Очередной конец света

Пятый бокал пива, а я все не чувствую вкуса. Если утро все же наступит, оно должно меня научить одному — верить клиентам нельзя. Даже если они оплатили аванс. Особенно когда они оплатили аванс, не торгуясь, огромный. Денег у меня было много. Непонятно только, на что их тут можно потратить. Пиво, кое-что крепче, нехитрая закуска, при желании можно купить весь этот кабак вместе с номерами на втором этаже и десятком женщин разного возраста, веса, роста, умения. Одна сидела напротив. Конечно, если она еще на сантиметр задерет юбку, я не выдержу и брошусь к ней в объятия. Сейчас.

Что во мне такого привлекательного? Обгоревшая одежда, одна штанина короче другой, и вовсе не потому, что симметрия вышла из моды. Просто этот кусок горел быстрее, чем все остальное.

Мой корабль упал в двух кварталах отсюда. Если бы не панцирники, я бы убил сотни людей и развалил пару домов. Панцирники проделали всё это неделю назад, поэтому единственным пострадавшим оказался я.

Спасти удалось немного — только то, что было на мне, если забыть о штанах.

В корабле осталась куча полезных вещей типа коммуникатора, оружия и нормальной одежды. Осталась — это несколько преувеличено. Ярко и хорошо горела — так вернее. Я не слышу одним ухом. И очень хочется умыться. Что она на меня так смотрит? Я и так знаю, что весь в пыли, крови, но эта чертова пивная — единственное, что светилось в округе, и у меня просто не было сил идти дальше. Я первый раз пью пиво на такой высоте. Я бывал в ресторанах, расположенных куда выше, но там как-то все больше напитки благородные и дорогие. Пивная на седьмом этаже — это довольно причудливо. Будь она на первом, я бы её скорее всего просто не заметил. В округе почти все дома двух-трехэтажные, и этот воспринимался почти что башней. Выше — только звезды. Проклятые звезды.

У них тут только пиво и пиво покрепче. Электричество идет от чудом уцелевшего кабеля, и холодильник полон. Место, в котором мне отчаянно хотелось бы осмотреться и попытаться привести себя в пристойный вид, отсутствует напрочь. Может, у них не принято? А кружки с виду чистые…

Народ приходил и уходил, изредка поднимался на этаж выше.

Наверное, они так жили всегда. Здесь все было так обыденно, что как-то не верилось в то, что неделя войны с панцирниками сделала их такими. Боже, она мне улыбалась… Какое счастье, что я не стал стоматологом! Я отвернулся и могу не смотреть, а они так на жизнь зарабатывают.

— Мне все равно что, лишь бы крепкое и холодное… Ты ведь угостишь меня?

Наверное, решила, что если я не ведусь на обнаженную плоть, то обязательно сработает улыбка. Может, местные настолько талантливы, что способны безошибочно определять наличие денег, или настолько тупы, что неспособны протянуть тонкую нить логики от того, как человек одет, к тому, что он в состоянии, а что нет? Я угощу её. Пусть хоть кто-то будет в эту ночь счастливым.

— Меня зовут Кэрэн, а как ты хочешь, чтобы я тебя называла?

Я внимательно осмотрелся. Нет. Это она мне. Отрыв взгляда от кружки, связанный с осмотром местных жителей, дал результат. Кажется, мы все тут только что выбрались из рухнувшего корабля. Я не видел вывески, но знаю, что там написано: «Отель „У погибшего звездолетчика“». На самом деле — какая разница, откуда именно ты выбрался, главное, что жив. Умрем мы точно скоро, и, похоже что одновременно.

Панцирники давно были бедой, но бедой далекой. Время от времени они с кем-то сталкивались, и это неизменно кончалось гибелью тех, кто с ними столкнулся. Собственно, вся информация о панцирниках сводилась к случайно перехваченным сигналам уже гибнувших кораблей. Известно было мало, но малого должно было хватить, чтобы не соваться на планету, которой не повезло оказаться на пути у флота этих чудовищ.

