Шебеко

Петровский совместно со старостой четырнадцатой группы Валерой Трусевичем приступил к обсуждению списка стипендиатов на вторую половину учебного года. В представленном Трусевичем списке полностью отсутствовали парни и девчата, что завалили математику. Та прореха декану не понравилась, он захотел подыскать дополнительные кандидатуры стипендиатов:

— Вот, к примеру, Спиридонов… Он же завалил только математику. У него плохое материальное положение, на одного члена семьи приходится лишь немногим более десяти рублей в месяц. Так гласит справка из сельсовета…

Эдуард Иванович оторвался от бумаг и вопросительно взглянул на рослого Трусевича. Мол, ты как думаешь? Староста замялся: в принципе, ему было до лампочки, кому декан даст стипендию. Но, вспомнив, что Коля в бытность свою вставлял ему «палки в колеса», особенно во время неудачного похода в общежитие, он спохватился. В нем заговорило чувство мести:

— Материальное положение у него, возможно, и желает быть лучшим, но дело в том, что математику он завалил дважды. Лишь на третий раз сдал ее, — нашелся Трусевич, и в свою очередь двинулся в атаку. — Можно ли такого шаткого студента наградить стипендией?

Петровский задумался. Действительно, ужасно. За два раза Спиридонов не сумел осилить сей предмет — ведь балансировал на грани исключения из института! Но с другой стороны — у него же весьма плохое материальное положение… Но черт с ним! Будем иметь в виду… Пока отклоняется… Далее разобрали остальных студентов. Многие из них удостоились стипендии, даже имевшие по одному «неуду».

Рослая и крепкая фигура Трусевича выскочила из деканата довольной: отомстил все же Коле. Вел бы себя тише воды и ниже травы — все было бы в ажуре. Наверняка бы отхватил стипендию. А то не только сам «выступает», но и ребят настраивает против него… «Дабы выступать — потребно иметь ум и возможности, — злорадно бросил Трусевич, — а у тебя же, дорогой Коля, в этом отношении — ни кола, ни двора!»

Глава одиннадцатая

— Слезь ты с окна, Микола…

— А чего ты хотел?

— Сразимся в шахматы…

— Пока нет подобного желания…

— Брось ты, дорогой Микола, отчаиваться! Тебе надо двигаться, поскольку движение есть жизнь. Запомни это раз и навсегда! — весело сказал Сергей Трофимов, студент третьего курса лесохозяйственного факультета, уже зрелый паренек и земляк Васи — тоже из Крепостного Зилаира.

Коля откликнулся на зов Трофимова, оставил окно, через которое он бессмысленно созерцал прохожих, да и местный пейзаж тоже, затем резво подскочил к столу и расставил шахматные фигуры на доске.

— Как здоровье? — тем временем прибавил Трофимов. — Голова не болит? Что-то нездоровый у тебя вид…

— Не, не болит! — мотнул головой Коля. — Только вот плохо без стипендии…

— Это точно! — согласился Трофимов, сделав свой первый ход в шахматной игре. — И у меня был в жизни случай: два дня не ел и не пил… Учился тогда я в лесном техникуме. Из дому мне не помогали — семья была большая… Думал — брошу техникум… Но ничего, все обошлось благополучно. Кстати, ты институт оставлять не собираешься? Скажем, идти хотя бы в академический отпуск?

Коля изумился вопросу. Естественно нет! Иначе стоило ли два года таскаться в Первомайское, среднюю школу, да еще корпеть над различными предметами в институте? Он дал себе слово, что, невзирая на тернии, пробьется к заветному диплому. Но ныне, живя без стипендии и без какой-либо заметной помощи со стороны родителей, он глубже постиг собственное трудное положение… Выход из него оказывался довольно простым: выхлопотать себе академический отпуск, годик поработать, поднакопить денег и вновь вернуться в лоно науки и практических занятий в институте. Но не желал оно подобную стезю. Она казалась ему легкой, объезженной и потому весьма жалкой. Да и страшновато было покидать учебу. Поэтому-то ныне он и принялся совершенствовать в себе волю, закалять ее до той степени, когда любые трудности по плечу. Но на пути к поставленной цели неудержимо поднимались заторы, непредвиденные завалы, какие наблюдаются после сильных бурь в задумчивом еловом лесу. И все же он шагал вперед, к заветной цели, преодолевая, подчас весьма с трудом, незваные тернии и колдобины на своем пути… Он готов был ко всему, даже к наихудшим возможным ситуациям…

