Страница 18 из 20
А потом Шкик отчетливо видит его лицо – которого сейчас Карлос не может видеть. Проваленные щеки, длинный костлявый нос, кожа очень темная, темнее, чем у большинства граждан Испании Американской. Он также довольно небольшого роста, но широкоплеч – однако это знает тот, кто видел его раньше.
Тамасула не зря причисляют к великим шаманам. Он заметил, что его отражение в стекле было поймано, хотя и не знает, кто это сделал. Он ищет.
Карлоса необходимо немедленно отозвать. Сейчас Тамасул займется устранением тех, кто может подтвердить его местопребывание в Араукане. За себя Шкик пока не опасается. Тамасул помнит – один шаман не будет свидетельствовать против другого. А вот люди, шаманским даром не обладающие, свободны от этих ограничений. Очоа в том числе.
Очоа, похоже, уже не спасти. За время наблюдения Шкик удалось отчасти его изучить. Он не был безвольным рабом, подсаженным на наркотики. Он сознательно помогал Тамасулу напасть на Йорека. По всей вероятности, принес Тамасулу какие-то вещи нунция, которые удалось заполучить во время визита в особняк. Достаточно было стакана, из которого Йорек пил, или использованного столового прибора. Для связи с душой человека шаманы используют жизненные выделения его тела, слюна для этого особенно годится.
Рауль Очоа считал, что действует во имя благородного дела. Но те, в Вальпараисо, которые резали глотки портовым шлюхам и почему-то считали, что Шкик следует быть на их стороне, тоже были уверены, что их дело благородно, что они мстят проклятым испанцам за сотни лет угнетения… Какому благородному делу служат Тамасул и Очоа? Что в действительности представляет собой «Никах»?
Но это – позже. Сначала обезопасить остальных. Позвонить Карлосу и оставить сообщение Эрсилье, чтоб ни в коем случае не вздумал являться на городскую квартиру Шкик. Другого адреса он не знает, на свое счастье. И полицию чтоб не вызывал. Это дело между нами, шаманами.
Потому что к тому времени, когда Шкик закончит с предупреждениями, а в машине окажется безжизненное тело Рауля Очоа, Тамасул уже будет знать, кто ему противостоит. В Араукане проживает несколько шаманов, но из великих – только Шкик.
Из письма Шкик Ранчон к Андресу Эрсилье (оставлено в папке «До особого уведомления»):
«В течение последних столетий, покуда церковь Откровения вбирала в себя все больше местных верований, понятия «дух-хранитель» (нагуаль, пасук, аку-аку и т. п.) и «ангел-хранитель» стали отождествляться. Но это не совсем верно. Или совсем не верно. Да, ни один католик прежнего закала не представит себе ангела-хранителя в облике зверя, или растения, или огненного шара, как католик Откровения. Но все же христиане Испанской империи не отождествляют своих хранителей с собой. Между тем, для нас нагуаль существует и отдельно, и то же время он неотделим от человека. Под «нами» я разумею не только шаманов, но всех верующих в древних богов, однако для шаманов это особенно важно.
Мне трудно объяснить, где проходит грань. Это и невозможно объяснить. Можно только пережить.
То же касается различия между шаманами Верхнего и Нижнего миров, целителями и убийцами. Для вас первые будут хорошими, вторые – однозначно плохими. Но тут тоже все не так просто…» (незакончено).
«Мы встретились, лхамана».
«Мы еще не встретились, мачи».
«Это угроза? Думаешь, я испугаюсь угроз перерожденного?»
«Ты многое забыл, мачи».
«Я ничего не забыл. Это такие, как ты, – смирившиеся с властью испанцев и их надругательством над истинной верой, – забыли, какова была наша истинная цель».
«Многие забыли. Но в моем роду помнят об ошибке, которую допустили наши предки».
«Они все сделали правильно! Это белые священники ошиблись! Эти глупцы не сумели даже правильно понять то, что им приказали!»
«Значит, виноваты те, кто не сумел правильно объяснить, чего они хотели».
«Пусть так. Это была ошибка. Но ее еще можно исправить».
«И ради этого ты забрал душу белого священника».