Панцирники — те, о которых мы знали, — передвигались большими соединениями, за дальними пределами обжитого космоса, были всегда вооружены и всегда первыми вступали в контакт. Что характерно — вступали отменно вежливо и на языке тех, кого встречали. Представьте себе — летите вы, никого не трогаете, и вдруг с вами заговаривает чудище, больше всего похожее на черепаху, из-под панциря которой свисает густая зеленая слизь, что само по себе неприятно, но у создания еще есть голова. Находится сверху на панцире и расположением сильно напоминает башню танка. Только очень уродливую башню. Глаза, большие и маленькие, беспорядочно разбросаны по голове этого существа и время от времени, чтобы наблюдатель не скучал, — открываются и закрываются. Я сказал, что у панцирника огромный двойной рот и внутри у этого четырехстворочного рта что-то постоянно шевелится? Уже просто для проформы все это зрелище сопровождается четырьмя парами ложноножек, непрестанно то переплетающихся, то расплетающихся…

У президента Феофании была своя теория. Он считал, что с панцирниками можно договориться. Для этого я ему и понадобился. Планировалось, что меня встретят, и я, проанализировав всю информацию, предложу что-нибудь президенту и правительству и мирно отбуду вместе с другими спешно покидавшими Феофанию путешественниками.

Кстати, умные местные жители уже давно пили пиво далеко от панцирников и от Феофании. Умные и богатые. Боюсь, любительница крепкого и холодного не накопит средств на билет отсюда, даже если отдастся всем мужчинам этого города.

Я знаю еще одну печальную вещь. В Империи были рады, что Феофания в нее не входит. Пришлось бы в дело вступить имперскому флоту, а Император совсем не хотел из-за какой-то там планеты остаться без флота.

До панцирников оставалось километров шестьсот. Они наступали с севера на юг, и скорость их наступления была не связана с сопротивлением местной армии. Сто километров в час. Именно на такой скорости они гарантированно уничтожали все живое. Методичные ребята. Феофанию было жаль, но зато теперь мы знали о панцирниках в сотни раз больше. В сотни раз больше для того, чтобы, завидя их, тут же бежать без оглядки.

Две недели назад армада панцирников вошла в местную солнечную систему. Зачем они это сделали — пополнить припасы, остановиться передохнуть или их привлекли местные красоты, — останется неизвестно. Флагман флота вышел на связь с правительством. По уже известной традиции они были вежливы и деликатны. Они даже предупредили, что разумный вид, населяющий систему, будет уничтожен. И принялись за дело.

Вероятно, когда президент Феофании приглашал меня, он не знал, что панцирники еще никогда никому не угрожали. Это же не угроза — сообщить, что собираешься делать? Что они всерьез. И если какой-то специалист летит к планете, которой занялись панцирники, они не извиняются — прости, брат, не лети сюда, туда лети.

А может, он в суматохе забыл, что кого-то там приглашал, и сейчас, покинув родную систему, вспомнил о неудачливом специалисте по глобальным кризисам, хлопнул в ладоши, вздохнул и, кто знает, даже воскликнул: «Вот не повезло парню-то, а!»

А ведь Империи известны планеты вполне даже пригодные для жизни, кроме того, что жизни этой там близко нет. Если я прав, можно составить маршрут следования панцирников. Был бы у меня коммуникатор, мог бы порадовать живых мудрой мыслью.

— Пора и мне тебя угостить? У меня наверху уютно и тихо… И можно умыться, — для убедительности Кэрэн попыталась затолкать край юбки куда-то уж совсем высоко… и я сдался. Кто бы мог подумать, что меня так легко заманить литром воды? Что-то в глубине моего уже приготовившегося умирать мозга шевельнулось и потянулось к чистоте. Я вдруг понял, что вместо трансляции народ слушает какой-то местный хит, который ни разу не сменился на что-то еще за тот час, что я посвятил пиву и Кэрэн.

Надо понимать, что местные журналисты уже тоже либо свалили, либо готовились умирать. Остались я, Кэрэн и все те, кто при рождении не сообразил ни серебряную ложку в рот запихнуть, ни рубашку накинуть…

По крайней мере я себя напоследок увижу — там, где есть вода, должно быть и зеркало.