Страница 7 из 64
— Ах, ваше сиятельство! — вскричал Бульо, сложив руки.
— Я не хочу потерпеть неудачу, — невозмутимо продолжал граф, — в страшной борьбе, что начинается ныне между моими врагами и мной. Я дал клятву, и эту клятву я должен сдержать во что бы то ни стало. Я молод, мне только двадцать пять лет, до сих пор жизнь была для меня сплошным удовольствием, мне все удавалось — и осуществление честолюбивых планов, и достижение богатства, и обретение любви. Теперь меня коснулась горесть… пусть она приходит. Тот, кто не страдал, тот еще не мужчина! Страдание очищает душу и укрепляет сердце. Уединение — хороший советчик, оно позволяет не обращать внимание на маловажные обстоятельства и сосредоточиться на главном; в одиночестве рождаются великие идеи. Я должен закалить свою душу страданием, чтобы отплатить своим врагам сторицей за все, что я вынес. Думая о разбитой карьере, о погибшей будущности, я найду необходимые силы для совершения мщения! Когда мое сердце умрет для всякого другого чувства помимо ненависти, тогда, только тогда я сделаюсь неумолимым и смогу безжалостно растоптать ногами тех, кто теперь насмехается надо мной и думает, что уже уничтожил меня. И тогда горе тем, кто осмелится помериться со мной! Вы дрожите от того, что я говорю вам, мой старый слуга, — прибавил граф, смягчив голос, — что же было бы, если б вам позволено было читать в моем сердце! Гнев, бешенство, ненависть против тех, кто безжалостно похитил у меня счастье, чтобы удовлетворить мелкое и преступное честолюбие — вот что вы нашли бы там.
— О, граф! Позвольте старому слуге вашего семейства, человеку преданному вам, умолять вас отказаться от этих ужасных планов мщения. Ах! Вы сами падете первой жертвой своей ненависти.
— Разве вы не помните, Бульо, — с иронией заметил граф, — что у нас говорят о характере членов того рода, к которому я имею честь принадлежать?
— Да, да, граф, — отвечал сбир, печально качая головой, — помню и даже повторю, если вы желаете.
— Повторите, друг мой.
— Вот, граф, эта поговорка:
Les Barmont-Senectaire
Haine de demon, coeur de pierre.5
Граф улыбнулся.
— Ну! Неужели вы полагаете, что я готов запятнать честь моих предков?
— Я ничего не полагаю, сохрани меня Бог! — смиренно отвечал сбир. — Я только с испугом вижу, что вы готовите себе страшную будущность.
— Я принимаю эту будущность во всем ее ужасе, только бы исполнить свою клятву!
— Ах, граф! Вы знаете, человек предполагает, а Бог располагает. Вы теперь пленник кардинала. Подумайте, прошу вас! Кто знает, выйдете ли вы когда-нибудь из тюрьмы, в которую я вас везу? Согласитесь же быть свободным!
— Нет, перестаньте просить. Кардинал не бессмертен. Если не до, то после его смерти — весьма недалекой, я надеюсь, — моя свобода будет мне возвращена. А теперь помните хорошенько вот что: мое намерение настолько неизменно, что если, несмотря на мое нежелание, вы оставите меня здесь, первое, что я сделаю, став свободным, — это тотчас предам себя в руки кардинала. Вы поняли, не правда ли?
Старый слуга склонил голову, ничего не отвечая, и две слезы стекли по его щекам. Эта безмолвная горесть, столь искренняя и столь трогательная, взволновала графа сильнее, нежели он думал. Он встал, взял руку бедного сбира и крепко пожал ее.
— Не будем больше говорить об этом, Бульо, — дружески сказал он, — хоть я не хочу воспользоваться вашей преданностью, она меня очень тронула, и я сохраню вечную признательность к вам. Обнимите меня, мой старый друг, и не будем поддаваться чувствам — мы мужчины, а не трусливые дети, черт побери!
— О, ваше сиятельство! Я все-таки не стану унывать, — отвечал сбир, бросаясь в открытые для него объятья, — вы мне не помешаете и вблизи и издали думать о вас.
— Я этому не противлюсь, друг мой, — отвечал граф, смеясь, — поступайте как хотите. Притом, — прибавил он серьезно, — признаюсь, я не прочь, оказавшись вдали от света, знать, что там происходит. Может случиться такое непредвиденное обстоятельство, которое изменит мои намерения и заставит меня пожелать возвратить свободу.
