Дни

– Как интересно.

– Правда? Я это вычитала вчера в одном научном журнале, в «Газетах и периодических изданиях».

– Приятно слышать, что вы не совсем напрасно потратили время.

– Мистер Хаббл, – говорит миссис Шухов, качая головой, – вы бы руку что ли поднимали или подмигивали, ну хоть какой-то знак подавали бы, когда хотите сострить. Такой сухой юмор, как ваш, трудно уловить.

– Извините.

– Извиняться ни к чему. Мне даже нравится. Это я так просто заметила.

– А знаете, миссис Шухов… – Фрэнк встает. – Если не возражаете, я бы действительно воспользовался вашим предложением насчет глазных капель.

– Ну разумеется. – Миссис Шухов шарит у себя в сумочке и вынимает маленький пластмассовый флакончик конической формы с бросающимся в глаза логотипом «Дней» на ярлычке. – А еще, прошу вас, называйте меня Кармен.

Фрэнк берет флакончик и направляется в уборную.

В мужской уборной сильно пахнет хлоркой и сосновым освежителем воздуха, чуть менее сильно – мочой. Фрэнк закрывает дверь и осторожно подходит к раковине. Потупив голову, будто в мольбе, он склоняется над раковиной и медленно всматривается в заляпанное тусклое зеркало.

Вот оно, его отражение, такое же, какое недавно показалось ему в треснувшем стекле экранчика «сфинкса». Оно явилось само собой и сразу, не дожидаясь особого приглашения. Надежное, неподвижное, оно тоже смотрит на него – перевернутый слева направо Фрэнк собственной персоной, находящийся в уборной кафе, тоже перевернутой слева направо. Он здесь, здесь, и с этим зрительным свидетельством никак не поспоришь.

Фрэнк оглядывает себя сбоку. Оглядывает себя сверху вниз. Оглядывает себя исподлобья.

Он не хочется задаваться вопросом, отчего это произошло, потому что боится все погубить: так лопается мыльный пузырь в руке ребенка, попытавшегося его схватить. Он только знает, что это как-то связано с белой тигрицей.

Белая тигрица не прошла мимо, не выказала ему презрение. Внимательно обнюхав его и потом слегка заурчав, она его приняла.

Она приняла его в беспокойный зеленый мир Зверинца. Она, по сути, сказала ему: «Здесь, как и в лесах, откуда я родом, все приходит и уходит. Хищник пожирает добычу. Травоядные питаются растениями, плотоядные питаются травоядными. Все идет кому-то на пользу. Отмершая растительность, живые существа – все это имеет свое назначение и свое место. Все вырастает, чтобы превратиться в тлен и чтобы потом выросло что-то новое. Таков природный промысел – вечное движение туда-сюда, взаимный обмен, купля-продажа. Да ты и сам это знаешь. Может быть, ты об этом и не догадывался, но все равно всегда это знал».

Мисс Дэллоуэй попыталась его убить. Тигрица убила мисс Дэллоуэй.

Взаимный обмен. Туда-сюда.

Тигрица его приняла. Поняла его. Постигла.

И он вдруг осознает, что неприметность – отнюдь не проклятье, как он полагал раньше. Ему вспоминается природный камуфляж тигрицы, то, как она сливалась с фоном, но от этого не теряла ни мощи, ни великолепия, ни смертоносной точности прыжка. Неприметность означает слитность, но до необходимого предела, не более. Нужно быть частью фона, но лишь отчасти. Важно достигать равновесия, этой черты, которая проходит между двумя крайностями, этой тонкой серой полоски, узкой территории пересекающихся теней. За тридцать три года он позабыл, где проходит эта черта и как до нее добраться, – только и всего.

Он выдавливает по две капли жидкости в каждый глаз, и раздражение, оставшееся от перечного спрея, унимается.

Бросив прощальный взгляд в зеркало на свое отражение, Фрэнк выходит из уборной.

Миссис Шухов взяла на себя вольность заказать кофе для них обоих. На столе уже дымятся две доверху полные чашки. Фрэнк ловит себя на том, что ищет взглядом нечто – и не находит. И быстро соображает, что же он ищет: логотип «Дней». Здесь нет логотипа «Дней» – ни на чашках, ни на блюдцах.

