Некроскоп

По другую сторону прозрачного экрана шли приготовления иного рода. На Западе это назвали бы “психологической самоподготовкой”. Метод был очень прост, даже чересчур прост, если учитывать то, что должно было вскоре произойти: человек, находившийся там, очищал себя. Он разделся догола и, принял ванну, долго и тщательно намыливая и растирая щеткой каждый сантиметр своего тела. Затем он побрился, сняв абсолютно все волосы с тела, за исключением коротко остриженных волос на голове. Он сходил в туалет до и после принятия ванны, причем во втором случае особенно позаботился о чистоте соответствующих частей тела, вымыв их горячей водой и насухо вытерев полотенцем. После этого, все еще оставаясь обнаженным, он отдохнул.

Его метод отдыха всякому непосвященному мог показаться в высшей степени жутким, но он был одной из составляющих процесса подготовки. Человек сел рядом с другим обитателем комнаты, лежавшим на наклонном столе или каталке с рифленой алюминиевой поверхностью, положил согнутые руки на его живот и опустил на них голову. Затем он закрыл глаза и, казалось, уснул минут на пятнадцать. Во всем этом не было абсолютно никакой эротики и даже отдаленного намека на гомосексуализм. Человек на каталке также был обнажен; он был гораздо старше первого, с дряблым телом, морщинистый и лысый, если не считать полоски седых волос на висках. К тому же он был мертв; но даже в смерти его мертвенно-бледное отечное лицо, тонкие губы и густые седые, сходящиеся у переносицы брови несли на себе отпечаток жестокости.

Трое по другую сторону экрана внимательно следили за происходящим. При этом “исполнитель” производил все манипуляции, полностью отрешившись от всего и ничем внешне не проявляя своей осведомленности об их присутствии. Он просто совершенно “забыл” об их существовании — его работа была слишком всепоглощающей и важной, не допускающей никакого вмешательства извне.

Но вот он пошевелился, поднял голову, пару раз моргнул и медленно встал. Теперь все было в порядке — можно было начинать исследование.

Трое наблюдателей, непроизвольно сдерживая дыхание, наклонились вперед в своих креслах, сосредоточив все внимание на обнаженном мужчине. Казалось, они боялись что-то нарушить, несмотря на то что их наблюдательный пункт был абсолютно изолирован и непроницаем.

Теперь обнаженный человек развернул каталку с трупом таким образом, что ее нижний край, за который слегка выступали холодные, безжизненные ступни, образуя букву “V”, навис над краем ванны. Он подтянул второй, более традиционного вида столик на колесиках и открыл лежавший на нем кожаный чемоданчик, в котором находились хирургические инструменты — острые как бритва скальпели, ножницы, пилы.

На наблюдательном пункте человек, сидевший в центре, зловеще улыбнулся, однако его мрачную улыбку не заметили сидевшие рядом, поскольку именно в этот момент они с облегчением слегка откинулись в своих креслах, с удовлетворением решив, что им предстоит увидеть всего лишь не совсем обычное вскрытие. Их босс с трудом сдерживал смех, рвавшийся из его груди, омерзительная радость переполняла его, вызывая дрожь в теле, когда он представлял себе, какой шок их ждет. Он все это уже видел раньше, а они еще нет. Предстоящая процедура тоже послужит своего рода испытанием на прочность.

Теперь обнаженный мужчина достал длинный хромированный стержень, один конец которого был острым, как игла, а другой заключен в деревянную рукоятку. Он склонился над трупом, упер острый конец стержня в то место, где на вздутом животе виднелся пупок, и всей своей тяжестью надавил на рукоятку. Стержень воткнулся в мертвое тело, и из раздутого кишечника начал выходить газ, скопившийся там за четыре дня, прошедших с момента смерти, с шипением вырываясь прямо в лицо обнаженному человеку.

— Звук! — резко бросил сидевший в центре наблюдатель, заставив тех, кто был рядом, выпрямиться в креслах. Его голос был настолько хриплым, что, скорее, напоминал какое-то гортанное бульканье, а он тем временем продолжал:

— Быстро! Я хочу послушать, — и указал толстым коротким пальцем на динамик, висевший на стене.

