Страница 7 из 12
Естественно, теперь ждать поступлений продовольствия из Румелии, способных прокормить огромный город, не приходилось. О крымском или египетском хлебе можно было только мечтать, треть же Анатолии, им контролируемая, прокормить сотни тысяч стамбульцев не могла. То немногое, что удавалось собрать, диван распределял между войском и жившими в Истамбуле янычарами-ветеранами. Именно эти уже не ходящие в походы воины и поддерживали хотя бы видимость порядка в умирающем городе.
Цены на хлеб и любую еду взлетели до небес, и базары, куда пригородные селяне привозили свои немудреные урожаи, пришлось охранять целыми ортами. Немного погодя их вообще довелось вывести за пределы городских стен, слишком часто арбы, везущие еду, подвергались налетам, желанной добычей для грабителей были и ишаки или старые лошади, запряженные в них. Торговля собственными детьми стала обыденным явлением, их продавали, чтобы спасти. Но покупателей было несравненно меньше, чем продавцов. Ослабевшие от недоедания жители умирали от любых, даже не очень опасных в другое время болезней, землекопы не успевали отрывать могилы.
Голод стал тяжелым испытанием для горожан. Надо заметить, что благодаря шариату в мирные годы жизнь в мусульманском обществе куда менее криминализирована. Там совершается намного меньше краж и других подобных преступлений. Причем меньше как бы не на порядок, чем в равном по величине христианском городе. Но срывается в разбойный беспредел исламское общество несравненно легче и с более тяжелыми для его членов последствиями. Недовольство стамбульской бедноты было умело направлено на сохранявшиеся иноверческие общины. Из них к весне в городе осталась одна – ставшая совсем малочисленной еврейская, тщательно охраняемая проживавшими в Истамбуле янычарами. Даже патриарх и его окружение убыли на один из островов Эгейского моря. От всеобщего городского восстания Еэна спасала регулярная мобилизация желающих в армию, куда охотно записывались все сохранившие силы и имевшие здоровье.
Евреи-ростовщики продолжали свои дела, собирали выкупленные налоги, от них тек, пусть ставший совсем тоненьким, денежный ручеек, поэтому все попытки голытьбы пограбить и этот квартал пресекались самым жестоким образом.
К концу зимы в городе осталось очень мало детей и стариков, они оказались особенно уязвимыми. Многие пожилые люди сами уходили из семей, чтоб дать шанс на выживание собственному потомству. В исламе существует культ не детей, а подчинения старшим, ранее такого обычая, в отличие от Японии, здесь не было. Но в сложившихся обстоятельствах бабушки или мамы, видя угасание внуков или детей, добровольно покидали семью в надежде, что их малыши благодаря этому смогут выжить. Других, «недогадливых», не очень высокоморальные взрослые потомки изгоняли или просто убивали сами.
Неслыханное дело, но даже прелестями своих жен и дочерей некоторые стали торговать в открытую. Коммерция в городе почти умерла, и почтенные, уважаемые ранее люди стали зазывать мужчин к своим ближайшим родственницам для удовлетворения похоти. Кстати, далеко не все посетители выходили из импровизированных публичных домов живыми. Убийство, ранее редкое в огромном городе, в эти страшные времена стало ежедневной обыденностью. Каждое утро стража собирала на улицах раздетые догола трупы.
Да что там проституция! Еэну пришлось принимать меры против каннибализма. Исчезновения людей теперь нередко было вызваны не тем, что они ушли или их насильственно увезли. Часто выяснялось, что бедолаг убили для съедения родственники. Были случаи, когда мужчины начинали убивать собственных детей, одного за другим, себе на еду. Некоторые даже пытались начинать торговлю человеческим мясом под видом козлятины или конины. По Истамбулу пошли шутки наподобие:
– А мясо в пирожке точно свежее? Этот ишак точно не сдох неделю назад?
– Что вы! Он еще сегодня утренний намаз совершал!
