Щёлоков

«Подлинное искусство начинается там, где возвышается человек» (14.01.71).

«Нигде и никогда я не видел таких одухотворенных лиц, как на вечерах-встречах с поэтами. Наверное, и поэты, читающие свои стихи, испытывают то же самое. В 30-е годы я слушал Павла Тычину, Владимира Сосюру и многих, многих других поэтов. Я был и слушателем в зале, и телезрителем у себя дома поэтических вечеров Константина Симонова, Евгения Евтушенко, Василия Федорова, Бэллы Ахмадулиной, Андрея Вознесенского, Роберта Рождественского и иных наших современных поэтов. Вчера я смотрел и слушал по телевидению, как читал стихи Константин Симонов. Никакими словами невозможно передать этих счастливых, одухотворенных минут. Я видел, как светились глаза поэта, как он был счастлив и благодарен аудитории слушателей. Вот что такое соприкосновение с настоящим искусством — даром Божьим!» (16.02.77).

«Государственный музей Т. Г. Шевченко, гор. Киев.

Уважаемая Екатерина Петровна! Как мы условились, передаю Вам портрет неистового бунтаря — борца против самодержавия, великого поэта украинского народа Тараса Григорьевича Шевченко, нарисованный мною 50 лет тому назад. Этот портрет рисовал я, когда мне было 14 лет, будучи учеником 6 класса…» (9.03.77).

«В 1943 году появился у немцев танк T-YI — „тигр“. Это был мощный и грозный танк. Толщина брони 80–100 мм, вес 56 т, 88-мм орудие, хорошие дальномеры позволяли „тигру“ пробивать броню всех наших танков. Применен был на Курской дуге. В 1943 году был выпущен T-YIB — „королевский тигр“, формы его корпуса и башни разительно напоминали формы советских танков. Лобовая броня имела толщину 180 мм, бортовая — 80 мм, экипаж 5 человек, вес 68 т, скорость до 35 км/час. Но этому танку, как и его конструктору, не повезло. 12 августа 1944 года экипаж танка Т-34–85 под командованием мл. лейтенанта Оськина, находясь в засаде, увидел впервые колонну огромных новых немецких танков в количестве 14 единиц, подставлявших им свои бока. Вместе с тремя подбитыми и подожженными танками во главе колонны погиб его конструктор, пожелавший лично посмотреть работу своих танков в бою» (13.6.74).

«В 1717 г. вышла первая книга в России о воспитании юношества. Называлась она „правила обхождения“. В ней говорилось: „В первых, наипаче всего должны дети отца и матерь в великой чести содержать… речей старших не перебивать“» (29.11.75).

«Плохое, дурное воспринимается легче, чем хорошее. В жизни есть люди, по своему характеру слабовольные, легко поддающиеся влиянию, внушению. О таких людях древнеримский поэт Овидий Назон писал: „Вижу и одобряю лучшее, а следую худшему“» (1974).

«О том, что птица летает, видно и тогда, когда она ходит по земле». Немирович-Данченко (4.04.76. Дача).

«Чаще всего гибнут в Арктике не от недостатка продуктов или топлива, а от потери самообладания».

«Дело о пропаже из Московского уездного казначейства медной монеты на 115 тыс. „велось производством 21 год“» (9.12.78. Дача).

«Композитор Александр Алябьев, автор знаменитого „Соловья“, служил в Отечественную войну 1812 года в одном и том же гусарском полку с Денисом Давыдовым. Вместе с ним участвовал в сражениях. Был близок с участниками восстания на Сенатской площади. В 1825 г. по сфабрикованным материалам был осужден и сослан в Сибирь. Его любимой поговоркой были слова: „Служить бы рад, прислуживаться — тошно“. А. Грибоедов отразил некоторые черты своего друга Алябьева в пьесе „Горе от ума“ и сохранил его любимую поговорку.

