Русское Средневековье

Откуда же преобладание в исторической литературе черных красок при характеристике Юрия и светлых, когда речь идет о Михаиле?

Представление об этих князьях-противниках сформировано под влиянием одного источника — житийной «Повести о Михаиле Тверском». Это яркое литературное произведение. Автором его был, как выяснил В. А. Кучкин, духовник Михаила — игумен Александр. Естественно, что он писал о своем герое в апологетических тонах, а о его врагах совершенно в противоположных. Всегда ли при этом автор Повести соблюдал объективность? Нет, местами его тенденциозность очевидна. В Повести ничего не говорится о союзнических отношениях Михаила с отцом Юрия Даниилом Александровичем и последующем его переходе на сторону великого князя Андрея Александровича, о походе Михаила к Москве после получения в 1305 году ярлыка на великое княжение, о втором походе на Москву 1308 года. Наконец, рассказав о споре Михаила и Юрия в Орде в 1315 году, автор пишет, что Михаил был отпущен на Русь, и при этом умалчивает, что ему был придан ханский посол с отрядом, не говорит о битве с новгородцами и братом Юрия Афанасием, о вероломном захвате последнего, о разорении Торжка! То есть когда Юрий в 1317 году идет на Русь с ханским послом и ведет наступление на Михаила — это плохо, аналогичные же действия героя «Повести» попросту замалчиваются…

Так что же, спросит читатель, нужно поменять персонажей местами: Михаила считать злодеем из злодеев, а Юрия — борцом с Ордой? Разумеется, такой взгляд был бы столь же далек от истины, как и традиционное представление.

С моральной точки зрения соперники стоили друг друга. Оба не брезговали совместными с татарами военными действиями на русской территории. Оба стремились добить противника, когда он казался ослабленным: Михаил в 1308 году, Юрий в 1317. Оба нарушали клятву: Михаил в 1300 году изменил союзу с отцом Юрия (а такого рода отношения скреплялись целованием креста, и несоблюдение обязательств — «преставление крестного целования» — считалось тяжким проступком), в 1316 году с помощью обмана захватил Афанасия Данииловича; Юрий в 1305 году нарушил данное им митрополиту Максиму обещание не оспаривать у Михаила великое княжение. В одном отношении Юрий, впрочем, «превзошел» противника. На его совести два убийства — находившегося в Москве с 1300 года в плену рязанского князя Константина (1306 год) и тверского посла Олексы Марковича (1318 год).[60] Михаилу молва приписывала отравление жены Юрия Кончаки-Агафьи, но, как говорилось выше, эта версия вряд ли соответствует действительности.

Что касается отношений с Ордой, то в главном позиции Михаила и Юрия были одинаковы: и тот и другой признавали верховную власть ордынского хана, «царя». Но Юрий мог при этом пойти против конкретной ханской воли (если эта воля означала поддержку его противника); Михаил же не поступил таким образом ни разу — его гибель явилась результатом трагического стечения обстоятельств (равно как и то, что Юрий не был наказан за свои нелояльные по отношению к ханам, сначала Тохте, затем Узбеку, действия — не более чем результат удачных для него стечений обстоятельств).

Примечательно, что, став великим князем, Юрий не изменился. Казалось бы, противник повержен, и нет теперь причин проявлять непослушание хану, служи себе ему верно… Тем не менее в 1322 году Юрий не передал собранную в Орду дань, уехав с ней в Новгород. Этим поступком сразу же воспользовался новый тверской князь, сын Михаила Дмитрий. Он приехал к Узбеку с жалобой на Юрия и получил ярлык на великое княжение. Юрий, однако, — опять-таки вопреки воле хана! — продолжал считать великим князем себя (именно с этим титулом он фигурирует в заключенном от его имени Ореховецком договоре Новгорода со Швецией 1323 года), удерживал за собой новгородский стол. В 1324 году ему пришлось отправиться на разбирательство в Орду. Находившийся там же Дмитрий Михайлович не стал ждать ханского решения (которое оттягивалось) и убил Юрия. Это произошло 21 ноября 1325 года, за день до седьмой годовщины гибели Михаила Ярославича. Узбек не простил Дмитрию самосуда и спустя несколько месяцев казнил великого князя.

