Страница 9 из 105
По мере запаривания технологических каналов температура в активной зоне росла и реактор разгонялся. В этой ситуации А. Акимов включил аварийную защиту, в результате все управляющие стержни одновременно пошли вниз.
Это произошло в 1.23–40.
В 1.23–43 проходят разовые команды «Превышение мощности», «Уменьшение периода разгона реактора». Растет давление в первом контуре. По этим командам должна включаться аварийная защита, но она уже включена, а подача холодной воды системы САОР технологически заблокирована (задвижками, которые в несколько секунд не откроешь). Воздействовать на реактор операторам нечем.
Начался разгон на мгновенных нейтронах.
Теплоноситель вскипел.
Вот посмотрите — на экране версия Г. Медведева:
«Через три секунды после нажатия кнопки „AЗ“ мощность реактора превысила 530 МВт, а период разгона стал намного меньше 20 секунд…
С ростом мощности реактора гидравлическое сопротивление активной зоны резко возросло, расход воды еще более снизился, возникло интенсивное парообразование, кризис теплоотдачи, разрушение топливных ядерных кассет, бурное вскипание теплоносителя, в который попали уже частицы разрушенного топлива, резко повысилось давление в технологических каналах, и они стали разрушаться.
В период резкого роста давления в реакторе захлопнулись обратные клапаны главных циркуляционных насосов и полностью прекратилась подача воды через активную зону. Парообразование усилилось. Давление росло со скоростью 15 атмосфер в секунду».
Разрушение и деформация технологических каналов привела к тому, что управляющие стержни заклинило. Все и сразу.
А. Акимов, увидев, что стержни не идут вниз, обесточил сервоприводы, чтобы стержни упали вниз сами, под действием силы тяжести. Разумеется, это было бесполезно.
Сработали главные предохранительные клапаны реактора, произошел мощный паровой выброс. Клапаны были рассчитаны на разрушение нескольких технологических каналов, но не всех же.
Клапаны разрушились.
Взрывным ростом давления оторвало водяные и пароводяные коммуникации реактора. Это была полная катастрофа, не имеющая аналогов в истории ядерной энергетики, но разрушительные процессы еще только начинались.
Цирконий является одним из лучших «ядерных материалов», но при высоких температурах он вступает во взаимодействие с водяным паром, разлагая его на водород и кислород. Реакция шла по всему объему активной зоны и протекала бурно.
В 1.23.58 взорвалась гремучая смесь. «…Взрывы должны были прозвучать справа и слева в шахтах опускных трубопроводов прочно-плотного бокса, справа и слева в помещениях барабанов-сепараторов, в парораспределительном коридоре под самим реактором. В результате этой серии взрывов разрушились помещения барабанов-сепараторов, сами барабаны-сепараторы, весом 130 тонн каждый, сдвинуло с мертвых опор и оторвало от трубопроводов. Взрывы в шахтах опускных трубопроводов разрушили помещения главных циркуляционных насосов справа и слева. (…)
Затем должен был последовать большой взрыв в центральном зале. Этим взрывом снесло железобетонный шатер, пятидесятитонный кран и двухсотпятидесятитонную перегрузочную машину вместе с мостовым краном, на котором она смонтирована.
Взрыв в центральном зале был как бы запалом для атомного реактора, который был откупорен и в котором было полно водорода. Возможно, оба взрыва — в центральном зале и реакторе — произошли одновременно. Во всяком случае, произошел самый страшный и последний взрыв гремучей смеси в активной зоне, которая была разрушена внутренними разрывами технологических каналов, частью расплавлена, частью доведена до газообразного состояния».
Куски ядерного топлива и раскаленного графита вызвали возгорание машинного зала. Около 50 тонн топлива испарилось и было выброшено в атмосферу, 70 тонн разбросало вокруг реактора. Активность выброшенного топлива в полном согласии с теорией составляла свыше 15 000 рентген в час.
