Страница 12 из 13
Писатель Бурков жестами опытного мага разбрызгивал над рыбой белый мускат.
Ольга Юрьевна покровительственно отслеживала его деятельность, устроившись в плетеном кресле с параллоновой накидкой. Бурков, против ожиданий, ощущал себя с женой не так уж скверно.
По первому впечатлению.
Таня не звонила. И он ей тоже не звонил. Вообще-то он и раньше не любил говорить с ней по телефону из-за чудовищного голоса.
— Рыбка — супер! — обрадовал жену Бурков.
— Надеюсь, — ответила она, прикуривая сигарету.
Анжела появилась, когда рыбка, сплющенная решетками, уже покоилась на тарелках, выставив из вспоротого брюха лимонные дольки и охвостья какой-то зелени.
Бурков, стремясь загладить вину своей последней телефонии, ласково похлопал дочь по загорелой спине:
— Садись, дорогая. Вина?
— Да, да, вина, — сказала Анжела, — мам, пап, мне надо кое-что вам сказать.
Писатель Бурков угодил локтем в перепелиное яйцо, громко сказал «блядь!» и принялся счищать яичные слюни салфеткой.
— Что такое, Анжела? Ты беременна? — напряглась Ольга Юрьевна.
— Я развожусь с мужем, — ответила Анжела, проглатывая мускат.
— И почему? — подал голос Бурков.
— Я буду жить с другим. — доступно объяснила Анжела.
Некоторое время все озадаченно молчали.
— С этим Колей, что ли? — спросила Ольга Юрьевна.
— А ты в курсе, да? Да, я спрашиваю? — привычно закипятился Бурков.
Ольга Юрьевна отмахнулась от него, как от безмозглой бабочки, все время наровящей сесть на приклеенный к шляпе искусственный цветок.
— Деточка, — сказала она, — главное, чтобы он смог тебя обеспечить.
— То есть, ты поощряешь? — не унимался Бурков. — Поощряешь блядство.
— Не надо ругаться, — поморщилась Ольга Юрьевна.
— А блядствовать надо?! — выкрикнул Бурков. — Сейчас — Коля, завтра — Толя, сколько еще всего этого будет, ты можешь мне ответить?!
— Ты мне сам навязал этого урода! — заявила Анжела со слезой в голосе.
— Колю? — удивился Бурков.
— Нет, не Колю! — она смерила его презрительным взглядом. — Мужа. Я его никогда не любила.
— Ты, наверное, любила китайца, да, доченька? — Бурков вскочил и дробно забегал вокруг стола.
— Да отвяжись ты ото всех со своим китайцем! — рассердилась Ольга Юрьевна.
— Ну, тебе-то и китаец был неплох! — рявкнул Бурков. — Главное любовь, доченька! — пропел он, подражая интонациям жены.
— Мы действительно любим друг друга, — с нажимом произнесла Анжела, — между прочим, он тоже женат и разводится с женой.
— Это так благородно… — сладко улыбнулась Ольга Юрьевна.
Бурков крякнул, налил себе вина.
— Делайте, что хотите, — сказал он, — оставьте только в покое.
— Все совершают ошибки, — Ольга Юрьевна многозначительно на него посмотрела. — Надо что-то решать с квартирой. Пока поживешь у нас, — продолжала она, — познакомишь с новым мужем, а ты, Леша, мне кажется, как настоящий отец должен договориться с этим, я уже забыла, как его зовут, и предложить ему деньги, чтобы квартира осталась Анжеле.
— Чего-о-о? — вытаращил глаза Бурков. — Я должен? А вот это ты видела, а?! — он сложил из пальцев широко известную комбинацию и помахал перед лицом жены. — Я в этом дерьме не участвую.
— «Это дерьмо», — холодно сказала Ольга Юрьевна, — счастье твоей единственной дочери. Выпей-ка, Леша, — она подвинула Буркову стакан.
В продолжение обеда писатель Бурков молчал, искривляясь гримасами ненависти, нарочито пачкая и плюясь костями, съел рыбу, также нарочно смахнул на садовую плитку десяток перепелиных яиц и, в конце концов, напился.
Ольга Юрьевна беседовала с дочкой, изображая ужас от Бурковского поведения.
— И какая у тебя теперь будет фамилия? — донеслось до Буркова.
— Кульберг.
— О-от бляди, а?! — заревел Бурков. — Еще и с жидом связалась, чтоб тебя!.. Жиденят плодить будешь?..
За столом воцарилось молчание.
