Психомех

В полдень пятницы Гаррисон почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы выписаться и вернуться в “Хэйлинг Айланд”. Он с трудом, часто останавливаясь, чтобы перевести дыхание, поговорил по телефону с доктором Барвелом, который сначала был против, но, в конце концов, сдался и послал медсестру забрать его. Меньше чем через час после того, как он снова вернулся в центр, его позвали к телефону. Звонок из Германии. Это был Вилли Кених.

— Ричард, Томас умер. — Его голос был ровным, но в нем не осталось ни следа обычной жесткости, он звучал опустошенно.

— Я знаю, — произнес Гаррисон, содрогаясь при этих словах. Его язык был еще сильно распухший, но содрогание пришло из самой глубины его тела.

— Он сказал, что ты узнаешь об этом. Я позвонил, чтобы сказать тебе, что скоро приеду.

— Когда?

— От недели до десяти дней, как только смогу. У меня еще остались одно-два дела...

— Жаль Томаса, Вилли.

— Он очень сильно страдал. Уверен, что он был рад уйти.

— Вилли, ты должен кое-что знать. Он не был рад уйти. Он совсем не хотел уходить! Он боролся. Боролся сильно. Господи, Вилли, ни один человек никогда не уходил так, как он. Я был с ним...

— В самом деле? — в голосе Кениха послышалось удивление. — Я.., я не знал. Он не хотел, чтобы я был рядом.

Гаррисон снова содрогнулся.

— Да, я действительно был там. Это трудно объяснить, и в любом случае мне не хочется вспоминать... Буду рад видеть тебя, Вилли.

— Видеть меня? Ты снова говоришь, как зрячий, а? — новая нотка закралась в голос Кениха. Нотка заинтересованности.

Несмотря на боль, Гаррисону удалось усмехнуться, теперь разговор забавлял его. — Да, наверное. А твой английский тоже улучшился. Акцент стал гораздо меньше.

— Ну, я же упражнялся. Шесть месяцев! — голос Кениха ожил. — Благоразумно, если учесть, что по предсказанному мне будущему, английский станет моим родным языком.

— И каким ты представляешь это предсказанное будущее, Вилли? Лично я думаю, мы заслужили хороший отдых.

— Отличная идея, — с воодушевлением ответил Кених, — ., но сначала — дело. Надо привести в порядок дела. Одной недели, думаю, хватит, чтобы соблюсти кое-какие формальности, а затем... Куда мы отправимся?

— О, я не знаю. Греческие острова. Северная и Южная Америки. Сейшелы. Гавайи. Куда-нибудь, где я не был. А, может, посетим все эти места.

— Почему бы и нет?

— А мы сможем? — Гаррисон почувствовал нарастающее возбуждение, словно вышел на свежий воздух после долгого пребывания в прокуренном баре.

— Ну, конечно. Хотя прежде нам надо вернуться в Германию, в Харц. Это теперь твое поместье, ты знаешь.

Возбуждение Гаррисона угасло.

— Да, я знаю. Но почему мы должны сначала поехать туда и на сколько? Теперь.., это место будет выглядеть... — (он чуть не сказал “мертвым”) — ., пустым.

— Но ты должен кое с кем встретиться. Сердце Гаррисона на секунду замерло.

— С кем-то, кого я знаю? Невозможно, он думал о Вики.

— Нет, нет, вы не знакомы. Нет, не так. По крайней мере, она знает тебя.

Гаррисон нахмурился. Он никак не мог вникнуть в смысл слов Вилли. Смысл был, но скрытый, глубокий.

— О чем ты говоришь?

— Я говорю о Сюзи, той “С” в твоем гороскопе.

— “О в моем... Черная собака? Сюзи — собака?

— Самая настоящая. Черная красавица доберман-пинчер. Ей всего один год, она влюблена в своего хозяина и отчаянно жаждет видеть его.

— Своего хозяина? — Гаррисон не улавливал смысла в словах Кениха.

— Тебя, Ричард, тебя! Гаррисон покачал головой.

— По-моему, я чего-то не понимаю.

— Значит, ты забыл, что рассказывал тебе Томас. Сюзи была обучена на твой запах, твою одежду, образцы из тебя, твоего тела. Она знает и любит запах твоей крови, пота, даже твоей мочи. Она с нетерпением ждет, когда услышит твой голос. Ее сердце бьется для того, чтобы слышать твой смех, окрик, команду.

