Страница 10 из 19
Работу Вердена с Соймоновым Пётр оценил высоко, а карту каспийскую, хвалясь, послал в академию Парижскую: полюбуйтесь, мол, что за мастера у меня есть.
— Ну а тебе, Федя, почёт от меня особый! — похлопал царь по плечу прибывшего в Петербург Соймонова. — Назначаю тебя капитаном!
Кампанию следующего года проделал капитан Соймонов на корабле «Святой Андрей» в плаваниях у Красной Горки. Своим возвышением Фёдор был несказанно горд и потому старался изо всех сил, чтоб не быть хуже иных, более опытных. А закончилось плавание — и опять высочайший указ: следовать снова на Каспий. Завершив дела шведские, Пётр I всерьёз принимался за персидские. На юг шли теперь флот и армия: гремели барабаны, устало рысила по степи конница.
— Гилянь идём у шаха персидского отбирать! — объясняли солдаты выходящим на дорогу обывателям.
Во главе армии сам император, при нём генерал-адмирал Апраксин, астраханский генерал-губернатор князь Артемий Волынский. Пётр с Волынским шли по Волге передовым ботом, Соймонов с Апраксиным следом за ними на судне «Принцесса Анна».
На одной из днёвок Волынский о капитане «Анны» отозвался с похвалой:
— Знающ, храбрец и пить умеет!
Император лишь усмехнулся в ответ, но к себе после того ещё более приблизил. А тут Соймонов в очередной раз отличился — отыскал на побережье бухту, для мелких судов удобную. Да ему ли, знатоку Каспия, не сыскать!
Осматривать бухту отправился на шлюпке сам Пётр, с ним и Фёдор. Бухтой император остался доволен вполне. А на обратном пути между Петром и его капитаном произошёл знаменательный разговор, который Соймонов много лет спустя воспроизведёт в своих воспоминаниях.
Началось с того, что, пользуясь хорошим расположением духа государя, Соймонов завёл разговор о славных мореходах Христофоре Колумбусе и Америкусе Веспуччи, о землях заморских, о берегах камчатских. Говорил, что земли те знатные и нам туда бы надо. Пётр вначале отмалчивался, на вёсла налегая, а потом оборвал Фёдора:
— То всё знаю, да не ноне нам туда надобно, а позже!
Затем повернулся к притихшему Соймонову:
— В заливе Астрабадском бывал?
— Бывал! — с натугой отвечал Фёдор, веслом загребая.
— А знаешь ли, что от Астрабада до Балха — городка бухарского и Водохшана всего двенадцать дён ходу верблюдами?
Соймонов лишь неопределённо кивнул.
— А Бухара — средина всех восточных коммерций! — продолжал свою мысль самодержец. — Там же и до Индии рукой подать. Кто нам помешать сможет? После уж и Камчаткой и Америкой займёмся!
Пётр торопился успеть всюду, словно предчувствуя, что жизни осталось уже немного.
В начале августа русская армия выступила на Дербент. Соймонов вёл караван судов с припасами к острову Чечень, где ждал его на якорях старший флагман ван Верден. Каспий штормил, суда то и дело выбрасывало на многочисленные отмели. Но моряки своё дело сделали: ядра, порох и припасы были доставлены вовремя, и вскоре Дербент пал. Наградой Соймонову за Низовой поход стал капитанский чин.
Не успела команда отдохнуть, как пришёл новый приказ — идти Соймонову вдоль берега моря к Куре-реке и вымерить в ней все протоки. Пётр готовился к продолжению завоевания Гиляни. На очереди был Баку!
Шестого ноября 1722 года Пётр лично благословил Фёдора, на прощание целовал троекратно. В тот же день Соймонов вышел в море, следом за ним ещё восемь судов с солдатами.
Весной следующего года Фёдор вернулся в Астрахань и устало раскатал перед Артемием Волынским подробнейшую карту устьев Куры.
— Можно ли плавать в сих местах? — деловито поинтересовался князь, в делах морских уже поднаторевший.
— Плавать можно вполне безопасно, гавани, однако, удобной сыскать нельзя!
Летом следующего года русские полки снова выступили в поход под началом генерала Матюшкина. Соймонов вновь повёл суда вдоль берега.
— Давай, Федька! — кричал ему с берега Матюшкин. — Не огорчи государя!
