Щёлоков

Один из тех, с кем долго «цацкается» министр, — Василий Бойко. Они знакомы еще по Молдавии, где Василий был вторым секретарем комсомола республики. В конце 1960-х Бойко становится руководителем хозяйственного управления министерства, он приглашает туда своего знакомого по комсомолу Виктора Калинина, будущего начальника ХОЗУ, генерала и… заключенного, который сыграет такую негативную роль в судьбе Щёлокова. Потом Бойко становится заместителем начальника Главного управления кадров. Он, что называется, «выпивает». Министр, который сам практически не употребляет спиртного и строг с теми, кто им злоупотребляет, в данном случае проявляет по отношению к Бойко долготерпение. Допивается этот видный милицейский начальник до поразительных вещей. Однажды в нескольких телефонных будках Москвы кто-то нацарапал ругательства в адрес начальника Главного управления кадров МВД генерала Рябика. Хулигана вычислили, им оказался… заместитель Рябика, полковник милиции! После чего Бойко «сослали» на Сахалин начальником УВД. Но и там он отличился — как говорили, в пьяном виде в охотхозяйстве обстрелял медведя в клетке. И только после этого Бойко вышибли из МВД.

Вроде бы строг, требователен министр Щёлоков, но часто рука его провисает. «Отходчивый», — говорит О. А. Галустьян и приводит такой эпизод: «Один начальник УВД из Сибири выступал в нетрезвом виде по местному телевидению и нес какую-то ахинею. Министр распекал его на коллегии: как вы могли! Вас гнать надо! Но потом что-то в нем произошло. Он говорит: „Уважаемые товарищи, давайте учтем, что он участник войны, имеет заслуги, понял, осознал. Ограничимся предупреждением“».

Министерству внутренних дел требовалось более просторное здание. Впоследствии его построили в Москве на Житной улице. Однако поначалу была возможность никуда не переезжать, а присоединить к штаб-квартире на Огарева, 6, несколько сооружений поблизости. И вот Щёлоков узнаёт, что один из его замов отказался от этих строений в пользу Министерства связи. По свидетельству очевидца, Николай Анисимович был в гневе: «Выгнать!» Но вскоре остыл. Может быть, вскрылись какие-то новые обстоятельства.

Не снял с должности Щёлоков и самого одиозного из своих подчиненных, начальника ХОЗУ В. А. Калинина. Хотя однажды (может быть, и не однажды) стоял перед таким выбором. Автору этих строк доводилось слышать объяснения: «Маленькая дочь, жена болеет…» Не будем наивными. Просто отметим, что такое предположение допускается людьми, хорошо знавшими Николая Анисимовича.

Правильно сказал один управленец: «Жизнь нам портят не те люди, которых мы уволили, а те, которых мы не уволили».

Глава двенадцатая

…И СОВСЕМ НЕИЗВЕСТНЫЙ

Щёлоков и правозащитники. Щёлоков и диссиденты.

Что могло быть общего между членом ЦК КПСС, убежденным коммунистом, политруком — и людьми некоммунистических, а то и антикоммунистических убеждений, подопечными ведомства Юрия Владимировича Андропова?

Николай Анисимович поддерживал знакомство и даже дружбу с некоторыми из этих людей. Рисковал? Не то слово…

О «странных» для руководителя такого уровня знакомствах Щёлокова было достаточно широко известно. Объяснениями, почему он так поступал, его критики, как правило, себя не утруждали. Просто отмечали иногда «для объективности», что министр внутренних дел, например, «помогал NN в трудное для того время», дескать, не так был прост и однозначен. Знакомая формула — «заигрывал с интеллигенцией» — тут не срабатывала, ведь подчас он «заигрывал» с огнем.

Постараемся приподнять завесу над этой стороной его жизни.

…Адвокат Светлана Михайловна Бунина многие годы получала десятки писем в день. Бунины доплачивали почтальону, который приносил им увесистые тюки посланий. Писали заключенные. Они обращались к Светлане Михайловне за помощью. И она на свой страх, риск и за свой счет, не будучи адвокатом своих корреспондентов, отправлялась в колонию на край земли — разбираться.

Светлана Михайловна своей деятельностью[23] могла доставить министру внутренних дел только лишние хлопоты. Тем не менее они сотрудничали и, не будет преувеличением сказать, дружили. Эта история — в высшей степени необычна, о ней знали только самые близкие Щёлокову люди.