— Сука с промытыми мозгами, — произнес Гаррисон с некоторым разочарованием.

— Если хочешь, назови ее так. Но подожди делать выводы, пока не увидишь ее.

— Я все еще не уверен, что мне нужна собака-поводырь. Разве это не то же самое, что белая палка или повязка на руке, какие заставляют носить у вас в Германии?

— Нет, ничего подобного. Просто прими мои слова на веру. С Сюзи мир станет совершенно другим.

— По-моему, я трачу слишком много времени на то, что только и принимаю на веру слова других людей, — с горечью произнес Гаррисон. — Но посмотрим. Одно могу сказать определенно, — я буду рад видеть тебя снова, Вилли. Как в старые добрые времена.

— Какие времена? Гаррисон опешил.

— Чертовски хороший вопрос. Ну.., старые добрые времена, — ответил он наконец. Каким-то образом ему удалось увидеть, как Кених кивнул коротко стриженой головой в знак понимания.

— Тогда от недели до десяти дней, — сказал немец.

— Я буду ждать. Но, Вилли...

— Да?

— Скажи мне, что ты с этого имеешь?

— Не беспокойся, мне хорошо заплачено. И, в любом случае, так хотел полковник. Как бы то ни было, таковы были его последние слова, которые я слышал от него.

Гаррисон почувствовал внезапный холодок, тот самый, который он уже испытал в разговоре с самим Шредером.

— Какими были его последние слова к тебе?

— Ну, я не должен допустить, чтобы с тобой что-нибудь случилось конечно. “Охраняй его хорошенько, Вилли Кених, всей своей жизнью, — сказал он. — С Ричардом Гаррисоном ничего не должно случиться”.

Тело Гаррисона превратилось в лед. Через некоторое время он встряхнулся.

— Значит он на самом деле верил.

— Верил? — донесся голос Кениха с немного металлическим оттенком, от неподвижности и расстояния. — Да он и сейчас все еще верит, Ричард, и я тоже. Да и ты тоже...

На следующее утро Гаррисону позволили выспаться. Разбудил же его сон, ночной кошмар. Он не много помнил из него. Огонь, дым, ужасный рев и запах, словно что-то готовилось в личной кухне дьявола. А где-то некий голос запевал, а другие подхватывали, и звуки органа печально рыдали погребальную песнь. Огонь поглотил его, но он ничего не почувствовал, и в конце он понял, что его тело превратилось в кучку горячего пепла.

Здесь он проснулся.

Обливаясь потом, несколько мгновений Гаррисон не мог понять, где находится. Затем он протянул руки к будильнику. В девять часов утра — в Германии в десять утра — Томас Шредер был кремирован...

Глава 7

Когда Кених прибыл в центр “Хэйлинг Айланд” на своем серебристом “мерседесе”, Гаррисон представил его персоналу и друзьям как “господин Кених, мой человек”, кем в точности и был этот стриженый немец. Одетый в костюм наподобие формы, Кених выглядел одновременно и шофером, и слугой богатого джентльмена, и доверенным, и компаньоном, он и вел себя соответственно. Гаррисон был “сэр”, он был “Вилли”, и когда первое изумление прошло, тогда персонал центра, в особенности матрона, начал понимать, насколько не правильно они представляли себе бывшего капрала. Возможно, это кое-что объясняло из его прежней непокорности, хотя Гаррисон никогда не считал себя непокорным.

Что касается матроны, ее роль в центре наконец-то дошла до Гаррисона, и теперь он уважал ее даже больше, чем кого бы то ни было. Вот почему в холодное утро декабрьского понедельника, когда его официально выписали (то есть, когда его “реабилитировали”) и он, в конце концов, стал сам себе хозяин, Гаррисон крепко обнял ее.

— Слушай, матрона, я взял твой номер. Ты не так уж неисправима, сестренка! — произнес он голосом Джеймса Кегни.

— Сестра-хозяйка для вас, мистер Гаррисон, — ответила она, но за грубостью было непривычное тепло, затем она нагнулась и зашептала ему в самое ухо.

— Послушай, я не знаю, как у тебя это получается в действительности, и у меня возникает вопрос, знаю ли я вообще, кто ты такой, но, черт возьми, действуешь ты разлагающе. Поэтому последний раз прошу тебя, Ричард, не будешь ли ты так любезен забрать своего чертова немчишку и свои пожитки и подобру уматывать из моего реабилитационного центра?