Начало конца

– Это никакого значения не имеет, – прервал его Фуко. – Если вам трудно, вы можете даже не платить ничего.

– Что вы, нет, нет, – сказал, вспыхнув, Вислиценус. – Еще раз очень вас благодарю. – Профессор проводил его до двери. В приемной уже сидели два новых пациента. – Очень рад был с вами познакомиться. Если вам что понадобится, пожалуйста, обращайтесь ко мне когда угодно. Я всегда буду к вашим услугам… Прошу вас, – обратился он, наклоняя голову, к новому пациенту.

III

«Похоже, что каюк, – устало подумал, спускаясь по лестнице, Вислиценус. – Особенно то, что он хотел поговорить с близкими людьми… Ну что ж, я этого ждал и не боюсь… – Он был так расстроен, что при выходе забыл взглянуть на сыщика; вспомнил, лишь отойдя в боковую улицу. – Как будто исчез? Черт с ним! Какое это может иметь теперь значение!..»

Уже зажигались огни. Дул ветер. «Холодно… Надо было бы зайти в кофейню и вопреки запрету выпить чего-либо крепкого, перно, что ли?» Этот напиток был приятен тем, что напоминал абсент, а с ним молодость, довоенное время. «Тогда говорили: «L’heure saint de l’absinthe…»[128] Ну что ж, сказал первый в мире, теперь и сомневаться нечего. Грудная жаба, название какое скверное!..»

С гадливостью он приложил руку к груди, точно там теперь в самом деле притаилась какая-то жаба. С дерева упал на решетку желтый лист. «Вот и поэтический образ, хоть, кажется, немного истрепанный…» Вдруг он почувствовал боль – ту самую, мгновенную, бешено нараставшую, с удушьем, с тоской, с ужасным ощущением быстро приближающейся смерти. «Припадок… Сейчас конец!.. Нет, только не сейчас! Еще немного, еще хоть несколько дней!..»

Он остановился, задыхаясь, и прислонился к стене. Прохожий с недоумением на него взглянул и ускорил шаги. Боль все росла, росла до предела, еще секунда – и разорвется сердце! Тупым взглядом он смотрел на желтый лист, на мокрую решетку под деревом. «Неужели тут? Неужели сию минуту? Не может быть!..» Еще подумал, что если сейчас умрет, то это будет от посещения врача, от волнения, и с невыразимым облегчением почувствовал, что боль слабеет… «Начинает проходить…»

Пошатываясь, он отодвинулся от стены. «Нет, не упал… Вон скамейка, надо до нее дойти. Да, проходит!..» Вислиценус бессильно опустился на скамейку против сапожного магазина. Несмотря на слабый свет кончающегося дня, в витрине между ровно выстроенными высокими сапогами он видел свое искаженное лицо. Удушье проходило, но мысли еще связывались плохо. Он обливался потом. «Это был сильнейший припадок, такого еще не случалось ни разу… Может, и жаль, что не сыграл в ящик». Огромная черная тень быстро пересекла на мокром буром тротуаре проблеск освещенной витрины. В стекле скользнул высокий человек с поднятым воротником, прошедший позади скамейки по мостовой. «Кажется, знакомый, – подумал с ужасом Вислиценус, – но где же я его видел?..» Он собрал силы и повернулся. Высокий человек скрылся за углом. «Нет, вздор… Вот она, «impression de mort imminente…» Прошла боль, сейчас пройдет совсем… Еще не прошла, но проходит, совсем проходит…» Он приподнялся, снова опустился на скамейку, затем встал и, пошатываясь, пошел дальше.

IV

Автомобиль Серизье остановился у ворот тюрьмы. Несмотря на долголетнюю привычку, адвокат всегда входил в тюремное здание с очень неприятным чувством, близким к физической брезгливости. На этот раз свидание с преступником накануне процесса было особенно ему тяжело. У него и вообще не лежала душа к делам подобного рода. Тут не было спора, диалектики, разбора улик; не было и никаких шансов на успех. Правда, ввиду явной безнадежности дела, защитника никто не мог обвинить ни в чем. Тем не менее, несмотря на вызванный делом шум. Серизье искренне сожалел, что принял на себя защиту.

