Страница 4 из 20
Хотя были бы поумнее, и сами б догадались. Наемникам в Новой Испании платят больше, чем в Европе, золотом платят, простому солдату – по двести золотых песо, и вовремя, а откуда мне золото взять?
Но… были бы поумнее, черт бы их понес в эту богом забытую страну. Забытую Богом, но до сих пор не оставленную попечением здешних языческих демонов. Иначе как бы удавалось арауканам который год не только держать оборону, но и наносить поражения лучшим солдатам в мире – испанским?
Потому что это, почтенные сеньоры, не Мексика и не Перу, где первые конкистадоры с небольшими отрядами легко покоряли города и королевства. Это страна людей, которых свои же собратья-язычники назвали «злые враги». И это еще в те времена, когда они сражались пешими, и были у них только копья, палицы и топоры. А с тех пор как мы дали им лошадей и мушкеты, с тех пор как они научились обрабатывать железо, переняли обычай воевать в строю… лучше не вспоминать. Но лишь против здешних племен правительство Новой Испании не ограничилось присылкой отдельных отрядов, а создало армию из наемников. И все равно, война в стране Арауко длится десятилетиями, и не видно ей конца.
Уж конечно, не из-за предательства прикормленных губернаторами касиков, крестившихся и ставших испанскими дворянами. То есть не только из-за него…
Нет, лучше пусть не догадываются.
Так или иначе, Киспигуанча нужен живым, чтоб он там ни натворил. И потому дону Гарсии Ремону, вместо того чтобы рассылать гонцов, как приличествует его званию, приходится самому скакать вслед за вестовым. Потому что в противном случае Диас приказом способен и пренебречь.
Он успел. Как водится – в последний момент. Потому что они уже собрались вздернуть Киспигуанчу на дереве. На высоченной старой акации. Дон Гарсия скомандовал охране, и они понеслись вперед, сминая невысокий кустарник. Предупредить о прибытии губернатора. Потому что с парней Диаса вполне станется дать залп по вновь прибывшим. Честно говоря, понять их можно. В стране Арауко, а в долине Пурен тем паче, пока станешь разбираться, кто здесь добрый католик, а кто язычник, кто верный поданный короля Фелипе, а кто подлый мятежник и ренегат, пристрелят. Или голову снесут. Или копьем проткнут. Или все это разом.
Но у дона Гарсии не было никакого желания их понимать.
По крайности, подъехать он смог со всем возможным в данной ситуации достоинством. И по мере приближении их увидел. Один – связанный, с веревкой на шее, но тем не менее взирающий свысока на своего противника. И другой, небрежно положивший руку на эфес кавалерийской шпаги.
Дон Франсиско Киспигуанча, богатейший землевладелец из местных, предавший христианскую веру и своего короля ради языческих сородичей.
И капитан Алонсо Диас, герой нижних чинов и вечная головная боль властей.
Гарсия Ремон не знал, кого из них он ненавидит больше.
Как-то принято считать, что индейцы и ростом, и сложением уступают белым завоевателям. Те, кто так считает, никогда не видели воинов мапуче. Дон Франциско, может, и утерял за годы оседлой жизни стать античного героя, но все равно выглядел довольно внушительно, даже в своем нынешнем жалком положении. А наемник-баск, невысокий, худой и жилистый, рядом с ним – весьма невзрачно. Тем не менее, судя по донесению, именно он в поединке сбил Киспигуанчу на землю и заставил просить пощады. Диас был из тех, что берут в бою не силой, а природной ловкостью, отличным владением оружием – а также исключительной агрессивностью.
Поразмыслив, дон Гарсия пришел к выводу, что Диас все же ненавистен ему больше. Хотя весьма сомнительно, что он и впрямь Диас: в Испании носить такую фамилию – все равно что не иметь никакой, а королевство Перу он покинул, явно спасаясь от правосудия.
Есть такая порода людей, что незаменимы на войне, но невыносимы в мирных условиях. Ибо понятия о дисциплине имеют весьма смутные. Если вообще имеют. И Диас – ее ярчайший представитель.
Выслужился из рядовых. Три года назад после битвы при Вальдивии получил звание альфереса[1], а после гибели капитана Гонсало Родригеса принял его роту и пребывает в капитанской должности, хотя приказ о назначении, который упорно подсовывает губернатору секретарь, уже полгода валяется на столе неподписанным.
