Страница 7 из 23
Иллирио возлежал на мягкой кушетке, уплетая горячие перцы с мелкими луковицами из деревянной миски. На лбу у него выступила испарина, над толстыми щеками горели свиные глазки, на пальцах переливались искрами оникс, опал, тигровый глаз, турмалин, рубин, аметист, сапфир, янтарь, нефрит, черный алмаз и зеленый жемчуг. На его кольца Тирион мог бы жить много лет, но чтобы добыть их, понадобится тесак.
— Садись поближе, дружок, — поманил магистр.
Тирион взгромоздился на слишком высокий стул, предназначенный для массивных магистерских ягодиц. Он всю жизнь прожил в мире, слишком большом для него, но в доме Иллирио диспропорция принимала прямо-таки гротескный характер. Здесь он чувствовал себя мышкой в пещере мамонта, утешаясь тем, что у мамонта имеются хорошие вина. От мысли о них ему захотелось пить, и он кликнул слугу.
— Понравилась тебе девушка, которую я прислал? — спросил Иллирио.
— Будь мне нужна женщина, я бы сказал об этом.
— Если она не угодила тебе…
— Она делает все, что от нее требуется.
— Я так и надеялся. Она прошла выучку в Лиссе, где любовь почитают искусством. Король был очень доволен ею.
— Я убиваю королей, не слыхал? — Тирион злобно улыбнулся поверх винной чаши. — Королевские объедки мне ни к чему.
— Как скажешь. Давай поедим. — Иллирио хлопнул в ладоши.
Для начала им подали горячий суп из морского черта с крабами и холодный, с яйцом и лимоном. За этим последовали перепелки в меду, седло барашка, гусиные потроха в вине, репа в масле и молочный поросенок. При виде еды Тириона замутило. Из вежливости он принудил себя съесть ложку супа и сразу пропал. Толстые кухарки свое дело знали: так вкусно он не ел даже при дворе.
Обсасывая мясо с перепелиных косточек, он спросил Иллирио об утреннем заседании.
— На востоке неспокойно, — пожал плечами толстяк. — Пали Астапор с Миэрином — гискарские города, бывшие древними, когда весь мир был еще юн. — Он обмакнул ломоть поросенка в сливовый соус и стал есть руками.
— Залив Работорговцев далековато от Пентоса. — Тирион подцепил ножом гусиный потрошок. Все отцеубийцы прокляты, но и в аду можно недурно устроиться.
— Верно, но что такое наш мир, как не одна великая паутина? Тронешь одну нить — отзовется на всех остальных. Еще вина? — Иллирио сунул в рот перец. — Хотя нет — предложу тебе нечто особенное. — Он снял крышку с блюда, которое поставил перед Тирионом слуга. — Грибы! Щепотка чеснока и целое море масла. Я нашел вкус восхитительным. Возьми один, дружок — нет, лучше два.
Тирион поднес большой черный гриб ко рту, но что-то в голосе Иллирио насторожило его.
— Сначала ты. — Он подвинул блюдо к хозяину.
— Нет-нет. — Из-под магистерских жиров на миг проглянул озорной мальчишка. — Ты первый. Повариха для тебя их готовила.
— В самом деле? — Тириону вспомнились руки в муке, тяжелые груди с синими венами. — Она очень добра, но… нет. — Он вернул гриб обратно в подливку.
— Экий ты подозрительный, — усмехнулся Иллирио в желтую бороду — он небось маслит ее каждый день, чтобы блестела как золото. — А может, попросту трус? Мне другое про тебя говорили.
— В Семи Королевствах отравить гостя за ужином значит преступить законы гостеприимства.
— У нас тоже. Но если гостю самому не терпится прервать свою жизнь, почему бы не сделать ему одолжение? — Иллирио отпил из чаши. — Магистра Орделло отравили грибами каких-то полгода назад. Говорят, это не так уж больно. Легкие спазмы в животе, ломота позади глаз — и все, конец. Лучше грибы, чем голова с плеч, разве нет? Зачем умирать со вкусом крови во рту, когда тебе предлагают чеснок и масло?
От запахов подливы в самом деле слюнки текли. Вонзить нож себе в живот у Тириона бы смелости не хватило, а гриб съесть проще простого.
— Ты заблуждаешься на мой счет, — сказал он, до крайности напуганный этой мыслью.
— Да ну? Если предпочитаешь утонуть в вине, так и скажи. Зачем тратить время и портить напитки, вливая в себя чашу за чашей?