— И то хорошо, что не китайцев, — заплетающимся языком промямлил Бурков, — а то пойдет Алексей Иваныч Бурков за своим внучиком в десткий садик, а ему выведут китаезу с у-у-узенькими такими глазками и скажут: «Вот ваш внучек, Алексей Иваныч, вот внука ваш… Доченька ваша разродилась, с китайцем она… Того…»
— Так, все, — Ольга Юрьевна решительно встала из-за стола, сгребая обеими руками бутылки и сигаретные пачки, — я не могу это слушать, пойдем в дом, Анжела.
Писатель Бурков еще долго сидел за опустевшим столом, пока жена с дочкой мыли посуду, кося в телевизор, демонстрировавший особняк в испанском стиле, который Брэд Питт и Анжелина Джоли купили для своего младенца с трудным именем. В голове вертелись обломки каких-то странных мыслей — о Тане, о врачах. «Если б я был настоящим мужиком, я бы к ней вернулся» — почему-то решил Бурков. Потом мысли перескочили на Анжелу: «Бедная моя девочка, ох-хо-хо! — пьяно заливался Бурков. — Что ж делать-то, ой-ой-ой!».
Внезапно он наполнился страстной ненвистью к Анжелиному мужу, появилась идея отыскать его телефон и позвонить со всякими обидными словами.
— Урод ебаный, — порыкивал Бурков, тыча пальцем в мобильный, но не в силах ничего разглядеть на маленьком, отражавшем солнце экране, — я тебе покажу, сукин кот, я тебе устрою. Совсем девку довел, извращенец проклятый!..
Около пяти шатающегося и матерно лающего писателя Буркова увели спать. Он проспал час, после чего стал выглядывать из мансарды и грозить загоравшей в шезлонге жене:
— Эй, ты! — орал Бурков. — Что, довела, ведьма? Опоила Алексей Иваныча! Смерти моей хочешь, блядина!
— Ты соседей постыдись, — не открывая глаз, ответила жена.
Заметив откуда-то возвращавшуюся, катившую в гараж велосипед Анжелу, Бурков наполовину высунулся из окошка и, подождав, пока она подойдет поближе, крикнул:
— И ты здесь?! Китайская подстилка! Щас покожу тебе хорошую порку! Знай отцовское слово!
В таком духе он позорился еще полчасика, потом сник, упал на постель, а утром проснулся очень тихий, вновь и, кажется, уже навеки подчиненный жене.
15
Для Коли Кульберга все складывалось как нельзя лучше.
Вернувшись домой утром, он застал кипучую работу по сбору вещей и складыванию их в сумки. Жена даже не спросила, где он был.
— Не могу я здесь, в этом пухе! — истерично всхлипнула она.
От аллергии на тополиный пух ее ноздри покрылись розовой текучей коркой.
— В чем дело? — осведомился Кульберг.
— Ты только не ругайся, — залепетала жена, — я к маме поеду, там лучше будет, и для малыша… Все свое, — она испуганно заглядывала ему в глаза. — Поеду я, Коль.
— На год, что ли, ты поедешь? — удивился Кульберг.
— Ну, Коль…
— Да, конечно, поезжай. Это просто… — он запнулся. — великолепная идея!
— А ты будешь приезжать, да? — обрадовалась жена, чуть-чуть розовея.
— Естественно, — Кульберг улыбнулся.
Он галантно довез жену до вокзала, шепча что-то успокаивающее, посадил в рейсовый автобус.
«Первым делом меняю сим-карту, — размышлял он, — хату сдам, перееду к Анжелке. В принципе, конечно, можно и держать связь, она баба неплохая, о ребеночке вот заботится… Кто знает, сколько у нас с Анжелкой продлится?..»
Автобус отчалил. Коля ободряюще помахал рукой.
Он был свободен.
Прошелся по прилегавшему к вокзалу грязному, пропахшему потом рынку, поел шаурмы у торгующего ей ларька и внезапно ощутил почти такую же безмолвную пустоту, какая когда-то охватила его мальчиком на рыболовном судне. Уехавшая жена, сама того не ведая, придавала Колиным пакостям смысл, какую-то даже интригу, а теперь все стало просто, как плевок.
Она уехала, и Коля с его подразумеваемым удалым жеребизмом перестал для нее существовать, теперь ее волновал не Коля, а будущий ребенок. Осталась Анжела с толстыми губами, для которой все яркие качества Колиного характера выражались исключительно хуем. Внезапно он подумал, что в зрелости Анжела станет похожа на Аксинью, какой он ее себя представлял.