В этот момент А. Акимов произносит историческую фразу: «Ничего не понимаю! Что за чертовщина? Мы все правильно делали…»
«Примерно пятьдесят тонн ядерного топлива и около восьмисот тонн реакторного графита (всего загрузка графита — 1700 тонн) остались в шахте реактора, образовав воронку, напоминающую кратер вулкана. (Оставшийся в реакторе графит в последующие дни полностью выгорел.) Частично ядерная труха через образовавшиеся дыры просыпалась вниз, в подреакторное пространство, на пол, ведь нижние водяные коммуникации были оторваны взрывом…»
На этом описание собственно катастрофы заканчивается, и начинается стадия «пост-мортум».
В 1.25 в помещение БЩУ-4 вбежал старший турбинист В. Бражник, крикнул, что машинный зал горит. Началась развертывание пожарного расчета. На третьем энергоблоке включилась аварийная сигнализация.
В 2.30 в помещение БЩУ-4 пришел В. Брюханов, и произошел еще один исторический разговор: «Могу я доложить, что реактор цел?» — спросил он у А. Акимова. — «Да, можете».
«В Москву: в ЦК КПСС Марьину, министру Майорцу, начальнику Союзатомэнерго Веретенникову. В Киев: министру энергетики Украины Склярову, секретарю обкома Ревенко (…):
„Реактор цел. Подаем воду в аппарат. Взорвался бак аварийной воды СУЗ в центральном зале. Взрывом снесло шатер. Радиационная обстановка в пределах нормы. Погиб один человек — Валерий Ходемчук. У Владимира Шашенка — стопроцентный ожог. В тяжелом состоянии“».
Реплика (программист, 30 лет):
— Тогда почему у операторов смены сложилась уверенность в том, что реактор цел и в него нужно подавать воду? Вот бред!
Докладчик (физик, 45 лет):
— Этого я не знаю, но они действительно так думали…
Далее идет классический форсированный вариант, который я пересказывать не буду, прочтете у Медведева или у Дятлова. Все, что можно было сделать, было сделано. К утру турбинисты взяли под контроль обстановку в машинном зале, ликвидировали возгорания. Руководитель смены третьего блока Ю. Багдасаров, работая в условиях высокой радиации и дезориентирующих распоряжений начальства, заглушил свой реактор, предотвратив распространение катастрофы. Извлекли из-под обломков тех, кто был еще жив. Из числа находившихся на станции в момент взрыва двое погибли сразу, один дожил только до утра. Пожарные погасили все, кроме самого реактора. Там продолжалась цепная реакция деления, рождающая мощное нейтронное излучение, и горел графит.
Для полноты замечу, что на 4-м энергоблоке отсутствовали респираторы и таблетки йодистого калия (на 3-м блоке все это почему-то было) и на всей станции не удалось найти исправного радиометра со шкалой на 300 рентген и выше. Прибор на 1000 миллирентген, естественно, показывал «зашкал» везде до города Припять включительно.
Далее начинается действие второе: ликвидация последствий аварии.
Ведущий (психолог, 44 года):
— С помощью Интернет-ресурсов сейчас можно установить весь набор мероприятий ликвидаторов по датам. Вывожу на экран.
«В 9.00 26 апреля из Москвы вылетает первый самолет со специалистами. Второй борт уходит в Киев в 16.00.
С 27 апреля по 5 мая более 30 военных вертолетов постоянно вылетали к реактору. С вертолетов было сброшено среди прочих материалов 2400 тонн свинца и 1800 тонн песка…»
Реплика (математик, 38 лет):
— Это все должно было потушить пожар и задержать излучение.
Ведущий (психолог, 44 года):
— Именно так. Но ничего не вышло. Под песком теплота стала накапливаться. Температура в реакторе снова поднялась, а с этим увеличилась активность. Потом реактор уже охлаждали азотом.
«Только к 6 мая пожар и радиоактивная эмиссия были взяты под контроль. (…)
…27 апреля, спустя 36 часов после аварии, на автобусах были эвакуированы 45 000 жителей города Припять, расположенного в 4 километрах от Чернобыльской АЭС. Этот город до сих пор остается выселенным. В 30-километровой зоне вокруг реактора люди должны были покинуть свои дома до 5 мая. В течение 10 дней было эвакуировано 130 000 человек из 76 населенных пунктов этой зоны. (…)