Гончие псы Гавриила

– Спросил, в своем ли уме бабушка Ха.

– А… – Я взяла себя в руки. – Да, конечно. Она чудная, осипшая, сказала, что все забывает, вообще довольно вредная и противная, но… Не могу объяснить, но выглядела она очень даже разумной. Как бы она ни чудила, ни одевалась и вообще… Глаза у нее умные.

– Именно об этом я и говорю. Нет, подожди, выслушай теперь мою половину истории.

– Твою половину? Ты имеешь в виду, что что-то узнал со времени нашей встречи?

– Так и еще раз так. Позвонил нашим в пятницу вечером сказать, что скоро уеду из Дамаска в Бейрут. Сообщил, что встретил тебя, мы собираемся провести два-три дня вместе и увидеть бабушку. Спросил, хотят ли они что-нибудь передать или что-то в этом роде. Мама сказала, что они получили от нее письмо.

Я удивленно на него уставилась.

– Письмо? Еще одно завещание?

– Нет, письмо. Оно пришло недели три назад, когда я был в Северной Африке. Наверное, сразу после твоего отъезда. Мама вообще-то написала об этом подробно, а когда я позвонил, сказала, что письмо ждет меня в конторе Кука в Бейруте. Более того, она переслала и бабушкино письмо. – Он засунул руку в карман.

– Оно у тебя?

– Взял сегодня утром. Подожди, прочтешь и скажешь, есть ли для тебя в этом какой-то смысл. – Он вручил мне манускрипт на грубой бумаге, может быть упаковочной, почерк раскорячистый и неаккуратный, будто писали испорченной ручкой. Но разобрать можно.

Дорогой племянник, в прошлом месяце я получила письмо от друга и коллеги моего дорогого Мужа Хамфри Форда, который, помнишь, был с нами в 1949, а потом 53 и 54-годах. Он сказал, что недавно получил новости от друга, что мальчик Генри, Чарльз, твой приемный сын, сейчас изучает языки Востока, чтобы потом (он думает) заняться профессией моего дорогого Мужа. Бедный Хамфри не понял ясно и печально бестолков, но он проинформировал меня, что молодой Чез будет путешествовать в этом году в Cupuu. Если он захочет видеть меня, я настаиваю на том, чтобы его принять. Как тебе известно, я не одобряю свободу, с которой сейчас воспитывают молодых людей, а твоего сына моя дорогая Мама назвала бы шалопаем, но он умный мальчик и было бы приятно принять его. Здесь много для него интересного в изучении Восточной жизни и манер.

Я хорошо здесь устроилась с маленьким персоналом, который очень внимателен, и мужчиной из деревни, который присматривает за собаками. Самсон надеется, что молодой Чез его помнит.

Привет твоей жене и моим другим племяннику и жене. Девочка, должно быть, уже выросла, странная маленькая штучка, но достаточно похожа на мальчика, чтобы быть красивой.

Твоя любящая тетя Харриет Бойд.

Post Scriptum – «Таймс» ничуть не улучшился, так что сомневаюсь, что ты хорошо выполнил мое поручение.

Post Post Scriptum – Я купила замечательный могильный камень.

Я прочитала письмо один раз, потом еще раз, медленнее, и мой рот, наверное, все это время был широко открыт. Потом я посмотрела на кузена. Он привалился к колонне, голова откинута, глаза прищурены под длинными ресницами, смотрит на меня.

– Ну?

– Но Чарльз… А когда она это написала? Там есть закорючка наверху, но я не могу разобрать.

– По-арабски. Написано в феврале. Судя по почтовой марке, сразу его отправила, но не авиапочтой, поэтому оно шло почти три недели. Но дело не в этом. Оно точно было написано после Рождественского завещания. Можешь придумать что-то, более похожее на прямое приглашение?

– Два месяца назад? Значит, что-то случилось, и она передумала.

– Джон Летман?

– Думаешь, это возможно?

– Не знаю, поскольку не видел. Какой он?

– Высокий, довольно худой, немного сутулится. Светлые глаза…

– Девочка дорогая. Он меня не интересует физически. Можешь сказать, что он честный?

– Откуда я знаю?

– Искусства нет, чтоб разглядеть души конструкцию в лице? Согласен, конечно, но какое впечатление?