На следующее же утро после убийства полиция явилась за справками к Вермандуа. Он совершенно растерялся и долго не мог прийти в себя от изумления и ужаса. Слушал, вытаращив глаза, ахая, вскрикивая, и на почтительные вопросы производивших дознание людей отвечал сбивчиво и смущенно, точно в чем-то обвиняли его самого, точно на него отчасти ложились вина, позор и ответственность. После ухода полиции в его дом нагрянули репортеры. Преступление было сенсационным и само по себе (как нарочно, в этот день других сенсаций не было), но интерес к делу увеличивался именно оттого, что убийца был секретарем знаменитого писателя. Вермандуа окончательно расстроился. В растерянности он принял первого репортера, принял второго, затем, схватившись за голову, приказал старухе больше никого не пускать и выключил телефонный аппарат.

Оставшись один в кабинете, он пришел в себя не сразу. «Что такое? Что за человек?! И как же я ничего не видел? Правда, я всегда считал его психопатом, но ведь не в этом же смысле!.. Хочу проникнуть в душу каких-то Лисандров, а рядом со мной бродит, проводит часы убийца, и я ничего, ровно ничего не вижу!..» Ему пришло в голову, что Альвера мог отлично убить его самого. Он содрогнулся. «Только такого конца не хватало!..»

Старуха принесла газеты. Всюду были, с небольшими вариантами, огромные заголовки: «Двойное убийство в Лувесьене». Хоть Вермандуа принял только двух репортеров, интервью с ним были помещены в шести или семи газетах. Кое-где появился даже его портрет, Рядом с портретом убийцы в наручниках. В одной из бесед ему приписывалось намерение взять на себя защиту Альвера. «Но ведь, в самом деле, надо с кем-нибудь поговорить!..» Он вспомнил о Серизье, с которым обедал накануне у Кангарова. Собственно, для защиты уголовного убийцы можно было бы найти и более подходящего человека. «Все равно, и этот годится! Все они друг друга стоят. Этот хоть по знакомству возьмет не очень дорого…»

От денег Серизье тотчас отказался еще при первой телефонной беседе. Он вообще не любил выступать бесплатно: отсутствие гонорара ослабляло удовольствие от защиты. Но у него были твердые правила. «О плате не может быть речи, дорогой друг». – «Почему же?» – «Потому, что у вас нет никаких причин платить за этого подающего надежды юношу. С какой стати я буду брать ваши деньги? Скажу, впрочем, откровенно, я от этого дела не в восторге. К тому же я не специалист по делам такого рода, хотя мне, конечно, и случается выступать в уголовном суде…» – «Ваши уголовные речи – истинный шедевр мысли и стиля! – сказал Вермандуа. – Я их в газетах читал с восторгом». «Все ты врешь! Обрадовался, что не возьму денег», – подумал Серизье, все же польщенный замечанием. «Сердечно вас благодарю, но, право, вам лучше было бы обратиться к специалисту». – «Я верю вам, и только вам!» – «Позвольте мне подумать. Пока я лишь бегло пробежал газету. Во всяком случае, если я приму на себя защиту, то по чувству профессионального долга и чтобы быть вам приятным». – «Ну, об этом мы еще поговорим!» – многозначительно угрожащим голосом объявил Вермандуа, понимая, что денег платить не придется. Как он ни привык к тому, что в его лице оказываются услуги французской культуре, все же был тронут. «Он заплатил бы тысячу франков и тогда приставал бы ко мне каждый день да еще всем рассказывал бы, что я с него содрал состояние», – улыбаясь, подумал Серизье. «Я прочту о деле подробнее и тотчас заеду к вам». – «Не хотите ли, чтобы я к вам приехал? Готов с радостью». – «Нет, нет. Да мне и нужно быть сегодня в ваших краях».

Серизье прочел газетные отчеты. В вечерних изданиях сообщалось, что раненный в Лувесьене полицейский скончался в страшных мучениях. «На что же тут можно надеяться?» – подумал он со вздохом. Отступать, однако, было поздно. Он отправился к Вермандуа и долго с удивлением его слушал.

– Да, вам не очень повезло в выборе секретаря, дорогой друг, – сказал он с улыбкой.

– Ах, я в совершеннейшем ужасе! Я был бы не более изумлен, если б мне сказали, что вы совершили убийство. Или я сам.

128

Священный час абсента (фр.).