Громко сглотнув, сидевший справа вскочил, бросился к динамику и нажал кнопку с надписью “Прием”. Мгновение слышались какие-то помехи, а затем ясно раздалось шипение, звук которого постепенно — стихал по мере того как живот трупа медленно оседал, скрываясь в складках жира. Несмотря на то, что выход газа прекратился, обнаженный человек, вместо того, чтобы отстраниться, еще ниже склонился лицом к трупу, закрыв глаза, и глубоко вдохнул полной грудью.

Не отрывая глаз от экрана, служащий неуклюже, ощупью вернулся к креслу и тяжело опустился в него. Его рот, так же, как и рот второго, был раскрыт, и оба они сидели теперь совершенно прямо на самых краешках кресел, крепко вцепившись в деревянные подлокотники. Забытая сигарета тлела в пепельнице, и в воздух поднимался ароматный дымок. Только главный наблюдатель сидел неподвижно, и, казалось, выражение лиц подчиненных его интересует ничуть не меньше, чем то, что происходит по ту сторону экрана.

Обнаженный человек поднялся и выпрямился возле трупа, из которого теперь вышел весь газ. Одна его рука лежала ладонью вниз на бедре трупа, другая точно так же на грудной клетке. Большие и круглые как плошки глаза были снова широко открыты, но цвет его кожи заметно изменился. Нормальный здоровый розовый цвет только что тщательно вымытого молодого тела куда-то исчез; вместо этого оно стало таким же серым, как тело трупа, к которому человек прикасался. Он был серым, как сама смерть. Он задержал дыхание и, казалось, смаковал вкус смерти, слегка втягивая щеки. Затем...

Он отдернул руки от трупа, с шумом выдохнул зловонный газ и откинулся назад, встав на пятки. На мгновение показалось, что он сейчас рухнет навзничь, но он снова наклонился вперед и снова с величайшей осторожностью положил руки на труп. Мрачный, суровый и серый, как камень, он касался тела, и его пальцы дрожали, легко, словно бабочки, передвигаясь от головы к кончикам ступней и обратно. По-прежнему в этом не было никакой эротики, однако тот, что сидел слева, прошептал:

— Он что, некрофил? Что все это значит, товарищ генерал?

— Сиди спокойно и учись, — прорычал тот, что сидел в центре. — Ты же знаешь, где находишься. Ничто здесь не должно тебя удивлять. А что касается того, что все это значит и кто это такой, — скоро ты все узнаешь. Я могу сказать только одно: насколько мне известно, таких, как он, только трое в СССР. Один — монгол откуда-то с Алтая, шаман из местного племени. Он уже практически умирает от сифилиса и потому бесполезен для нас. Другой — безнадежный сумасшедший, которому должны сделать корректирующую лоботомию, после чего он тоже окажется... скажем, вне пределов нашей досягаемости. Поэтому остается только этот. Его дар — врожденный, научить этому практически невозможно, что делает его sui generis. Это по-латински, латынь — мертвый язык. Наиболее подходящий. А потому заткнись! Ты видишь перед собой уникальный талант.

В это время по ту сторону экрана “уникальный талант” обнаженного человека начал наконец проявляться. Его резкие, неожиданные движения были странными и беспорядочными, почти что судорожными, как если бы его дергал за ниточки какой-то сумасшедший невидимый кукольник. Правая рука метнулась к чемоданчику, едва не сбросив его со столика. Кисть, судорожно согнутая, больше похожая на лапу, рванулась вверх, как будто дирижируя исполнением какого-то неведомого произведения, однако вместо дирижерской палочки в ней был зажат блестящий серповидный скальпель.

Все трое наблюдателей наклонились вперед, широко раскрыв глаза и разинув рты. Однако в то время как на лицах двоих, сидевших по краям, непроизвольно застыло выражение отрицания и они готовы были содрогнуться или даже вскрикнуть при виде того, что, по их мнению, должно было сейчас произойти, на лице старшего отражалось лишь знание и мрачное ожидание.

С точностью, не допускающей никаких случайных, непроизвольных движений остальных конечностей, — которые" застыли и вытянулись, как у мертвой лягушки, как бы принужденные жить сами по себе, — рука обнаженного человека скользнула вниз и вскрыла труп от грудной клетки, через пупок, до жестких лобковых волос. Еще два на первый взгляд произвольных, но абсолютно точных разреза, слились с первым движением, — и на животе трупа четко обозначилась буква “I” с длинными верхней и нижней перекладинами.