Война в тылу врага

Харитоныч и бойцы, таща салазки, побежали к замаскированной подводе. Но крик шпиона, видимо, был услышан в деревне, там поднялась суета, но все, что позади, уже не было страшно. Лишь бы не отрезали путь вперед к лесу. Застоявшиеся кони легко подхватили галопом. Несколько очередей прозвучало вслед партизанам, но это был огонь, не пристрелянный заранее, а потому не представлявший большой опасности.

Рано утром, в понедельник, ко мне прискакал нарочный от Харитоныча и сообщил об успешном выполнении задания, а к вечеру на одну из вспомогательных точек был доставлен и господин особоуполномоченный гестапо.

«Монтера» везли ко мне связанным.

Высланные мной навстречу бойцы, увидев его со связанными руками и ногами, приказали немедленно развязать «товарища» и во всеуслышание обругали Харитоныча, добавив при этом, что он будет отвечать передо мной за невежливое обращение с интересующим нас человеком.

Гестаповец был доставлен на пост номер один. Я шел на долгожданное свидание с ним, едва удерживаясь, чтобы не бежать, и сердце у меня колотилось, бешено гоня кровь и затрудняя дыхание. Победа над сильным и опасным врагом волновала и давала большое моральное удовлетворение. Потребовалось напряжение воли, чтобы не выдать своего внутреннего состояния… Я встретил Косого спокойно и даже приветливо.

Лет тридцати восьми на вид, стройный человек с хорошей военной выправкой, с раскосыми глазами на энергичном лице, стукнув каблуками, отрапортовал на ломаном, но понятном русском языке:

— Господин полковник, по вашему приказанию электромонтер К. представлен в ваше распоряжение.

Не торопясь с ответом, я смотрел на него. Так вот он какой, наш неотвязный спутник, уже не бесплотная тень, преследующая нас на протяжении двух лет, а реальный человек во плоти! Мне он показался красивым, как охотнику кажется красивым с трудом загнанный и схваченный матерый зверь. Я поймал себя на том, что любуюсь Косым, и тут же подумал, что не нужно дать ему это заметить.

— До меня дошли сведения, — любезно обратился я к гостю, протягивая ему руку, — что мои люди учинили над вами некоторое насилие. Надеюсь, вы меня извините за них.

— Не извольте беспокоиться, господин полковник, — живо возразил повеселевший «монтер», — ничего особенного не случилось. Разрешите говорить о деле?

— Ну, о деле мы будем разговаривать завтра, а сегодня вы можете спокойно располагаться вот в этой землянке, — продолжал я, — Вам здесь дадут все необходимое и возможное в наших условиях.

— Благодарю вас, господин полковник, — щелкнув каблуками, ответил гестаповец.

Мне показалось, что у него появилась надежда на продолжение игры. Ведь пока с ним еще не произошло ничего, могущего показать ему, что все для него кончено. Единственное, что ему могло не нравиться, — это то, что его насильно и слишком грубо схватили на месте встречи. Но это действительно могло расцениваться как излишнее усердие людей, исполнявших поручение вышестоящего начальника. Во всяком случае, так мог думать господин К., так мог думать и я на его месте, — в этом не было ничего нелогичного.

16. Гестаповец без маски

Мои волнения продолжались. Меня тревожил вопрос об охране, а в случае необходимости, и транспортировке гестаповца через фронт. Я даже воздержался от того, чтобы радировать в Москву по этому поводу, пока не обрел полной уверенности в том, что начатое дело будет благополучно доведено до конца.

Харитоныч подробно доложил о проведенной операции. Как оказалось, господин К. был настолько самоуверен после двух первых встреч с Харитонычем, что на эту третью встречу вышел, имея при себе даже бумажник с документами. Здесь были полномочия гестапо на право посещения войсковых частей, пропуск по железной дороге от Минска до Варшавы и обратно, разрешение на пользование радиоприемником и другие бумаги. Вне всякого сомнения — это был он.

Я долго не спал, обдумывая, какие можно принять меры в наших условиях, чтобы предупредить побег или самоубийство этого опытного гестаповского агента.

