Психомех

— Там трудно было разобрать детали, — сказал он немцу.

— Снова ты предвосхищаешь меня, — быстро заметил Шредер. — Твое восприятие почти телепатическое. Но, пожалуйста, продолжай. Что еще ты помнишь из этого сна?

— Еще только одно, — сказал ему Гаррисон, — собаку, черную суку.

Шредер резко задышал и от возбуждения вскочил на ноги.

— Собаку? Черную собаку? Суку? Господи! — он ударил кулаком в ладонь другой руки, затем заворчал и споткнулся, схватившись за край стола для поддержки. В следующее мгновение он покачнулся, прежде чем упасть на сидение. Его дыхание стало прерывистым от боли.

— Полегче, — сказал ему Гаррисон. — Господи! Нельзя же гробить себя из-за какого-то чертова сна.

Шредер фыркнул, а затем резко рассмеялся.

— Чертова сна? Мой Бог — чертов сон! Ричард, чем больше я тебя узнаю, тем больше убеждаюсь, что ты.., что ты...

— Что я?

— Послушай, — сказал Шредер. — Это был не обычный сон, Ричард. Это было предвидение первого порядка. Но мне кое-что неясно. Если ты на самом деле видел эту бомбу в своем сне...

— ..видел ее. Она взорвалась!

— ..тогда почему ты вошел со мной в “Европу”?

— Этот сон никогда не был достаточно четким. Мне никогда не удавалось привязать его к действительности. Да и почему я должен был это делать? Я видел этот сон в течение трех недель. В Северной Ирландии много парней видят во сне бомбы. И это ни с чем не связано. По крайней мере до тех пор, пока я, сидя на полу там, в вашей комнате отеля, не увидел саму бомбу, и понял, что сейчас произойдет. Но, вероятно, бомба отбросила все куда-то в мое подсознание. Господи, только сейчас это снова всплыло на поверхность, но даже теперь я не уверен до конца.

— Ты разрешишь мне пригласить гипнотизера? Уверяю, это будет профессионал.

— Если это доставит вам удовольствие. Но я все равно до сих пор не понимаю, к чему все это.

— Очень хорошо, я попытаюсь объяснить, но чуть позже. Сначала пойдем со мной.

Шредер встал и подвел своего собеседника к дальнему краю стола, который по существу образовывал платформу большого отражающего телескопа. Он поместил руки Гаррисона на цилиндрическое тело инструмента и позволил его пальцам определить очертания прибора.

— Телескоп, — сказал Гаррисон. — Для...астрологии!

— И астрономии тоже, — ответил Шредер, — но в основном, да, для астрологии. Это древняя и довольно точная наука. Моего личного астролога зовут Адам Шенк. Он претендует на то, что происходит от Блистательного Порты. Порта изобрел фотографию, написал часто не правильно цитируемую “De Furtivis Literarum Norils” и несколько томов по астрологии, геометрии, астральному проецированию и силе человеческой мысли. Он также написал памфлет на реинкарнацию, очень редкая копия которого есть у меня в библиотеке. Я полагаю, что заявление Шенка гениально, потому что он, похоже, сохранил и расширил многие аспекты деятельности Порта.

Шенк приезжал ко мне сюда три недели назад. Он работал, ел, спал, занимался и делал выводы здесь, за этим самым столом, почти в полном одиночестве. Часть из того, что он рассказывал, навела меня на мысль связаться с тобой и привезти тебя сюда. К тому времени я уже решил обеспечить тебя — выплатить свой долг, но после того, что рассказал мне Шенк... — Гаррисон ощутил, как Шредер обреченно пожал плечами. — Теперь это получило дальнейшее развитие.

— На самом деле, — сказал Гаррисон, — я отчасти знаю, что связан с вами. Не знаю как и почему, но чувствую эту связь. Это очень расстраивает меня. Недостаток информации может быть хуже, чем слепота. Все связано в один огромный узел. И мне надо распутать его. Где все это началось?

— Для меня это началось в гитлеровской Германии, — начал свой рассказ Шредер. — У фюрера в чести были те, кто пользовался черной магией, темными силами. И они действительно пользовались. Они задавали ему вопросы, а он обращался за ответами к черным силам. Он верил в метафизическую силу разума. И, поверь мне, он несомненно обладал такой силой или, если ты сомневаешься, послушай его речи. Это были не просто громкие слова, Ричард.