— О, будьте спокойны, ваше сиятельство! — вскричал сбир, почти обрадовавшись этому туманному обещанию. — Я устрою так, что вы будете знать все новости. Недаром я шесть лет служу кардиналу, он хороший учитель, я воспользовался его уроками и знаю не одну штуку. Вы увидите меня на деле.
— Итак, решено! Теперь, кажется, неплохо бы позавтракать, прежде чем мы продолжим путь. Я чувствую зверский аппетит.
— Я прикажу трактирщику сейчас подать вам завтрак.
— Вы будете завтракать со мной, Бульо, — сказал граф, дружески ударяя сбира по плечу, — и надеюсь, что до нашего приезда на остров Сент-Маргерит всегда будет так.
— Конечно, это для меня большая честь, но…
— Я этого хочу, кроме того, ведь вы составляете часть моего семейства.
Франсуа Бульо поклонился и вышел. Заказав обильный завтрак, он распорядился, чтобы часть конвойных возвратилась в Париж, потом вернулся к графу в сопровождении трактирщика, который в несколько минут накрыл стол и ушел обратно, оставив своих посетителей за блюдами, поставленными перед ними.
Путешествие продолжалось без всяких происшествий, о которых стоило бы упоминать. Разговор пленника со своим стражем был окончательный. Тот слишком хорошо знал характер человека, с которым имел дело, чтобы пытаться возвращаться к предмету, который с первого раза так резко был определен.
В ту эпоху, когда происходила наша история, Франция не была изрезана, как ныне, сетью железных дорог; незначительный переезд требовал огромной траты времени. Тяжелые экипажи с трудом выдерживали тряску и вязли в грязи. Таким образом, несмотря на быстроту езды, прошло семнадцать дней, прежде чем пленник со своим конвоем прибыли в Тулон.
Уже в ту эпоху этот город был одним из важнейших портов Франции. Сердце графа сжалось при въезде в него. В этом городе началась его военная карьера; тут в первый раз он вступил на корабль в качестве капитана, хранителя флага, с честью вынес уготованные ему судьбой испытания и, несмотря на свою молодость, сумел заслужить огромную известность, почти знаменитость.
Карета остановилась на Сенной площади у двери гостиницы «Мальтийский крест», которая, сказать мимоходом, может быть, является старейшей во всей Франции, потому что существует и поныне, хотя и внутренне и внешне подверглась неизбежным переменам.
Удобно разместив своего пленника в гостинице, Франсуа Бульо отправился в город. Если он и поставил часового у двери комнаты графа, то только для того, чтобы исполнить полученное приказание, а не из опасения, что пленник убежит. Он даже не потрудился запереть эту дверь, будучи убежден, что его пленник и не подумает переступить за порог.
Его не было около двух часов.
— Вы долго отсутствовали, — сказал ему граф, когда тот возвратился.
— Мне надо было закончить важные дела, — отвечал Бульо.
Граф, не прибавив ни слова, опять начал ходить взад и вперед по комнате, как он это делал до прихода сбира. Наступило минутное молчание. Бульо находился в очевидном замешательстве. Он суетливо ходил по комнате, делая вид, будто переставляет мебель. Наконец, видя, что граф продолжает молчать и не хочет замечать его присутствия, он остановился перед ним и, пристально посмотрев на него, сказал шепотом:
— Вы меня не спрашиваете, где я был?
— К чему? — беззаботно отвечал граф. — Вы, вероятно, занимались своими делами.
— Нет, ваше сиятельство, вашими!
— Да?
— Да; вас ожидает «Чайка».
Граф улыбнулся и слегка пожал плечами.
— А-а! Вы думаете об этом… А я-то считал, любезный Бульо, что мы уже решили больше не возвращаться к этому вопросу. Вот для чего вы задержали наш путь, направившись через Тулон! Меня это удивляло, я не понимал, почему вы избрали столь странную дорогу.
— Ваше сиятельство… — прошептал сбир, с мольбой сложив руки.
— Вы помешались, любезный Бульо! Вы, однако, должны знать, что если я принял намерение, дурное или хорошее, то не изменю его никогда. Пожалуйста, прекратите этот разговор. Даю вам честное слово дворянина, что все это бесполезно.
5
У Бармон-Сенектеров\Ненависть демонская, сердце каменное. (фр.)