальцы сжали дробовик, взгляд был пристальным.

Серая стена следовала за ними по пятам, отрезая остальную часть дома. Лестница вела в серость, где терялась из виду.

Вятт вскочил на ноги и потащил спотыкающуюся, задыхающуюся Терри наверх, к площадке. Серая стена последовала за ними и остановилась у начала лестницы. Зубы Терри "стучали, когда она повисла у него на шее. Почти потерявшую сознание, Вятт подтащил ее к двери машинной комнаты. Там он отпустил ее, нацелил дробовик на единственный оставшийся оплавленный замок, закрыл глаза и нажал на курок.

Выстрел дробовика не только срезал замок, но и сорвал дверь с петель. Вятт вошел внутрь и зашатался, словно его ударили в лоб! Ничего подобного, с чем можно было бы сравнить увиденное, он не испытывал прежде. Оно было крайне таинственным и пугающим до невыносимости.

Психомех, казалось, был окутан сияющим, пульсирующим, голубоватым пламенем, сплетенным из ажурных узоров медленно мерцающей золотой энергии, словно гигантской желтой молнией в замедленном движении. В центре, на ложе Машины, тело Гаррисона сжималось и сокращалось в ритме пульсации чуждого свечения, на одно мгновение его распростертое тело преувеличенно раздулось и в следующее — жутко сжалось. Вся сцена — согласованности человека и Машины — казалось, таяла и плыла в пульсирующем свете, создавая такой жуткий эффект, что глаза отказывались определять любые реальные или твердые очертания.

Однако самым страшным была постоянная неустойчивость формы Гаррисона, чудовищные раздувания и сжатия...

Вятт вспомнил, зачем он здесь, вскинул дробовик к плечу и прицелился. Остался один патрон. Он взял пульсирующее тело Гаррисона на мушку и спустил курок.