Общались ли раньше в Советском Союзе министры с правозащитниками? По крайней мере один такой случай известен. Вадим Степанович Тикунов «по звонку» из Президиума Верховного Совета встречался с писателем Александром Исаевичем Солженицыным. Говорили об условиях содержания заключенных в местах лишения свободы.

Тикунов, как уже отмечалось, — несправедливо забытый руководитель правоохранительного ведомства. Разумный, внимательный к подчиненным, достаточно прогрессивный и не слишком везучий. Сохранилась его версия беседы с Солженицыным. Она проходила примерно по такому сценарию: писатель с напором задавал, как кажется министру, наивные вопросы, а тот вежливо (о встрече «попросили»), но твердо возвращал собеседника на почву реальности.

Солженицын: «Когда заключенные будут получать писем столько, сколько хотят, когда будут отменены ограничения?» Тикунов: «Заключенные получают писем столько, сколько им положено». Солженицын вновь: «Когда наступит такой момент, что каждый, кто захочет, сможет написать заключенному?» Тикунов: «Может быть, и наступит такой момент, но уже после того, как я не буду министром». Писатель спрашивает, будет ли мужчинам-заключенным разрешено встречаться с женами и невестами. Получает ответ: уже разрешено, но не всем, а только тем, кто выполняет производственные нормы. И далее в том же духе.

Затем Вадим Степанович сам переходит в наступление, он резонно заявляет, что заключенный заключенному рознь, если речь идет о насильниках и убийцах, то обращаться с ними надо еще строже, общественность требует применять к ним смертную казнь. Дальше — явно заготовленный, но не совсем корректный прием: он предлагает писателю встретиться с родителями недавно убитого в центре Москвы юноши, жертвы нашумевшего тогда преступления. Тикунов: «Разумеется, Солженицын отказался от встречи, он говорил только об облегчении участи заключенных, находящихся в исправительно-трудовых учреждениях».

По-видимому, последнее слово осталось за министром (судя по его изложению). Писатель не смог подобрать к нему ключи. Так что же, все в порядке в СССР с положением заключенных в местах лишения свободы? Нет, конечно. Сами эти места находились тогда в кошмарном состоянии (только при Щёлокове осужденные в колониях получат такие элементарные права, как возможность переписываться с близкими, покупать продукты на заработанные деньги). Вадим Степанович это знает. Он предпринимает немало усилий, чтобы облегчить положение лиц, совершивших неопасные преступления. Просто Тикунов уверен, что не дело общественности совать в это нос. Сами разберутся. Он не был большим политиком…

Несомненно, разговор Щёлокова с писателем-правозащитником проходил бы иначе. Вряд ли бы даже они спорили. Скорее, искали бы варианты, что можно сделать.

Ниже предлагается запись беседы автора книги с адвокатом Буниной (разговор состоялся в ноябре 2009 года).

«Я со студенческих лет мечтала работать в местах заключения, ставить на ноги заключенных, преступников, — рассказывает Светлана Михайловна. — Пошла не в тот институт. Мне надо было заканчивать педагогический, а не юридический. Мечтала работать в колониях для несовершеннолетних. После вуза в следователи меня не взяли, и я попала в адвокатуру. В 1956 году впервые без охраны посетила колонию, под Пермью, с корочками корреспондента журнала „К новой жизни“. Начальник спецотдела системы исполнения наказаний Петр Ефимович Подымов, оказавшийся единомышленником, давал мне пропуска в эти учреждения, звонил, просил оказать содействие. Я встречалась с теми, кто уверял, что осужден незаконно, изучала их приговоры. Становилась известной в этом мире. У меня даже появилась кличка: СМБ. Многие писали мне на адрес: „Москва, адвокату Буниной“. Получала по 60–80 писем в день. Образовался круг людей, кому я помогала, подчеркну, не будучи их адвокатом.

23

С. М. Бунина категорически не хочет, чтобы ее называли правозащитницей, учитывая, какой смысл позднее стали вкладывать в это понятие. Политикой она не занималась. Однако она защищала права тех, кому больше неоткуда было ждать помощи. Значит, по сути, была правозащитницей — в исконном значении этого слова.