– Неплохое. Я сказала, что сначала он немножко обескураживал, но если Хамид прав, он просто был не в себе. В любом случае, очевидно, он выполняет повеления бабушки Ха. Потом он с ней повидался и стал нормальным. Она, наверное, сказала, что не нужно бояться этой странной маленькой штучки, как бы она ни напоминала симпатичного мальчика.

– Значит, ты подумала, что у него там корыстные интересы?

– Мысль залетела мне в голову с помощью Хамида. Мы согласились, что у нас противные характеры. Это важно?

– Да нет, если только ее и его желания совпадают.

– Не думаю, что об этом стоит беспокоиться. У меня создалось впечатление, что все происходит в соответствии с ее желаниями сто процентов времени. Сомневаюсь, что Летман способен помешать ей сделать что-то, к чему ее сердце лежит.

– Пока это правда…

– Готова поспорить. Знаешь, нет никакого смысла сооружать что-то безо всяких оснований. Она просто передумала после того, как написала письмо. Очень даже могла забыть, какой ты. Это случается.

– Ты мне про это потом обязательно расскажешь. Боже мой, да мне плевать, что она придумала, и как он это устроил, если это соответствует ее желаниям. Просто она старая, как семь холмов, и совсем одна с этим парнем, про которого ничего не известно. А рассказ про курение гашиша не добавляет веселья. Сейчас он, может, и в порядке, но движется по дороге в никуда, наверняка понимаешь. Она так долго здесь прожила, что несомненно знает, что к чему, и у тебя создалось впечатление, что она может с ним справиться…

– С шестью такими.

– Да. Хотел бы увидеть сам, вот и все. Ты должна признать, что прошлая ночь плохо сочетается с этим письмом.

– Думаешь, должна была? По-моему, постоянство никогда не было ей именем.

– Нет, но… Она не дала никаких причин для ее эмбарго на меня?

– Абсолютно никаких. У меня честно создалось впечатление, что она меня увидела, удовлетворила любопытство, а теперь хочет вернуться к собственной жизни, какой бы она ни была. Она подолгу казалась совершенно нормальной, а потом вдруг выглядела, будто улетела куда-то вдаль, и говорила очень странные вещи. Я до сих пор с сумасшедшими не общалась и не могу судить, но сказала бы, что она просто старая и рассеянная. И мне понравился Джон Летман, а бабушка казалась вполне счастливой, только немного брюзжала. Но если ты думаешь, что я могу угадать ее мысли… Не забывай, я ее почти не знаю и к тому же чувствовала себя не очень хорошо из-за ужасного табака, жуткой комнаты и отвратительного бульканья ее трубки. Ой Чарльз, и я совершенно забыла, в комнате была кошка, а я не знала. Она, должно быть, была за занавесками кровати. Я чувствовала себя очень странно и думала, что это из-за запахов или еще чего-то, но это, наверное, из-за нее.

– Кошка? – Он так дернулся, что стукнулся головой о колонну. – Правда была?

Мне даже стало приятно, что Чарльз не забыл, как я отношусь к этим безобидным домашним животным, и какой ужас они у меня вызывают.

Фобии объяснять невозможно. Панически бояться кошек настолько странно, что поверить трудно. Я их обожаю, они очень красивые, на картинках просто доставляют мне удовольствие. Но не могу находиться с ними в одной комнате, а в редких случаях, когда пыталась побороть страх и потрогать кошку, почти заболевала. Эти животные – мой ночной кошмар. Когда я училась в школе, дорогие маленькие друзья узнали об этой странности моего характера и для эксперимента заперли в комнате с котенком. Меня освободили в полураспавшемся от истерического припадка состоянии через двадцать минут. Это единственный способ, которым Чарльз, даже в самом отвратительном возрасте, меня не пытал. Он не разделяет со мной эту фобию, но достаточно близок ко мне, чтобы ее понимать.

Я ему улыбнулась.

– Нет, я этого не переросла. Думаю, это невозможно. Я увидела кошку, когда выходила из комнаты, она выскочила из-за занавески и прыгнула на кровать рядом с бабушкой Ха, а та начала ее гладить. Зверюга, наверное, там была не все время, а то бы я раньше плохо себя почувствовала. Там, очевидно, есть еще незаметная дверь. Вполне разумно для помещения такого размера. – Чарльз промолчал. Я вернулась к изучению письма. – А кто такой Хамфри Форд?