— Ты заблуждаешься, — повторил Тирион. Грибы в золотистой подливе призывно блестели при свете лампы. — Могу тебя заверить, что не имею никакого желания умирать. У меня… — Он запнулся. Что, собственно у него впереди? Вся жизнь? Малые дети, родовое имение, любимая женщина?
— Нет у тебя ничего, — закончил за него Иллирио, — но это можно поправить. — Он взял с блюда гриб и со смаком начал жевать. — Превосходно.
— Не ядовитые, значит, — рассердился Тирион.
— Нет, конечно. Зачем мне тебя травить? Выкажем друг другу немного доверия. Ну же, отведай. — Иллирио снова хлопнул в ладони. — Нас ждет работа — подкрепись хорошенько, дружок.
На столе появились новые блюда: цапля, начиненная фигами, телячьи котлеты в миндальном молоке, сельдь под сливками, засахаренный лук, остро пахнущие сыры, улитки и черный лебедь в оперении. Лебедя Тирион, памятуя об ужине у сестры, есть не стал, но воздал должное цапле, сельди и луку. Слуга исправно наполнял его чашу.
— Для маленького человечка ты много пьешь.
— Отцеубийство сушит.
Глазки толстяка сверкнули, как камни на его пальцах.
— Кое-кто в Вестеросе назвал бы убийство лорда Ланнистера добрым делом.
— При моей сестре этого лучше не говорить — языком поплатиться можно. — Тирион разломил хлеб. — И тебе, магистр, тоже не советую мою семью задевать. Даже будучи отцеубийцей, я остаюсь львом.
Сырный лорд в приступе веселья хлопнул себя по ляжке.
— Вы, вестероссцы, все одинаковы. Вышиваете какого-нибудь зверя на шелковом лоскуте, и вот вы все уже львы, орлы и драконы. Могу тебе показать настоящего льва — не хочешь ли разделить с ним клетку?
«Лорды Семи Королевств и правда слишком уж носятся со своими гербами», — признал про себя Тирион.
— Будь по-твоему. Я не лев, но все-таки сын своего отца, и только я вправе убить Серсею и Джейме.
— Ты весьма кстати упомянул о своей сестре, — заметил Иллирио, поглощая улиток. — Королева обещала сделать лордом того, кто ей принесет твою голову, какого бы низкого происхождения он ни был.
Иного Тирион и не ждал.
— Если хочешь поймать ее на слове, пусть она заодно с тобой переспит. Лучшее во мне за лучшее в ней — сделка честная.
— Я бы скорее взял собственный вес в золоте. — Иллирио зашелся от смеха. «Как бы не лопнул», — с опаской сказал себе Тирион. — Все золото Бобрового Утеса, что скажешь?
— Золото согласен отдать, — карлику совсем не хотелось потонуть в полупереваренных угрях и улитках, — но Утес мой.
— Ну-ну. — Толстяк рыгнул, прикрыв рукой рот. — Думаешь, король Станнис отдаст его тебе? Я слышал, он чтит закон. Твой брат носит белый плащ, так что по всем вашим законам наследник ты.
— Станнис, может, и отдал бы, кабы не такая малость, как убийство короля вкупе с отцеубийством. За это он урежет меня на целую голову, а я и без того мал. Но с чего ты взял, что я намерен примкнуть к лорду Станнису?
— Зачем тебе иначе ехать к Стене?
— Станнис на Стене? — Тирион потер то, что осталось от его носа. — Какого дьявола он там делает?
— Мерзнет скорей всего. В Дорне куда теплее — лучше бы ему было отплыть туда.
Веснушчатая прачка только притворялась, выходит, что не понимает общий язык.
— В Дорне у меня Мирцелла, племянница. И я подумываю сделать ее королевой.
Слуга положил им обоих темных вишен со сливками.
— Что такого тебе сделало бедное дитя, коли ты ее смерти желаешь?
— Даже отцеубийце не обязательно истреблять всех своих родичей. Я сказал «сделать королевой», а не «убить».
Иллирио зачерпнул ложкой вишни.
— В Волантисе чеканят монету с короной на одной стороне и черепом на другой. Одна монета, две стороны. Сделать королевой — значит убить. Дорн, может, и поддержит Мирцеллу, но одного Дорна мало. Ежели ты так умен, как утверждает наш друг, то и сам это знаешь.
Тирион посмотрел на толстяка другими глазами. Иллирио прав и в том, и в другом. Короновать Мирцеллу значит убить ее, и Тирион это знает.