Днепровцы

— Товарищ командир, разрешите всем нам, морякам, идти в атаку на этих иродов. Очень прошу вас — уважьте моих земляков. Иначе им стыдно будет в свой город зайти.

Таран угрюмо молчал — не любил он менять своих решений. Тем более не хотелось делать это в присутствии Баржака.

Но Баржак сам помог ему выйти из щекотливого положения:

— Эту просьбу, Прокофий Иванович, нужно бы удовлетворить, — сказал он. — Просьба основательная. Разрешите, я пошлю на ваш фланг свой взвод, а моряки пусть бьют греков с фронта. Им действительно обидно торчать на фланге.

— Ну, если так, я согласен, — уступил Таран.

На радостях кое-кто ив моряков затянул: «Эх ты, яблочко, куда ты катишься…»

— Отставить! — приказал Таран. — Вывести из строя тех, кто запел. Раз забываются, обнаруживают себя до атаки — в атаку не пойдут, пусть здесь на пригорке сидят и приучаются к выдержке.

А через несколько минут скомандовал:

— По коням, за мной вперед!

За Прокофием Ивановичем первой двинулась группа конных моряков, отобранных Гончаровым для захвата греческого флота.

— Вот здесь в укрытии и будем ждать, — сказал Таран, останавливая коня на подъеме из ложбинки. Своему брату командир приказал выдвинуться с ротой вперед. — А мы, остальные, — пояснил он, — будем пока резервом, на случай какой-нибудь неустойки.

Уже пришло время намеченного удара — с востока началось чуть заметное посветление, а от ударных групп никаких сигналов нет. Адъютант нервничал:

— Уж больно много наговорили мы об осторожности, Прокофий Иванович. Будут они теперь не на конях, а на карачках ползти.

— Может быть, попали в беду? — несмело вставил кто-то.

Но командир так поглядел в сторону говорившего, что тот сразу прикусил язык.

Вокруг все еще было завешено тьмой. Казалось, что и рассвет почему-то задерживается. Люди продрогли, стали приплясывать на месте, держа в поводу коней.

Командир приказал послать в головную ударную группу двух самых отважных и хорошо знающих город бойцов.

— Пусть один возьмет ручной пулемет, а другой — побольше гранат, — сказал он. — Во что бы то ни стало надо узнать, что там с этими моряками. Почему не дают о себе знать?

Но не успели те двое выехать, как из темноты донеслось далекое «ура». Вспыхнувшая затем беспорядочная стрельба продолжалась минут двадцать, после чего снова воцарилась немая тишина.

Командир распорядился о высылке на окраину города разъезда, а остальным велел следовать за ним к бухте.

Только выбрались мы из лощины, глядим, навстречу скачут трое конных. Они доложили, что все совершилось так, как было задумано: Хорлы в наших руках, захвачены пленные, трофеи, и в числе их три катера.

— Хорошо, организованно все получилось, без горячки, товарищ командир. Один катер взяли прямо на ходу. Греки завели его, но не успели отшвартовать, как наша братва оказалась уже на палубе. Они и чехлов не сумели снять со своих пулеметов.

— А почему долго ничего не сообщали?

— Да провозились с миноносцем. Едва заставили его уйти из порта. Сначала, гад, не соглашался ни в какую, грозил открыть огонь, но мы стали кидать гранаты к нему на палубу, и тогда миноносец, дав задний ход, удалился.

— А чего было канителиться? Надо было и его захватить.

— Да он, товарищ командир, миноносец-то этот — не завидный, какой-то ободранный.

— А пулеметов и пушек на нем много?

— Вот в том-то и дело, товарищ командир, что не сочтешь сколько, и все наготове.

Расспросив прискакавших из порта всадников, командир отдал новое распоряжение:

— Всем идти в город, тачанки с пулеметами держать сзади в прикрытии.

Сам он все же решил отправиться в порт и стал поименно называть всех, кто пойдет с ним. Отобрал всего тридцать всадников да два пулеметных расчета.

На рассвете Хорлы приветствовали своих освободителей. Почти в каждом доме жители готовили нам угощение. Исключение составляли немногие — те, что осторожно поглядывали на партизан, а потом поворачивали головы в сторону военных кораблей Антанты, стоявших на рейде в трех — четырех километрах от берега.