В тюремной камере после того, как друзья получили разрешение установить там пианино, Алябьев создал своего знаменитого „Соловья“ на слова А. Дельвига. „Соловей“ впервые прозвучал в концерте Большого театра 7 января 1927 года» (21.01.79. Дача).

«Хорошо как-то сказал П. Павленко: „Жизнь — не те дни, что прошли, а те, что запомнились“» (10.07.78. Дача).

«Приговором Особого присутствия по делу о цареубийстве 1 марта 1881 года мещанке Гельфман, приговоренной к смертной казни, ввиду ее беременности казнь по закону отложена до ее выздоровления» (23.03.77).

«Когда в 1829 году впервые испытывался паровоз, одна дама, присутствующая на испытании, упорно твердила, что паровоз ни за что не пойдет, а когда он все-таки пошел, она с таким же упорством продолжала твердить, что он ни за что не остановится».

«Спичку можно ветром задуть, но горящие угли от этого еще больше, еще ярче разгораются» (11.12.77 Дача).

«Те, кто не был в Донбассе, представляют, будто бы там все в угле, копоти и в дыму. Какое заблуждение! К сожалению, не все знают, что Донбасс — не только уголь, это настоящая жемчужина природы. Сколько здесь лиственных и хвойных лесов, а сколько уток и другой дичи! И, кажется, нет краше рек Луганки и Северского Донца с берегами, утопающими в зелени» (11.75).

«Ты вспоминаешь школу, друзей, речку, пруд, где целыми днями ловил рыбу, праздники в доме родителей» (29.12.74).

«Иногда я говорил маме, что она старшего брата любит больше, чем меня. Но и здесь мудрость матери убедительно и просто все объяснила. Вот у тебя двое детей, разве ты можешь сказать, кого ты больше любишь. Для матери, для родителей все дети одинаковы, а волнуешься, и этим как бы проявляешь тревогу и заботу материнского сердца о тех детях, которых нет близко» (10.11.76).

«Я завидовал старшему брату, который так счастливо унаследовал все эти качества ее (матери. — С. К.), ее души. Те, кто встречался с нею, когда выросли уже наши дети, и она стала совсем старенькой, всегда восторгались ее мудростью и какой-то особой доброжелательностью к людям. Теперь я эту доброжелательность вижу у своих детей, и я счастлив, что эти качества передала им бабушка» (25.11.75).

«Первый раз с Семеном Михайловичем Буденным мы встретились в Сталинграде. Чаще встречался с С. М. я последние десять лет его жизни. Он часто спрашивал меня: не являюсь ли я родственником бывшего у него в Первой Конной армии начальника штаба Щёлокова? Я отвечал, что нет, просто однофамильцы. Но так как это было уже не первый раз, я по интересовался у Семена Михайловича, почему он меня спрашивает об этом уже в который раз. Он помолчал, а потом сказал, что это был очень грамотный начальник штаба, в высшей степени дисциплинированный и образованный командир, он погиб в боях. Это был очень хороший человек, и мне хочется, чтобы это был ваш родственник» (1.01.79).

«Я был участником многих сражений, много пережил, испытал горечь отступления до предгорий Кавказа и радость наступления. Фронтовыми дорогами прошел до Варшавы и Праги.

Вернулись мы с женой в потертых шинелях, я — полковник с полевой сумкой, она — с баулом медсестры. Больше у нас ничего не было. Но ведь это как и у каждого военного человека: служба есть, а квартира, как и жилье солдатское, — всегда будут» (9.05.78).

«В жизни я почти никогда не обжигался, а поэтому всегда шел смело и прямо вперед. Постоянное стремление найти новое, чего не было до тебя, делало мой труд интересным, увлекательным до самозабвения. Так было в молодости, так я готовился в вуз, работал на шахте, так работал в промышленности, на советской и партийной работе, таким я был во все годы войны на фронте, таким остался и сейчас» (4.01.69. Барвиха).

«Оглядываясь на прошлое, я все больше убеждаюсь, как много пережило мое поколение. Трудные это были годы. Но все же мы были счастливы» (26.11.75).