— Да нет, в академический отпуск я пока не собираюсь. Думаю собственными силами продержаться до лета… А там благополучно сдам сессию, и считай, я вышел на асфальтированную дорогу…

— Молодец, Коля! Нравится мне твой оптимизм… Только учти: до лета еще минимум два с половиной месяца! Значит, за это время есть возможность умереть с голоду… Человек, как ты знаешь, не выдерживает более одного месяца…

— Ну уж нет! Буду жить на молоке да на батоне. Деньги разобью на части, чтобы хватило до следующей получки из дому. В два месяца раз мне же присылают сорок рублей… Не хватит — займу!

— Своим упорством ты мне напоминаешь великих ученых, — проговорил Трофимов, передвигая очередную шахматную фигуру. — Вот, например, Эйнштейна вначале даже не приняли в институт. Посчитали, что он не подготовлен как подобает абитуриенту. Позднее неприятности у него начались на работе, поскольку его шеф был уверен в том, что он ошибочно определяет положение звезд на небе. Видишь ли, он ошибался на полсекунды… Что же Эйнштейн? Да ничего! Проявил волю, упорство, и вот результат: его признали великим! Его теория относительности такова, что и ныне удивляешься его прозорливости. Он, наверное, мысленно представил строение Вселенной… — здесь Трофимов вовсе оторвался от шахмат. — Представил, как звезды и планеты как бы висят в невообразимом пустом пространстве, и задал себе вопрос: почему же они не падают? Что их удерживает на своей орбите? Какие силы действуют меж ними? И… выдал теорию относительности! Сильно, правда?

— Конечно, сильно! Но, поскольку абсолюта нет почти ни в чем, то, думаю, со временем неминуемо должен появиться еще более великий, чем Эйнштейн…

— Ты хочешь подчеркнуть, — подхватил его мысли Трофимов, — что найдутся люди, которые со временем докажут ограниченность теории его? Эйнштейн же будто бы говорил: «Прости, Ньютон… в свое время твои открытия признавались как нечто вечное и не подлежащее сомнению. Но теперь мы знаем, что они верны лишь при определенных условиях…» А кто и в самом деле гарантирует, что в будущем не отыщется новый одержимый, и не скажет: «Прости, Эйнштейн…?» Вполне это допускаю… Думаю, это будет даже в порядке вещей… Кстати, твой ход! Вижу, тебе уже пора сдаваться…

— Я не сдаюсь без боя, — с некоторым бахвальством произнес Коля и по уши влез в игру.

Его положение на шахматной доске было весьма шаткое, как, впрочем, и в жизни. Он искал выигрышные ходы, стараясь обойти противника, зайти в тыл и полностью его разгромить в развернувшейся артиллерийской дуэли. Хлопец ладью выдвинул на левый фланг, решил следом пустить и коня, да его мысли распутал Трофимов. Вдруг поднявшись, он сказал:

— Доиграем, мы с тобой, Микола, попозже. Пока я побегу… Мысль в голову дельная пришла.

Что за мысль — он даже не намекнул. Но, верно, она была стоящей, коль заставила Трофимова, заядлого любителя шахматных сражений, покинуть поле боя и резко удалиться восвояси.

Но недолго отсутствовал Трофимов. Не прошло и двух часов, как плотная и ладно сложенная фигура старшекурсника с улыбкой вошла в Колину комнату. Чисто выбритый, в черном свитере да еще с книжкой в руке, он смахивал на студента, какого, по обыкновению, выводят на плакатах. Лишь годы несколько отдаляли его от воображаемого образа студента.

— Ура! Живем… Выбил тебе, дорогой Микола, матпомощь у декана… Ну, доволен? Ты скажи, скажи, доволен или нет? — шаловливо похлопал по плечу товарища Трофимов.

Как выяснилось, он решил попытать счастья у декана. Авось, выделит Коле материальную помощь. Ведь в случае удачи его товарищ мог легко прожить целый месяц. Шутка ли, целый месяц!