Он садится и благодарно делает глоток. Может быть, это были и не самые лучшие в мире кофейные зерна, какие можно купить за деньги, – зато это лучший кофе, какой он пробовал за свою жизнь.

По всему кафе разносятся обрывки разговоров. За окном быстро темнеет. Загораются уличные фонари, льют резкий оранжевый свет. Так и чувствуешь: город заворачивается сам в себя, как закрывающийся на ночь цветок.

Напротив него выпрямясь сидит миссис Шухов – Кармен, ее зовут Кармен. Хорошая осанка. Красивые черты лица. Она ждет, когда он заговорит. Хочет, чтобы он заговорил.

Наверное, он расскажет ей о том, как прошел его день. Ведь даже по меркам «Дней» это был кошмарный день. Наверное, он расскажет ей о том, на что ему пришлось пойти, чтобы сдержать данное ей обещание и вернуть ее «платину», о том, как он преследовал Книжного Червя, о бомбе. Как знать? И глядишь, в ходе рассказа, благодаря своему засушенному юмору, он даже сумеет рассмешить ее.

Завтра все может измениться – а может и остаться прежним. Завтра он может улететь в Америку – а может снова явиться на работу, как обычно. Но сейчас есть только этот вечер, есть женщина, которую он заинтриговал, которая хочет получше узнать его. Так пускай завтрашний день (когда он наступит) сам о себе позаботится.

А «Дни» будут стоять вечно.

Эта мысль приносит странное утешение.

«Дни» – эта постоянная, неизменная, устойчивая глыба, слишком огромная и прочная, чтобы претерпевать перемены, – будут стоять вечно.

44

Шива: в ортодоксальном иудаизме – семидневный период траура по родителю, супругу, брату или сестре

18.00

Шесть часов!

Пёрч вскакивает на ноги. Он так увлекся составлением меню на завтра и списка продуктов, которые необходимо купить, что совершенно потерял счет времени.

Он поспешно выходит из своего кабинета. На кухне пусто и чисто. Братья предпочитают готовить вечернюю еду сами, каждый у себя, и ужинают по отдельности: одиночество – необходимый противовес целому дню, проведенному в обществе друг друга. Поэтому все кухонные работники, как обычно, навели тут порядок и разошлись по домам.

Как правило, к шести часам в Зале заседаний остается только один из братьев – тот, кто был дежурным председателем. Он сидит допоздна, завершая дневные труды: подводит итоги дня, сверяет цифры продаж и передает сводки в агентство печати, которое затем распространяет эти данные в средствах массовой информации. Пёрчу хочется подробно расспросить господина Чедвика о сегодняшнем взрыве. Час назад в радиовыпуске новостей уже сообщалось, что поступают сведения о чрезвычайном происшествии в «Днях». Никакие подробности еще не подтверждены, сказала ведущая и пообещала информировать слушателей о развитии событий. Но Пёрчу не терпится – пока журналисты выведают правду, пройдет много времени; лучше он напрямую обо всем узнает от одного из братьев Дней: вот маленькое преимущество человека, который вхож к владельцам первого и (что тут еще скажешь?) крупнейшего гигамаркета в мире.

К своему удивлению, войдя в Зал заседаний, Пёрч застает там всех братьев в сборе, но, разумеется, искусно прячет свое удивление.

Братья сидят вокруг стола, каждый на своем стуле. Темная сторона купола занимает все три створки окна – от угла до угла, от края до края, сплошная стена черноты, а верхний свет братья не зажигали. Пёрч едва различает их лица. Впрочем, он видит их глаза: когда он входит, все они оборачиваются – все, кроме мастера Криса, который неуклюже взгромоздился на свой потешный трон и, кажется, уснул.

Мастер Крис тоже здесь? Чудеса, да и только.

Пёрч приближается к столу, но никто из братьев не заговаривает. Их глаза следят за ним, мерцая в темноте, и никто не обращается к нему, что довольно странно. Странным кажется и запах, щекочущий Пёрчу ноздри тем сильнее, чем ближе он подходит к столу, – резкий, чистый металлический запах, будто бы очень знакомый, хотя Пёрч никак не может опознать его.