Великий визирь приказал всех торговцев, не могущих предъявить доказательство халяльного происхождения пищи, казнить самым лютым образом, однако их число не уменьшалось. Дешевизна продуктов манила истощенных людей, не желавших задумываться о ее причинах. Многие просто спешили воспользоваться случаем кинуть хоть что-то съедобное в вечно голодное брюхо, пытались накормить, спасти от смерти угасающих от голода родных. Население в столице сокращалось, но все равно было слишком большим для территории, которую он реально контролировал.
Такое положение с продовольствием не могло не выйти боком властям. Еэну пришлось несколько раз за зиму бросать войска на подавление бунтов среди голодающих стамбульцев. От голода люди теряли страх смерти, и их приходилось убивать, чтобы остановить. Бунтовщиков беспощадно рубили, недобитых вешали, превращая целые улицы в лобное место, но самые жестокие кары наводили страх ненадолго. Пришлось даже прибегнуть к сожжению нескольких бедняцких кварталов вместе со всеми жителями, чтобы навести порядок. К счастью, самые крепкие и активные все же охотнее вербовались в армию, так что недостатка в добровольцах у него не было. Оружейники в мастерских на всей подвластной территории работали не покладая рук, чтобы обеспечить новобранцев ружьями и саблями.
Официально это не признавалось, но последний месяц он смог избежать больших потерь в армии только благодаря поставкам зерна из Крыма. Смешно было думать, что приезжавшие торговать им крымские татары действовали сами по себе, без позволения и поощрения хозяйничавших у них казаков. Оценивали они хлеб просто невиданно дорого, но и запрашивали не золото или серебро, а медь. Точнее, бронзу стамбульских пушек. Ее торговцы с северного побережья Черного моря оценивали как раз весьма дешево ввиду плохого качества. Еще в середине осени такое предложение стало бы поводом для медленной казни наглецов, однако зима расставила свои приоритеты. Кардинально отличные от прежних.
Срочно собранный Еэном диван единодушно поддержал идею о продаже купцам старых пушек из крепостей пролива и всех тонкостенных монстров из крепостей собственно Истамбула. Ничем они не помогли во время налета шайтановых вылупков весной, а весили много. Обмен этих бесполезных чудовищ на зерно просто спас его армию в январе и начале февраля. Правда, только одних гигантских пушек не хватило, пришлось отдать и часть средних орудий, однако для борьбы за престол (и собственную жизнь членов дивана султана Мустафы Первого) они были бесполезны, в полевых сражениях османы использовать артиллерию толком не умели. Помимо пушек на север поехали колокола из пригородных греческих монастырей, иконы оттуда же, старые доисламские книги. За книги давали совсем немного, но давали, а каждая лепешка здесь была сейчас на вес золота.
Мореплавание этой зимой в Черном море было как никогда активным. Правда, плавали там теперь не османские, а казацкие корабли, но нападать на греков, везущих на юг, в Палестину, евреев, означало лишиться последнего стабильного источника средств. Корабли проплывали мимо города, не задерживаясь возле него, попытки перехватить и ограбить их для самостийных разбойничьих банд на лодках закончились весьма печально. Незадачливых пиратов просто расстреляли. Ожесточенный пушечно-ружейный огонь не дал им и малейшего шанса ворваться на палубы.
Сожалея о необходимости оставить в Румелии часть пехоты в крепостях, прежде всего в прибрежных, и конницу буджаков, завязшую в борьбе с гайдуками, Еэн двинулся на врагов сразу же, как только позволила погода. В поход на Гирея шли восемьдесят пять тысяч пехотинцев, пятьдесят тысяч конников, в основном – ногаев и татар. Выступили поначалу и полтысячи топчи с сотней небольших орудий, но из-за нехватки тяглового скота большую часть пушек пришлось оставить в Бурсе, так что топчи шли налегке, с расчетом на использование орудий из крепостей и трофейных. Быков нашли для перевозки всего полутора десятков небольших орудий. Именно отсутствие достаточного количества животных, способных тащить арбы с порохом и едой, стало третьей по значимости проблемой Еэна. На много переходов вокруг Стамбула скот был съеден зимой. Это коснулось даже ишаков и лошадей. Из-за чего пришлось брать с собой только самое необходимое.