Время перемен

Как и следовало ожидать, их интересовал Он. Сначала меня попросили рассказать, что я увидел, когда заглянул в прожженную О’Туллом дыру. Я рассказал. Со всеми нужными подробностями, поскольку профессионал. Меня попросили повторить на бис. Я повторил. Мнемонике обучен с младых ногтей, как говаривал мой школьный куратор, так что повторил слово в слово. Кое-кто решил, что я издеваюсь, и был недалек от истины. Потом пошли вопросы.

«Почему вы решили не дожидаться группы поддержки?», «Какой тип психического расстройства напомнили вам движения объекта?», «Испытывали ли вы агрессию по отношению к персоналу базы?» и т. п.

Я мысленно поделил вопросы на две категории: осмысленные и дурацкие.

Дурацкие вопросы я игнорировал, ссылаясь на профессиональный кодекс, на толковые отвечал, как умел.

Понемногу я въехал, что все вертится вокруг одной-единственной темы: чем Он отличался от человека? При том, что никто не потрудился поделиться со мной тем, что они уже раскопали, а разговаривали со мной так, словно я, который и видел-то «объект расследования» секунд десять, был Его закадычным дружком. Через четыре часа топтания вокруг да около я взбунтовался.

— Господа, — сказал я этим прозекторам от психологии, — мне кажется, моя помощь будет эффективнее, если вы снабдите меня всей информацией.

Умники посмотрели на меня так, словно я — макака, которая вдруг стала цитировать уравнения теории направленных множеств Колосова. Что бы там ни числилось в моем досье, а для аналитиков мы, оперативники, — нечто вроде передвижных датчиков к Головастому.

Но прежде чем кто-либо из них открыл рот, чтобы поставить зарвавшуюся «обезьяну» на место, подал голос Хокусай.

— Он прав, — произнес мой непосредственный начальник.

И два других специальных координатора дружно кивнули. Они-то помнили, что такое боевой офицер «Алладина», поскольку когда-то сами были «полевиками».

— Хорошо, — пошевелив извилинами, уступил главный «умник», доктор социологии Сяо Сунь, седой лысый китаец, работавший еще в Антитеррористическом совете. — Давайте прервемся. Продолжим после приземления. Вы, господин специальный координатор, сами ознакомите своего подчиненного с делом или…

— Сам, — кивнул Хокусай, и господа аналитики отправились обедать.

— Пошли, майор, — сказал мой командир, переходя на японский. — У нас девяносто минут.

Живым я его рассмотреть не успел. Может, и к лучшему. Человеческого в нем оказалось не больше, чем во мне — обезьяньего. Удлиненный череп, кожа синюшного цвета (возможно, посмертный эффект), полное отсутствие надбровных дуг, переносица, больше похожая на ползущего по черепу костяного червяка. Вместо головы «червяка» — затянутая бельмом дыра.

«Сплошное неподвижное веко, не прозрачное для видимого и ультрафиолетового спектра, но проницаемое — для инфракрасного и ниже», — ответил на мой вопрос компьютер.

Имелась и пара обычных глаз, если можно назвать обычными эти круглые выпуклые полушария, разделенные на сегменты зелеными нитками-полосками.

Морщинистые полуопущенные веки, обрамленные мохнатыми ресницами, длинный узкий нос с единственной ноздрей, крупные челюсти, по-волчьи выдвинутые вперед. Однако во всем этом чуждом для человека облике чувствовался некий шарм, даже не шарм, а величавая красота, какая бывает у благородных и мудрых старцев. По моей просьбе компьютер «убрал» мягкие ткани, и я убедился, что клыки у Него куда больше, чем у меня. Пришла нелепая мысль о вампире, но я ее прогнал.

Итак, тело похоже на человеческое. Скелет типичный для прямоходящего, передвигающегося на двух ногах. Руки очень длинные, но зато с пятью довольно изящными пальцами и совершенно обычными ногтями. Волосяного покрова нет. Компьютер услужливо поворачивал проекцию, чтобы я мог изучить тело во всех подробностях. А подробности были таковы, что, помимо волос, у «объекта» полностью отсутствовали половые признаки. Как первичные, так и вторичные. Я запросил «картинку» внутренних органов и убедился, что органов размножения, по крайней мере, в нашем понимании, не наблюдается. Наблюдалось сердце, желудок («С остатками растительной пищи» — услужливо проинформировал компьютер), легкие, печень и прочее. Мозг оказался поврежденным. Физически. Выглядел так, словно в него всадили заряд очень мелкой дроби. Изнутри. А потом все дробинки тщательно удалили. Весьма интригующе. А где след лазерного ожога? Должен быть след. Я точно помнил, что Юджин сбил его из лазера!

Ого! Вот это совсем интересно! Сквозной канал от прямого попадания лазерного пучка… В верхней трети правого бедра! В значительной степени регенерированный. Что?!