— Может быть, он просто хватался за соломинку, как мы, — сказал Гаррисон. — Я имею в виду его военные усилия.

— Я не знаю. Конечно, он был сумасшедшим. Но если это могло помочь ему править миром, тогда он должен был попробовать. Но все же, он занимался этим поверхностно. Однако в его окружении были... Одно время я был очень дружен с одним из них. Даже несмотря на то, что я всегда считал его человеком с причудами. Определенные эксперименты, в некоторых из них я сам принимал участие, помогли мне убедиться, что потусторонний мир существует более реально, чем это может объяснить официальная наука. Возможно, по мне и незаметно, но у меня очень сильно развита интуиция.

— Я заметил, — ответил Гаррисон с кривой усмешкой, — вы часто действуете интуитивно, как и я.

— Но я также и восприимчив. Кстати, мои предчувствия чаще срабатывают, чем подводят меня. Надеюсь, что скоро мне удастся доказать, что ты — тоже сосуд.

— Сосуд?

— Приемник для неких сил, которые мы обобщенно называем экстрасенсорными.

— Продолжайте дальше, — помолчав, сказал Гаррисон.

— Ну, а в конце войны, после крушения я заинтересовался, скажем так, тайными науками. Я никогда не афишировал этот интерес. То, что я узнал, было выгодным. Понимаешь, в бизнесе я тоже действую интуитивно. К одна тысяча девятьсот пятьдесят второму году я был миллионером, а к пятьдесят седьмому — мультимиллионером. Сейчас..? Скажу в двух словах: я очень, очень богат.

Однако я не хочу утомлять тебя всей этой историей, — она займет слишком много времени. Просто верь мне, когда я говорю тебе, что до тонкостей изучил некоторые тайные науки. Конечно, я в них не мастер, нет, потому что я начал слишком поздно, но я постоянно общаюсь с мастерами.

Адам Шенк один из них. Он настоящий астролог, великий сновидец и толкователь снов. Короче говоря, он один из столпов экстрасенсорики, а что касается того, почему он пришел ко мне, то он сказал, что я нужен ему, что влияние космоса на мою жизнь приходит в фокус. И что точка Духа лежит в каком-то постороннем человеке, иностранце, которому я должен вернуть большой долг.

— То есть во мне, — сказал Гаррисон.

— А в ком же еще? Поэтому Шенк пришел, составил мой гороскоп, моих ближайших друзей и твой...

— Мой? — Гаррисон почувствовал легкое раздражение.

— Да, это было необходимо. Если эта мысль тебя обижает, тогда извини. Но к тому времени я уже собрал вместе так много твоих, скажем так, “черточек”, что это было нетрудное задание. И так как ты был явно определен моим собственным гороскопом, я потребовал, чтобы он сделал и твой.

Раздражение Гаррисона прошло, теперь разговор развлекал его. Внезапно все происходящее показалось ему забавным и смехотворным.

— Я слушаю, — сказал он, — и пытаюсь не потерять нить рассуждений, но...

— Тише! — резко оборвал его Шредер. — Нить рассуждений, говоришь? Да уж, лучше тебе не терять эту нить. Мы сейчас говорим о твоем будущем. А может быть, и о моем будущем... — И снова странный холодок обдал Гаррисона из ниоткуда.

— Прогнозы Шенка, — продолжил Шредер, — все еще здесь, на этом самом столе. — Послышался шорох бумаг. — Вот твой. Подержи его, пока я буду читать. Если ты не веришь мне, возьми его к Вилли и попроси прочесть.

Полоска картона дюйма три шириной и девять длиной, тяжелая, как приказ о смертной казни, легла в руку Гаррисона. Он протянул ее на голос Шредера.

— Ладно, — сказал он, — что там? Шредер собрался с духом.

— Всего лишь набор слов. Некоторые связаны между собой, некоторые — сами по себе, написаны чернилами в столбик с левой стороны полоски. С правой — находится шкала времени. Готов ли ты, Ричард Гаррисон?

— Что, все так плохо?

— Все.., замечательно. Гаррисон кивнул.

— Посмотрим, найду ли я это замечательным, — произнес он.

— “Ричард Гаррисон”, — начал Шредер. — “Темнота. Шкала времени: сейчас”.