«Я хотел убить его. Но то, что получилось, лучше. Они могли обладать такими же силами, как мы, но сами отказались от них. Кто понимает, видит это».
«Я не вижу, как может твой поступок исправить ошибку наших предков».
«Ты истинно глуп, перерожденный, видно, из-за того, что якшаешься с испанцами. Ничего, я избавлю тебя от них. Душа белого священника – это камешек, который вызовет лавину. Лавину, которая сметет испанцев с нашей земли».
«Ты живешь понятиями прежних веков. Те, кто послал белого священника, не станут затевать из-за него войну. И новые крестоносцы не явятся на эту землю».
«И снова глупость, лхамана. Не для тех, кто за морем, было затеяно это. А для тех, кто владеет нашей землей не по праву. Они и сейчас раздулись от самодовольства, а теперь и вовсе уверятся, что стали всемогущи, как боги. Они понесут свою веру в заморские страны. Они станут новыми крестоносцами. Но теперь у людей есть оружие, которого не было в прежние времена. И одни белые уничтожат других, а также их прихвостней».
«И ты думаешь, что нас это не затронет? Что землю, за очищение которой ты борешься, не выжжет огнем и не отравят ядовитые дожди? Кто из нас глуп, калку? Или ты обкурился своих снадобий?»
«Если без этого не обойтись, пусть так и будет. Приход Черного дождя предсказан. Он прольется и сотрет все ненужное. Мы все начнем сначала. Мы – те, кто умеет жить в мире, каким он был без благ, за которые вы все хватаетесь. Тебе меня не остановить».
И мачи закрывает свое сознание. Впрочем, лхамана уходит еще раньше.
Для того чтобы два могучих шамана услышали друг друга, большой силы не требуется. Иное дело, если они собираются напасть друг на друга. В прежние времена шаманы постоянно сражались между собой, теперь это случается реже, но все же они еще не забыли исконный обычай.
Шаманы не сражаются в среднем мире. Их битвы происходят там, где каждый из них может объединиться со своим духом-хранителем.
Тамасул – шаман Шибальбы. Шкик знает, каков его нагуаль; он мог бы вознести шамана в Верхний мир, но Тамасул не станет туда подниматься. Он не пойдет туда, где сила его уменьшится. Он будет ждать там, во мраке, где томится захваченная им душа человека, ставшего волком.
Придется отправиться туда.
Для этого есть разные способы. Большинство шаманов используют для этого снадобья: питье и курение. Разумеется, в лавчонках на окраинных улицах любого большого города, даже здесь, в Араукане, вам продадут нечто, именуемое «настоящим шаманским снадобьем», на более подробные расспросы назовут его яге, аяхуаской, симорой или копалем. И никакой отдел по борьбе с наркотиками не в состоянии с этим бороться. Пусть борется, кстати. Потому что к настоящим яге, аяхуаске, симоре или копалю эта отрава имеет такое же отношение, как воздушный змей к реактивному самолету.
И правильно. Неподготовленных людей за штурвал реактивного самолета не сажают.
Но Шкик не пользуется этими снадобьями. Есть не менее действенные способы направить свой дух в иные миры. Нужно лишь обладать особой восприимчивостью к ритму и пению.
Донья Исабель не узнала бы сейчас посещавшую ее благоприличную молодую даму в модном костюме. Да и Андрес не узнал бы. Хотя одежда на лхамана по-прежнему женская. Шаманы у мапуче всегда должны были проводить свои ритуалы – нгильятум – в женской одежде, независимо от того, были они перерожденными или нет. Это тоже было знаком принадлежности к иному миру. Но одежда непременно должна быть исконной, такой какую носят женщины народа.
Сейчас на лхамана было одеяние арауканской женщины – кепам, кусок синей ткани, окутывающий всю фигуру, и заколотый на плече белой застежкой из морской раковины. Рука лежит поверх небольшого барабана, пальцы бьют по туго натянутой коже в такт песне, которую напевают шаман.
У песни не бывает постоянных слов. Но в ней есть слова силы, которые, повторяясь, выстаивают путь могущества – до того времени, когда нагуаль не вырвется во внешний мир.