Ранним утром я призвал двух бойцов, выполнявших у нас все кузнечные и слесарные работы, и растолковал им, каким образом нужно смастерить оковы, чтобы немедленно заковать прибывшего к нам молодчика. Мое задание было быстро выполнено, и я вместе с «кузнецами» отправился на встречу с диверсантом.

Наутро К. был в хорошем расположении духа. Он, конечно, и представить себе не мог, что в глубине болотистых лесов, при наличии лишь самых примитивных строительных средств, могли быть построены землянки, не уступавшие по своим удобствам любому деревенскому дому. А главное, что поднимало настроение гестаповца, — это вновь возникшая надежда на возможность действовать, а следовательно, и на возможность выполнения стоящей перед ним задачи. Ведь его боевая операция заключалась в том, чтобы проникнуть в наш отряд и начать диверсию изнутри. Всего этого он достиг, неясно было только одно: как мы отнесемся к его предложениям. Но ведь ему не привыкать к большому риску в большой и опасной игре.

Мы вошли в землянку. К. по-военному отдал мне честь, но на моем лице он уже не увидел той приветливой улыбки, с какой я встречал его накануне. Я предложил К. сесть к столу и объявил ему, что сегодня я намерен обстоятельно поговорить с ним о делах, Но…

— Мы так мало знаем друг друга, — сказал я при этом, — что я считаю необходимым для предосторожности заковать вас.

Пленный подпрыгнул, как ужаленный, и, растерявшись совершенно, хотел попросту броситься к двери, но в землянке было пятеро крепких бойцов, в том числе Харитоныч и его молодцы, хватку которых К. уже на себе испытал. Быстро опомнившись, он удержался от броска и обратился ко мне:

— Вы мне разрешите на минутку по… естественной надобности…

— Да это вам нисколько не помешает, — выступив вперед, добродушно сказал один из кузнецов, — через две-три минуты вы сможете заняться чем вам угодно.

Чтобы заковать гестаповца, понадобилось действительно не более трех минут. Но по истечении их пленный начисто забыл, о чем просил. Казалось, теперь он смирился с совершившимся фактом и успокоился, но это только казалось, — на самом деле, оправившись от растерянности, он соображал, что же ему делать и как дальше себя вести. Я предложил господину К. сесть за стол против меня и, дав ему несколько минут на то, чтобы окончательно прийти в себя, сказал:

— Ну вот, господин К., мы и встретились. Не правда ли, вы этого очень добивались? А теперь расскажите мне откровенно, с какой целью вы стремились попасть в наше соединение? Я вас слушаю.

Закованный в цепи гестаповец все еще не собрался с мыслями, и мне пришлось ждать еще несколько минут, пока он не заговорил.

— Вы хотите знать правду, — начал он, — так слушайте. Я белорус по национальности, но мальчиком меня завезли в Германию, где я рос и учился. Даже служил у немцев, был на фронте и сражался против Красной Армии. Однажды я оскорбил немецкого офицера. Он ударил меня кулаком в лицо. Я не выдержал и ударил офицера, за это был сильно избит и посажен в концентрационный лагерь. Вы, наверное, знаете, как немцы содержат заключенных в лагерях? Я не хотел умереть голодной смертью или быть застреленным без суда и потому стал проситься добровольцем на фронт. Меня отправили. Вторично участвуя в боях, я искал случая перейти на сторону Красной Армии, но был ранен и отправлен в тыл на излечение.

За это время я окончательно возненавидел немцев и поставил своей целью во что бы то ни стало отомстить своим поработителям за себя и за свой белорусский народ. После излечения меня послали работать электромонтером в местечко Ивацевичи. Здесь я услышал о вашем отряде. Узнал кое-что о потерях, которые наносят ваши люди немцам, и решил попасть в ваш отряд, чтобы под вашим руководством громить наших общих врагов. Вот сжато и коротко все, что я мог вам рассказать о себе, ничего не скрывая…

Гитлеровец бросил на меня взгляд и, видимо, понял, что этот трюк ему не удастся. Поежился и продолжал: