Из глубины

С плоской белой крыши моего отеля в Клетносе я смотрел, как катер огибает остров, пока он не исчез за клином белых скал Хаггопианы. Через два часа от армянина на новенькой моторной лодке приехал человек с новостями о нашей встрече. Я должен был отправиться к Хаггопиану в три часа дня. За мной должна была прийти лодка.

В три я приготовился, надел легкие серые шорты и белую футболку — вполне изысканное одеяние для солнечного дня на Эгейском море — и стал ждать лодку. По пути на Хаггопиану я с носа лодки смотрел в кристально прозрачную воду, наблюдая за скользящими в ней темными морскими окунями и группками черных морских ежей, перебирая в уме все, что мне было известно о неуловимом владельце острова, на который я ехал.

Ричард Хемерал Ангелос Хаггопиан родился в 1919 году от неузаконенного союза между его бедной, но красивой матерью, полукровкой-полинезийкой, и миллионером-отцом, полуармянином-полукиприотом, автором трех самых захватывающих книг, которых мне когда-либо доводилось читать, книг для дилетантов, рассказывающих легким и простым языком о мировых океанах и их многообразных обитателях. Он стал первооткрывателем впадины Таумоту, ранее неизвестной низменности на дне южной части Тихого океана, глубина которой достигала семи тысяч фатомов, покровительствовал крупнейшим мировым аквариумам-музеям и так далее.

Хаггопиан неоднократно был женат — трижды, и все три раза после тридцати. В том, что касалось жен, ему, очевидно, очень не везло. Его первая жена, англичанка, погибла в море через девять лет супружеской жизни, загадочным образом упав за борт яхты мужа в спокойных водах кишащего акулами Барьерного рифа в 1958 году; вторая, гречанка с Кипра, умерла в 1964 от какой-то изнурительной экзотической болезни и была похоронена в море, а третья — некая Клеантес Леонидес, знаменитая афинская модель, вышедшая за него замуж в день своего восемнадцатилетия, стала затворницей, поскольку уже больше двух лет никто не видел ее на людях.

Клеантес Леонидес... Да! В предвкушении встречи я в поисках ее фотографий перерыл десятки старых модных журналов. Это было несколько дней назад в Афинах, и теперь я вспомнил ее лицо таким, каким увидел его на этих изображениях: молодое, естественное и прекрасное, в классических греческих традициях. И снова, несмотря на ходившие слухи, будто она больше не живет со своим мужем, я обнаружил, что с нетерпением жду нашей встречи.

За считанные минуты плоская белая скала острова на тридцать футов поднялась из моря, и мой штурман бросил свое проворное суденышко на правый борт, ловко пройдя между двумя зазубренными окончаниями покрытой налетом соли скалы, стоящей примерно в двадцати ярдах от самой северной оконечности острова. Когда мы обогнули ее, я увидел, что восточная сторона острова представляет собой белый песчаный пляж с пирсом, у которого стоял на якоре «Морской еж». Поодаль от пляжа, в рощице гранатовых, миндальных, рожковых и оливковых деревьев, затаилось огромное бунгало с плоской крышей.

На пирсе меня ждал тот, ради кого я сюда приехал. На нем были серые фланелевые брюки и белая рубашка с длинными рукавами. Талию охватывал широкий кушак из алого шелка. Так значит, это и был великий человек — высокий, неуклюжий на вид, лысый, очень умный и очень, очень богатый.

Я видел его фотографии, совсем немного, и часто удивлялся тому странному блеску, которое придавали его чертам эти изображения. Я всегда считал качество снимков всего лишь результатом плохой съемки. Его редкие появления на публике всегда были очень краткими и без предварительных объявлений, так что обычно к тому времени, когда камеры начинали жужжать или щелкать, он уже уходил.

Теперь я понял, что плохо думал о фотографах. Кожа миллионера действительно отливала каким-то странным блеском, и, должно быть, с его глазами тоже что-то было не так. На его щеках поблескивали маленькие слезинки, катившиеся из-под черных очков. В правой руке он держал шелковый платок, которым время от времени промокал предательскую сырость.

— Как поживаете, мистер Белтон? — его голос оказался низким и хриплым, с сильным акцентом, и совершенно не вязался с его вежливым вопросом и манерой выражаться. — Прошу прощения, что вам пришлось так долго ждать, но я не мог отложить мою работу...

