Страница 8 из 18
В указанном Мирабом направлении над домами поднимался клубами черный тяжелый дым, сносимый в сторону ветром и ложащийся чуть ли не на крыши домов. В воздухе сразу завитал еле уловимый запах гари, становящийся все сильнее и сильнее. Не костерок в огороде жгут, это точно. Кажется, обещанные на въезде в село «впечатления» уже начинаются.
— Поедем посмотрим, — радостно подпрыгнул в очередной раз мальчишка и стукнулся головой о мою ладонь. Я отмерла и убрала руку.
— Поехали!
По мере приближения к месту пожара (а что же это могло еще быть!) улицы заполнялись спешащим и вопящим народом, устремляющимся в том же направлении, что и мы. Люди — существа загадочные. Даже если помочь не могут, все равно лезут в первых рядах, хотя бы для того, чтобы потаращиться на чужое горе и совет дельный не вовремя подкинуть. Никогда не понимала такой политики, но ведь и не прогонишь никого, все село, поди, собралось.
Когда мы с Мирабом подъехали к полыхающему строению, от сносимого ветром пламени уже успел заняться соседний дом. Благо он был последним на этой улице, дальше начиналось голое поле. Шум, гам, гвалт, крики, вопли стояли такие, что не слышно было даже грохота падающих прогоревших перекрытий. Зрелище было завораживающим и устрашающим одновременно. Уж насколько я люблю огонь, его энергия питает меня и дает жизнь, но тут я столкнулась с другой его стороной, кардинально противоположной — разрушающей и смертоносной. Огонь пожирал и уничтожал то, что было создано не одной парой рук, создано с любовью и заботой о своих близких, с надеждой на прекрасное будущее. И теперь все это умирало, корчась в страшных предсмертных муках.
Толпа вокруг галдела, как стая галок на овсяном поле. Кто-то пытался оттащить еще уцелевшие вещи; вереница особо деятельных передавала по цепочке ведра с водой, тщетно поливая уже взметнувшееся до самого неба пламя. Народ бестолково бегал и суетился, даже наших лошадей пару раз толкнули так, что они чуть не завалились на бок.
— Страсть-то какая прекрасная! — одними губами прошептал Мираб, округлившимися глазами взирая на бушующее пламя и прикрывая лицо от стелющегося в разные стороны удушливого дыма.
Мне самой, если честно, было не по себе, но я просто не могла отвести жадного взгляда от смертоносной неуправляемой пляски огня. Такого я от теплой, милой и родной стихии не ожидала.
Вдруг сбоку раздался истошный визг, и какая-то женщина, чуть не опрокинув мою лошадь и даже этого не заметив, пронеслась мимо и бросилась ко второму, уже вовсю полыхающему дому. Ее кто-то схватил и попытался удержать, но она продолжала вырываться и на истерических нотках что-то визжать, порываясь попасть в горящее строение. Взоры окружающих обратились на нее, какой-то деятельный мужичок сунулся к двери, но тут же отскочил, поплатившись за неосторожность изрядно опаленной шевелюрой и бородой, да еще и вдогонку его чуть не придавило обрушившейся балкой крыльца. Огонь жадно пожирал все, что попадалось на его пути, не желая делиться своей добычей ни с кем, даже с законным хозяином. Погода в последние дни стояла сухая, дождей не было совсем, вот все и горело, как хорошо высушенный хворост.
Мы с Мирабом спешились и протиснулись поближе, чтобы узнать, в чем дело. Лошади тревожно стригли ушами, не понимая, зачем людям приперло соваться в самое пекло.
— А что случилось? Почему она так кричит? — спросила я у молодой женщины, стоявшей недалеко от нас и переводившей испуганный взгляд со второго горящего дома на рыдающую женщину.
— Ребенок у нее там, маленький совсем, — безжизненным голосом ответила та, даже не повернув голову в нашу сторону. — Она только к травнику за лекарством для мальца отбежала, и вот…
— Мираб, держи лошадей. — Я бросила ему поводья и кинулась к дому.
— Ты куда?! Стой! — истерично взвизгнул Мираб, пытаясь схватить меня за рукав, но промахнулся и бросился следом, но плотная толпа не дала ему меня догнать. — Больная, да?! — услышала я его панический голосок с плаксивыми нотками отчаяния. — А обо мне ты подумала?! Ой, ду-у-ура…
Я обернулась и успела заметить, что моего «мальца» ухватила за руку та самая женщина, с которой я только что разговаривала, и, распихивая локтями возбужденный и орущий народ, подбежала к хозяйке горящего дома.