От следующего комментария у меня даже ежик на затылке встал дыбом.

Неопровержимый факт: организм объекта зарастил дыру от лазера ПОСЛЕ ТОГО, КАК ОН, ТО ЕСТЬ ОРГАНИЗМ, УМЕР!

Н-да…

Я осведомился насчет одежды. Исключительно в силу привычки. Одежда оказалась стандартной: лабораторный комбез китайского производства.

Я еще раз вызвал объемную картинку разрушенного мозга.

Отчет свидетельствовал: никаких инородных включений. Способно ли живое существо так изуродовать собственные мозги?

Минут десять я активно гонял компьютер, изучая объект во всех ракурсах. Перечитал комментарии, даже попытался разобраться в отчете биохимиков. Не разобрался: сплошные специальные термины.

Отодвинувшись от экрана, я вопросительно посмотрел на Хокусая.

Специальный координатор обедал. По-домашнему: рыба, рис, зелень. Передо мной стояла такая же тарелка с красиво уложенным съестным и чашка цветочного чая. Я предпочел бы русскую кухню и большую кружку темного ярославского пива, но обижать Хокусая не стал. Толика японской крови в моих жилах — не последняя причина почти отеческого отношения ко мне старшего координатора.

— Танимура-сан, откуда Он взялся?

— Вытащили из прошлого, — ответил Хокусай. — Вернее, они полагают, что из прошлого. Они не собирались никого вытаскивать. И прошлое их не интересовало. Они нацелились в противоположную сторону, — Хокусай сдержанно улыбнулся, — в будущее. В принципе — ничего особенного. Запроси они разрешение, мы бы им его дали. Прогностическое макетирование пока что не под запретом.

— Прогностическое макетирование? Вы уверены, Танимура-сан?

Я, конечно, не математик, однако…

— Абсолютно. Но… — специальный координатор поднял тонкую чашечку с чаем, посмотрел на свет… — Для построения моделей они решили использовать не стандартные алгоритмы, а приемы аналоговой магии.

— Аналоговой… Чего? — я чуть не поперхнулся цветочной водичкой.

Хокусай загадочно улыбался. Глядя на меня, он несомненно получал удовольствие. Извращенное самурайское чувство юмора.

— Магии, — с удовольствием повторил мой начальник. — Позже посмотришь их наработки. Там очень много полезного для нас.

«Алладин», в сущности, научный паразит. Пресекая по всему миру потенциально опасные исследования, моя контора нисколько не стесняется эксплуатировать их результаты в собственной практике.

— Они использовали также темпорально сенситивных людей для поиска и наведения …

— Кого-кого? — не понял я.

— Темпорально-сенситивных, — с удовольствием произнес Хокусай. — То есть обладающих способностью предвидеть некоторые аспекты будущего.

— Ученых-футурологов, что ли? — к этой братии я относился скептически. Особенно к той ее части, которая давала прогнозы лет на сто вперед.

— Скорее, гадалки и астрологи.

Может, он все-таки шутит, мой командир? Однако, чтобы окончательно меня добить, он добавил:

— Математический аппарат им писал сам Колосов.

Да, это уже не шутки. Академик Колосов — это гений. Немного экстравагантный, что гению вполне позволительно, но в высшей степени благородный человек. Меня познакомили с ним на пятидесятилетии отца. Если Колосов замарал имя в запрещенных исследованиях, мне это обидно.

— Он не ведал, что творил, — успокоил меня Хокусай. — Просто создал теоретическую игрушку. Но, как все его игрушки, вполне работоспособную. Не отвлекайся. Тот, чьи останки нам достались, материализовался шестнадцать дней назад. Именно материализовался прямо в зоне виртуального моделирования. Умники, которые контролировали процесс, даже не сразу поняли, что Он — не очередная виртуальная модель. Пока не вступили с ним в прямой контакт. Но после этого уже ни на какие выводы были не способны, поскольку всякий человек, вступавший с Ним в прямой визуальный контакт, тут же терял рассудок. Они либо умирали от шока, инсульта или иной хвори; либо кончали с собой, например, разбив голову о стену; либо норовили умереть от естественных причин: скажем, отказавшись принимать пищу. Примерно четверть контактеров не проявили суицидальных наклонностей, но только потому, что умирать было уже нечему. Личность полностью разрушена. Вылечить их или хотя бы получить внятную информацию нам не удалось. Даже с помощью ментального сканирования. Среди первых пострадавших оказались руководители базы, поэтому три дня в комплексе царил полный хаос. А когда число смертельных случаев многократно превысило все допустимые нормы Министерства обороны США, компьютер базы самочинно вытянул из Сети все эффективные системы безопасности (по этому запросу мы, кстати, и вышли на саму базу) и, тоже самостоятельно, скопировал и отработал на «объекте» программу защиты со второй стадии проекта «Человечество во Вселенной».