Двадцатого июня армия и флотилия выступили из Астрахани, а 26 июля Баку пал. И здесь Соймонов остался верен себе. Пока друзья его праздновали победу, он осматривал и описывал окрестности. Своей привычки капитан-лейтенант даже стеснялся, пряча свои записные книжки подальше от любопытных глаз.
В этот раз любознательного моряка ждала удача. Соймонов обнаружил огромную каменную стену, уходящую далеко в воду. «…И хотя оная стена уже развалилась, однако в некоторых местах и выше воды знаки есть. А по известиям слышно, якобы в древние времена то строение было на сухом пути, и был то гостиный двор…» Вывод Соймонова был следующий: Каспий наступает на берег. Здесь же капитан-лейтенант произвёл расчёты и определил скорость наступления воды. Вот так, порой невзначай, делаются открытия!
В самом конце года Фёдор был вновь направлен в столицу. Ехал санями с генералом Матюшкиным. В дороге генерал пил крепко, а, напившись, храпел, к плечу соймоновскому привалясь. Фёдор же, продышав в слюдяном оконце глазок, читал книжку по наукам картографическим. Император планом реки Куры и действиями Фёдора под Баку остался доволен. Затем на Москве гулянье знатное было — коронация государевой жены Екатерины. Погуляли, поплясали и снова в обратный путь. Теперь Соймонову предстояло подыскивать место для новой крепости на Гиляни.
Весной следующего, 1725 года войска и флотилия снова было изготовились для нового похода, но пришла весть, всех как громом поразившая, — не стало императора Петра. Ах, как плакал Фёдор Соймонов, в доме своём запершись. Слёзы утирал, приговаривая:
— Не стало благодетеля моего Петра Лексеича, и как жить дале, не ведаю!
Кто мог знать тогда, сколь трагично и непредсказуемо сложится судьба младшего птенца гнезда Петрова.
И снова Соймонов был отправлен на Каспийское море. На этот раз — описывать восточный берег Каспия, край пустынный и неизведанный. В экспедицию определили три судна, среди них латаный-перелатаный гекабот: в пазах его даже у причала хлюпала вода, а борта при малой волне ходили ходуном.
— Я иду на сём самотопе! — объявил своим матросам капитан-лейтенант. — Кто в Бога верует ин меня, те за мной!
И сегодня старые моряки говорят, что кто не плавал на Каспии, тот настоящих штормов не видал. Разогнавшись над бескрайними азиатскими пустынями, ветры в бешенстве врываются в водные хляби, и тогда там творится что-то невообразимое. В такой-то вот шторм у Кулалинских островов и попал ветхий гекабот. Как спаслись от смерти неминучей — одному Богу известно. В трюме вода била фонтаном. Помпы не помогали, и матросы обессилели в тщетной надежде уменьшить течь. Треща под ударами волн, судно разваливалось на глазах. Соймонов лихорадочно искал убежища. В тот момент, когда, казалось, всё уже потеряно, невдалеке открылась небольшая, защищённая от ветра бухта. Кое-как добрались до неё, отстоялись ночь и снова в путь.
От залива Красноводского, мимо островов Огурчинских шёл Соймонов на Асграбад. Не забывая главного дела — гидрографического, он и воевал не без успеха, захватив десятка полтора персидских мелких судов. Людей отпускали, а суда топили. И снова Соймонов со товарищи был на волосок от смерти. В один из сентябрьских штормов у Свиньих островов гекабот залило водой. До Баку дотащились на добром слове. Там развалившееся судно пустили на дрова, а его капитан, перебравшись на подошедший из Астрахани галиот, продолжил опись берега. Когда осунувшийся и измождённый Соймонов вернулся в Астрахань и выложил перед Сенявиным ворох журналов и карт, тот обнял отчаянного морехода:
— Поздравляю с капитаном третьего ранга, что присвоено государыней Екатериной! И следовать тебе в Петербурх!
Но, как это часто бывает в жизни, уехать сразу не удалось. Ещё с полгода отплавал по каспийским водам Фёдор Соймонов, прежде чем его отпустили.
НА СЛУЖЕБНЫХ ПЕРЕПУТЬЯХ
Москва встретила Фёдора колокольным перезвоном. Время вынужденного безделья в Астрахани тянулось тягостно и уныло. Наконец прибыл назначенный командир порта контр-адмирал Иван Сенявин. Фёдор сразу к нему: так, мол, и так, отпусти на Балтику, устал здесь, мочи нет!