Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 92 из 93

(Здесь следует неизбежное спасение Гвиневеры Ланселотом в последнюю минуту и бегство влюбленных в замок Ланселота, Веселую Стражу.) Артур устремился в погоню и победил его в бою, после чего Ланселот торжественно возвратил Гвиневеру супругу и бежал за море. Ланселот, который «правил всей Францией», отправился в свой бургундский замок и собрал новую армию противу короля Артура. Артур, оставив Мордреда регентом, или «правителем всей Англии», отправился в Бургундию биться с Ланселотом, вместе с Гавейном и многочисленным воинством. Произошла великая битва, обе стороны понесли значительные потери.

Но тут Артуру сообщили, что Мордред повелел составить письма, якобы пришедшие из-за моря с вестями о его, Артура, гибели. Созванный Мордредом парламент провозгласил регента королем, и самозванец объявил о своем намерении взять Гвиневеру в жены. Она же, того не желая, бежала в лондонский Тауэр и укрепилась там с надежным гарнизоном. Пока Мордред вел с нею переговоры, он услышал, что король Артур возвращается во главе целого воинства, дабы вернуть свое королевство. Так что Мордред разослал письма по всей стране, прося о поддержке, каковую и обрел в преизрядном количестве, ибо «общее было мнение, что при короле Артуре нет жизни, но лишь войны и усобицы, а при сэре Мордреде — веселие и благодать… Так было с людьми в тот раз: им более по нраву стал теперь сэр Мордред, а не король Артур». И вот с большим войском Мордред подошел к Дувру, дабы дать отцу бой сразу по высадке. Воспоследовала кровопролитная битва, Гавейн был найден умирающим в лодке, наполовину вытащенной на берег, и на смертном одре посоветовал Артуру простить Ланселота и призвать его назад, дабы тот помог королю сокрушить Мордреда. Тут Гавейн испустил дух, а Артур бросился вдогонку за Мордредом и его беспорядочно отступающей армией, и снова дал бой на возвышенности, и снова обратил врага в бегство.

В конце концов оба воинства укрепились «западнее, в стороне Солсбери: неподалеку от моря». В войске Мордреда были люди «Кента, Сассекса, Суррея, Эссекса, Саффолка и Норфолка». Ночью Артуру привиделся недобрый сон, и явился к нему Гавейн, предупреждая короля, что если тот станет сражаться на следующий день, то непременно погибнет. И снова посоветовал Гавейн послать за Ланселотом и отвлечь Мордреда посулами и отсрочить битву до тех пор, пока не придет помощь, дабы сокрушить Мордреда.

Так что поутру король послал гонцов к Мордреду, обещая ему «земли и сокровища, сколь ни сочтет нужным… и наконец сэр Мордред согласился, что при жизни короля Артура он будет владеть только Корнуоллом и Кентом, а после Артуровой смерти и всей Англией».

Затем договорились о встрече между Мордредом и королем. Каждый взял с собой по четырнадцать рыцарей, и сошлись они на полпути между двумя армиями. Оба вождя загодя наказали своим войскам, что, ежели переговоры сорвутся, сигналом к атаке станет обнаженный меч. «И вот встретились они, как было условлено, и обо всем сговорились и согласились. Принесли вино, и они выпили друг с другом». Но тут из кустика вереска выползла гадюка и ужалила одного из рыцарей в ступню. Воин выхватил меч, чтобы убить змею, и наблюдавшие за тем войска ринулись навстречу друг другу. На исходе кровопролитного дня Артур отыскал Мордреда, уцелевшего единственным из всего войска. Из Артуровой армии остались в живых только сэр Лукан, сэр Бедивер и сам король. Сэр Лукан попытался отговорить короля от поединка с Мордредом, ибо «победа осталась за нами, ведь с нами живых здесь трое, тогда как у сэра Мордреда в живых нет больше никого. И потому, если теперь вы прекратите бой, этот недобрый день рока с тем и минет».

Но Артур, не послушавшись, напал на Мордреда и убил его, но при этом сам получил смертельную рану. Сэр Бедивер отнес короля на берег, где дожидалась его ладья, а в ней — три королевы: сестра его королева Моргана, королева Северного Уэльса и королева Опустошенных Земель, вместе с Нимуэ, главной владычицей озера. Ладья отплыла к долине Авилиона, где король сможет исцелиться от тяжкой раны.