— Не стоит извиняться. Я уверен, что эта встреча вознаградит меня за терпение.

Его рукопожатие оказалось неприятным, и я незаметно вытер руку о футболку. Очевидно, блеск кожи профессора был результатом применения масла от загара. Его рука казалась жирной. Вероятно, аллергия, которая могла объяснить также и темные очки.

С лодки я заметил между домом и берегом какую-то систему труб и клапанов, и теперь, подойдя следом за Хаггопианом ближе к длинному желтому зданию, услышал приглушенный рев насосов и шум льющейся воды. Оказавшись внутри постройки, я очень скоро понял, что означали эти звуки — здание было не чем иным, как гигантским аквариумом.

Вдоль стен тянулись ряды массивных стеклянных баков, так что солнечные лучи, проникавшие в помещение сквозь похожие на иллюминаторы окна, превращались в зеленоватые тени, играющие на мраморных полах и придающие этому месту какой-то подводный вид. На огромных баках не было ни карточек, ни табличек, которые описывали бы их чешуйчатых обитателей, и, по мере того, как Хаггопиан проводил меня из комнаты в комнату, мне становилось ясно, почему не было никакой необходимости в подобных ярлыках. Он отлично знал каждый экземпляр, мимоходом давая хриплые комментарии, пока мы по очереди не посетили все многочисленные крылья бунгало:

— Вот это — очень любопытное кишечнополостное, с глубины пятисот фатомов. Его очень трудно содержать — давление и так далее. Я называю его Physalia haggopia — смертоносное существо. Португальский военный кораблик[12] по сравнению с ним — сущее дитя.

Это замечание относилось к огромной багровой массе с извивающимися дымчато-зелеными щупальцами, пугающе колышущимися в воде в баке огромных размеров.

С этими словами Хаггопиан ловко выудил из открытого чана на соседнем столе небольшую рыбку и через край большого бака кинул ее своему «любопытному кишечнополостному». Бедная рыба ошеломленно поплыла прямо на один из зеленых жгутов, и мгновенно застыла, парализованная. Еще через несколько секунд омерзительная медуза принялась медленно поглощать пищу.

— Она вполне могла бы проделать то же самое и с вами, — проскрипел Хаггопиан.

В самом большом помещении из всех я остановился, пораженный размером баков. Здесь, где плавали акулы, стекло, служащее границей миниатюрных океанов, было очень толстым. Задние стенки аквариумов производили впечатление бескрайних подводных просторов.

В одном аквариуме медленно кружили уродливые двухметровые рыбы-молоты. Металлические ступени вели вверх, через край аквариума, затем по другой стенке вниз, в воду. Хаггопиан объяснил:

— Раньше я кормил здесь моих миног — с ними нужно обращаться осторожно. У меня их больше нет. Три года назад я выпустил последнюю в море.

Три года? Я повнимательнее пригляделся к одной из рыб-молотов, чье брюхо сейчас скользило вдоль стекла. На серебристо-белом брюхе, между щелками жабр и хвостом, виднелись многочисленные ободранные красные островки, которые образовывали четко очерченные круги там, где потрудились пасти миног. Очевидно, Хаггопиан оговорился, вероятно, он имел в виду три дня.

Но как только мы прошли в следующее помещение, обитатели которого привели бы в неописуемую радость любого конхиолога, я выбросил из головы оговорку моего хозяина. Здесь вдоль стены тоже стояли аквариумы, не такие большие, как те, что в других комнатах, но замечательно обустроенные так, чтобы точно имитировать естественную среду их обитателей. А они были живыми драгоценностями из всех океанов Земли. Большие раковины и моллюски из южной части Тихого океана; крошечные, бросающиеся в глаза каури с Большого Барьерного рифа; сотни причудливых одно— и двустворчатых моллюсков всех возможных форм и размеров. Даже окна были из раковин — огромных, прозрачных, сияющих таинственным розоватым светом веерообразных раковин, фарфорово-тонких, но бесконечно крепких. Поднятые с невероятных глубин, они наполнили комнату кровавыми оттенками, отличающимися от подводного мельтешения предыдущих помещений.

12

Португальский военный кораблик (physalia physalis) — крупная (10-15 метров) и очень опасная медуза, обитающая в теплых морях Мирового океана.