— В какой комнате ребенок? — без всяких предисловий выпалила я. Не лазить же в бесплодных поисках по всему пожарищу.
— В дальней… — продолжая рыдать и уже еле держась на ногах от горя, ответила она и подняла на меня полный отчаяния взгляд. — Кровинушка моя…
Понятно, ничего конкретного от нее не добиться, состояние не позволяет как следует мыслить.
— Да в горнице он, на лавке должен был быть, — подсказала сердобольная старушка, стоящая в первых рядах.
Ладно, разберусь на месте, я не человек, у меня с огнем особые отношения, и метнулась в сторону дома.
— Стой, ненормальная! — раздалось мне вслед, но удерживать никто не торопился. — И не спасешь никого, и сама угоришь!
Я уже никого не слушала. Пламя лизнуло мне лицо, не причинив вреда, хоть я и на миг испугалась, что не справлюсь с таким сильным напором огня. Одно дело в теплом уютном костерке нежиться, и совсем другое — в охваченный бешено ревущим пламенем дом лезть. Страшно безумно. Но ничего ужасного, вопреки моим ожиданиям, не произошло, я почувствовала только привычное тепло, окутавшее меня с ног до головы, и бегущую вдоль позвоночника дорожку знакомой энергии. Не теряя больше времени, я шагнула внутрь. За ревом пожара ничего почти не было слышно, и мне пришлось обежать все комнаты, чтобы убедиться, что в доме никого нет. Не может такого быть! И тут до моего обостренного волнением и тревогой слуха донеслось сдавленное всхлипывание. Я повернулась на звук и рванула к печи, до которой огонь еще не успел добраться. Внутри-то как раз и сидел испуганный и уже почти задохнувшийся от удушливого дыма ребенок. Он забился так далеко, что мне с большим трудом удалось вытащить его наружу. Мальчику было на вид годка три-четыре, он сильно упирался, но больше от страха, а когда мне удалось извлечь его из печи, вцепился мне в шею, чуть не задушив. Я выскочила в ближайшее окно, и вовремя — дом сложился, как карточный замок, со всеми возможными световыми спецэффектами, больше напоминающими праздничный фейерверк, только весельем от них и не пахло. А ведь еще секунда, и даже моя способность не гореть в огне вряд ли помогла бы остаться в живых.
Я крепко прижала ребенка к себе и, продираясь сквозь кусты смородины, вышла на заполненную народом улицу. Меня тут же окружила возбужденно гомонящая толпа, выказывающая восхищение и почтение моему геройскому поступку, в котором лично я ничего геройского не видела. На то я саламандра, чтоб в огне не гореть. Может, в пожарники пойти, когда нужда совсем прижмет?
Малыш перекочевал на руки счастливой и зареванной матери, пытающейся от счастья выдернуть мне руку, подозреваю, чтобы целовать ее каждый вечер перед сном, а я стала озираться в поисках своего заносчивого мальчишки. Куда этот шалопай запропастился?
И тут на меня сзади кто-то налетел и с радостным визгом повис на плечах. Удержать равновесие мне не удалось, и я, увлекаемая тяжестью болтающегося на спине тела, опрокинулась на землю, подмяв под себя того, кто так неосмотрительно решил использовать меня в качестве вешалки. Собственно, в хозяине слабо трепыхающейся подо мной тушки я уже нисколько не сомневалась, один до боли знакомый визг сразу выдал своего обладателя.
— Слезь с меня… — задыхаясь под тяжестью моего веса, взмолился Мираб. — Ты меня раздавишь! Ой, больно же, крыло сломаешь так! Ты поосторожнее! Первая к лекарям меня не поведешь.
— Конечно, не поведу, я не самоубийца. Добью, чтоб не мучился, и дело с концом, — огрызнулась я, пытаясь приподняться и окончательно не втереть в пыль мальчишку. — А если с крылом чего, то я тебя ветеринарам покажу, они куриные болезни хорошо лечить умеют.
— Почему куриные? — не понял Мираб, но на всякий случай сделал несчастную мордашку, приготовившись обидеться.