Таран лично наводил порядок в порту. Взятых в плен греков он велел отпустить.

— С греками мы не воюем, а непрошеных гостей знать не хотим, — сказал он. — Пусть догоняют своих в море на лодках. Оставить только тех, кто издевался над жителями города. Этих пусть народ рассчитает.

Народ показал на семнадцать греков. Их под конвоем отправили в Херсон.

А командир уже решал вопрос о трофеях.

— Катера зачислить в партизанский флот. Командующим назначаю матроса Алексея Гончарова… Брошенное греками оружие свезти к штабу, а шерсть и зерно с захваченных барж раздать беднейшему населению Хорлов, Каланчака и Чаплынки…

У Прокофия Ивановича и следа не осталось от той угрюмой озабоченности, которая не покидала его все последние дни. Вечером, собрав в штабе своих помощников, он говорил:

— Ну, друзья мои, есть теперь у нас и флот! Ты, Степан, мечтал о каком-нибудь суденышке, а мы имеем уже целых три. Правда, вооружены они только пулеметами, но зато везде могут ходить, даже у самого берега. Плоскодонные, мелкосидящие суда будут малоуязвимы с больших кораблей и всегда легко могут скрыться… Смотрите, как хорошо у нас получается: пехота будет атаковать противника на суше, кавалерия — ловить убегающих и совершать налеты по вражеским тылам, а флот — действовать на море. Отныне мы сила, что твоя республика! Антанте и на море придется оглядываться — мы ей и там можем показать, где раки зимуют! Только вот артиллерии еще недостает.

Все были веселы и, расходясь из штаба, шутили:

— Теперь нам море по колено.

На улице встретились с двумя партизанами, конвоировавшими в штаб греческого моряка.

— Смотрите! — воскликнул Алексей Гончаров. — Где-то еще одного грека раздобыли. Значит, не всех переловили.

Но оказалось, что это — парламентер. Только что приплыл на катере с каким-то пакетом от адмирала Яникоста.

Мы решили вернуться в штаб — может быть, получим новые указания.

Взяв пакет, Таран предложил парламентеру присесть, указав рукой куда. Парламентер козырнул, четко повернулся через левое плечо и сел на указанный ему стул.

Командир не спешил открывать пакет. Он прочел надпись на конверте, показал ее адъютанту, потом еще повертел пакет в руке, поднял на свет, чтобы посмотреть, с какою края лучше надрывать, и только после этого вскрыл. Прочитав послание — оно было написано на русском языке, — командир передал его Амелину и сказал:

— Давай, Николай, созывай старшину. В трудную минуту и Богдан Хмельницкий так поступал.

Амелин поддержал шутку:

— Но ведь мы, Прокофий Иванович, не казаки, жупанов не носим и оселедцев на головах у нас нет, а красные шаровары только у одного Неволика…

— Ты это брось, — перебил его Прокофий Иванович. — Давай-ка лучше созывай поскорее кого положено, а то адмирал Яникоста заждется, — и кивнул на парламентера, сидевшего на стуле истуканом.

Минут через пятнадцать все были в сборе. Прокофий Иванович прочел вслух послание греческого адмирала. Адмирал требовал немедленно освободить порт и всех пленных, угрожая в противном случае открыть огонь со своих кораблей.

Закончив чтение и отложив послание в сторону, Таран сказал:

— Угроз мы не боимся и в нашем доме распоряжаться никому не позволим. Пиши, адъютант, то, что я буду говорить. Не возражаете, товарищи? Потом обсудим, если что будет неясно.

Возражений не последовало, и Прокофий Иванович стал диктовать:

«Ответ командующему флотилией Антанты на Черном море Яникоста. На полученный от вас ультиматум я вам предлагаю немедленно уйти, в противном случае путем установки артиллерии на косе Джаларгач закрою выход в море завтра в семь часов утра… Вы непрошено пришли в нашу страну и поддерживаете бандитов и белогвардейцев, которые ненавистны рабочим и крестьянам… занялись грабежом… Предлагаю вам убраться… завтра уже будет поздно.