От автора





«Недобрый день рока», по выражению Мэлори, — это тот самый день, когда состоялась последняя битва Артура при Камлание. В этой битве, как сообщается нам, «пали Артур и Медраут».

Одно-единственное упоминание в «Анналах Камбрии», составленных спустя три или даже четыре века после Камланна, — вот и все, что нам известно о Мордреде. Когда, несколько веков спустя, Мордред вновь появляется в сочинениях Мэлори и французских поэтов, ему отводится место злодея, столь необходимого для условностей рыцарского романа. Мордред-предатель, клятвопреступник и прелюбодей является литературным вымыслом в такой же степени, как и влюбленный и славный рыцарь сэр Ланселот, и роли, сыгранные обоими в повестях о «Короле Артуре и его Благородных Рыцарях», изобилуют нелепостями, неизбежными для чересчур затянутой череды историй.

Во фрагментах помянутых историй, использованных в этой книге, нелепости говорят сами за себя. В ходе финальной катастрофы Артур, этот умудренный и опытный правитель, не выказывает ни здравого смысла, ни выдержки; хуже того, он запятнал себя тем же предательством, за которое осуждает сына. Если бы у Артура были хоть какие-то причины не доверять Мордреду (например, из-за убийства Ламорака или разоблачения Ланселота и королевы), он навряд ли оставил бы сына «правителем всей Англии» и защитником королевы, отправляясь в поход, из которого мог и не вернуться. Но, учитывая, что Артур и впрямь назначил Мордреда регентом, трудно понять, с какой стати Мордреду, имеющему все основания надеяться на то, что именно он станет наследником отца, фабриковать подложное письмо с сообщением о смерти Артура и, воспользовавшись им, захватывать и королевство, и королеву. Зная, что Артур жив-здоров и стоит во главе огромной армии, Мордред не мог сомневаться в том, что король поспешит прямиком домой, дабы покарать сына и вернуть себе и страну, и супругу. Более того, финальная битва между королем и «предателем» начинается по чистой случайности, в тот момент, когда король готов уже подписать перемирие со злодеем Мордредом и даровать ему земли в собственное владение. (еще одна нелепость, пусть и второстепенная: земли эти, Корнуолл и Кент, лежат в противоположных концах страны, причем одной областью уже владеют саксы, а второй — Константин, провозглашенный Артуровым наследником.)

Таким образом, никаких подтверждений «истории Мордреда» вообще не существует. Следует отметить, что в «Анналах Камбрии» даже не утверждается, что Мордред с Артуром сражались друг против друга. Было бы возможно — и крайне соблазнительно! — полностью переписать историю и поставить Артура — и Мордреда рядом с ним — против саксов, которые (как говорится в «Англосаксонской хронике») сразились с бриттами в 527 г. н. э. и, по-видимому, одержали победу, ибо на поражениях саксов «Хроника» внимание не заостряет. Учитывая соответствующую датировку, вполне возможно, что это и была битва при Камлание, последнее выступление бриттов против саксов.

Но соблазн пришлось превозмочь. Пока я не взялась изучать в подробностях фрагменты, из которых складывается история Мордреда, я безоговорочно воспринимала его как злодея, как коварного недоброжелателя, в конце концов послужившего причиной трагической гибели Артура. Поэтому в первых своих книгах я заставила Мерлина предугадать эту судьбу и изречь слово предостережения. Так что эпизод с битвой при Камланне я переписать не могла. Вместо того я попыталась сгладить нелепости старинной версии и смягчить черные краски на портрете отъявленного злодея искупающими серыми оттенками. Я не сделала из Мордреда «героя», но в моем романе он, по крайней мере, последователен в своих недостатках и добродетелях, и поступки его, предписанные легендой, так или иначе обоснованы.

Пожалуй, самое увлекательное в истории последних лет правления Артура — это то, как реальные исторические события подгоняются под легенду. Артур почти наверняка существовал в действительности; возможно, что и Мордред — тоже. Но поскольку предатель рыцарских романов — лишь плод воображения рассказчика, я склонна предположить, что Мордред моей версии имеет ровно столько же прав на существование, поскольку и я тоже, вероятно, заслужила место среди тех, о ком Гиббон с таким утонченным презрением поминает в «Упадке и разрушении Римской империи».