Зерцало доблести, храни нас от таких пресвятая дева Мария.
– Диас! Что за беззакония вы творите! Или забыли приказ – проявлять милосердие к противнику, если он сдается?
– А нет у меня милосердия к предателям, – Диас говорил негромко, голос его скорее напоминал ворчание.
– Это не дает вам права нарушать приказ!
Диас повернулся к губернатору. Он был молод, но весьма внятно некрасив – резкие черты лица, длинный нос, шапка курчавых волос, глубоко сидящие глаза. И в них явственно читалось: «И что ты мне сделаешь? Дальше Насимьенто не пошлют, меньше полуроты не дадут…»
Дон Гарсия, пренебрегая этим наглым взглядом, обратился к пленнику:
– Дон Франсиско! Вам обещали пощаду, когда взяли в плен?
Лицо индейца, скульптурное, горбоносое, со следами ритуальных шрамов на щеках, было мрачно. Он, разумеется, сразу заметил ловушку, заготовленную губернатором для наемника. Однако утвердительный ответ ранил его гордость.
Но позволял остаться в живых.
– Да, – после промедления ответил он. – Я сдался при условии, что мне сохранят жизнь.
– Значит, Диас, вы не только пренебрегли приказом, но и нарушили слово испанского офицера?
К счастью для губернатора, Алонсо Диас в силу смутного происхождения и образования не был знаком с рыцарским кодексом и не мог привести в свою защиту его положение: «По отношению к простолюдинам, иноверцам и предателям никакие клятвы недействительны». Потому что Киспигуанча подходил по меньшей мере под два из трех определений.
Впрочем, баск нимало не смутился.
– Не помню такого, – процедил он. – А хоть бы и так. Или вы не слышали, дон Гарсия, что арауканы наших в плен не берут?
Солдаты подтянулись к своему командиру, явно готовясь его поддержать. Уж им-то слишком хорошо была известна судьба сотоварищей, не имевших счастья погибнуть сразу. Им вырезали сердца, но обычно этим не ограничивались. Говорили, что такой казни удостаиваются лишь самые знатные и храбрые. Остальным заживо отрезали острыми раковинами руки и ноги, а затем поедали, пока жертвы еще могли это видеть. Под ропот наемников Гарсия Ремон прикидывал, что делать дальше. Отпустить Киспигуанчу немедленно никак нельзя.
– Я забираю дона Франсиско с собой. До рассмотрения его дела он будет находиться в крепости Консепсьона. – Он, в противоположность баску, говорил громко, чтоб его слышали и свита, и наемники. – А вас, Диас, по совокупности ваших проступков лишаю командования отрядом. Он будет передан капитану Касадеванте. Вы незамедлительно отбудете в гарнизон Насимьенто – в звании альфереса, как и подобает.
Насимьенто на реке Био-Био из всех пограничных фортов имел наихудшую славу, не зря солдаты из «крепости Рождества» переименовали его в «крепость Погибели». Может, хоть там мерзавец свернет себе шею. Или мапуче сделают себе из его черепа пиршественную чашу, как они поступили с генерал-губернатором Лойолой. Хотя из этого черепа вряд ли получится большая чаша.
Когда они отъехали подальше, губернатор приказал развязать Киспигуанче руки. Предупредил:
– Не вздумай бежать. Я обещал, что доставлю тебя в крепость, и обязан это сделать.
Дальше их лошади пошли голова к голове.
– А ты обещал, что меня не тронут!
– Ты сам виноват. – Гарсия Ремон оглянулся, чтоб убедиться – никто из свиты не подслушивает. – Незачем было нападать на отряд Диаса. Это же первый отморозок на всю армию!
– Мне говорили, что он перерожденный шаман. Я хотел его испытать.
– Шаман… – дон Гарсия не сразу вспомнил значение слова. – Брухо? Про Диаса много можно сказать плохого, но колдовство не по его части. Вот карты и поножовщина – другое дело…
Киспигуанча не стал отвечать. Как можно вообще иметь дело с человеком, не знающим самых простых вещей?
1
Альферес (знаменосец) – в испанской армии XVII века второй офицер в роте. Звание соответствовало званию лейтенанта в армиях других стран.