Однако великокняжеский стол хан передал не занявшему после гибели Юрия московский стол его младшему брату Ивану (Калите), а брату Дмитрия — тверскому князю Александру Михайловичу; похоже, деятельность Юрия настроила хана против семейства московских князей. И только после восстания в Твери против отряда посла Чолхана в 1327 году, которое было поддержано Александром, ситуация изменилась. Иван Данилович, узнав о восстании, поспешил в Орду, участвовал в последовавшем татарском походе на Тверь и получил великое княжение. Правда, не все целиком. Узбек, видимо, чтобы избежать в дальнейшем новых проявлений непослушания со стороны великих князей, чтобы не давать им слишком много, разделил великое княжение: московский князь получил Новгород и Кострому, а сам Владимир и Нижегородское Поволжье достались суздальскому князю Александру Васильевичу. И только в 1332 году, после смерти Александра, Иван Калита получил великое княжение целиком.

Вот Калите в историографии повезло, он традиционно рассматривается как персонаж положительный. А ведь Иван Данилович-то, в отличие от брата, был действительно верным слугой хана.[61] И на его совести гибель Александра Михайловича Тверского. Александр, укрывшейся после событий 1327 года в Пскове, в 1336 году приехал в Орду и повинился перед Узбеком. Хан простил его и вернул на тверское княжение. Но в 1339 году Александр Михайлович был казнен в Орде вместе с сыном Федором. Практически никто из историков, занимавшихся этими событиями, не сомневается, что в этой истории имела место интрига Ивана Калиты, опасавшегося возвращения на политическую сцену сильного противника. И тем не менее Иван — строитель российской государственности, «собиратель» земель, а Юрий — персонаж отрицательный. Почему? Потому что боролся со святым Михаилом Тверским?

Но святость — понятие не политическое, а духовное. И во всяком случае признание святым не было связано с позицией того или иного князя по отношению к Орде. Так, Дмитрий Донской, победитель Орды на Куликовом поле, святым был признан только через шесть столетий после своей кончины, в 1988 году, во время празднования тысячелетия христианства на Руси. А вот Федор Ростиславич Ярославский, князь, не раз наводивший на своих противников татарские войска (да не отряды послов, как Михаил и Юрий, а настоящие рати — в 1281, 1282, 1293 годах, вместе с Андреем Александровичем), подолгу живший в Орде, женившийся на ханской родственнице, стал почитаться как святой уже вскоре после смерти… В случае с Михаилом представление о его святости основано было на обстоятельствах гибели тверского князя — мученической кончины. При восприятии этих событий людьми Нового времени срабатывал и срабатывает стереотип секуляризированного сознания: раз человек убит в Орде и признан святым — значит, он должен быть борцом с Ордой. А его противники соответственно — ее прислужниками. Действительность была сложнее. Мученическая смерть Михаила, его статус святого и художественные достоинства посвященного ему литературного произведения не должны заслонять того факта, что тверской князь не был борцом против ордынской власти и что в борьбе за свою собственную власть он использовал те же методы, что и его противник — Юрий Московский. Юрия же можно называть «слугой Орды» только если исходить из того, что ее «слугами», в смысле зависимыми от ханов правителями, были все тогдашние русские князья. При этом Юрий должен быть тогда признан наиболее строптивым из этих «слуг», не в пример строптивее Михаила.

Надо сказать, что противопоставление Михаила как светлой фигуры Юрию как темной личности, в том числе приписывание Михаилу борьбы с Ордой, а Юрию, наоборот, прислужничества ей, не случайно так популярно. Такой взгляд в определенной мере сглаживает реальное явление, имеющее место в отечественной историографии, — рассмотрение истории Руси XIV–XV веков с москвоцентричной точки зрения. История Руси ордынской эпохи традиционно воспринимается у нас как история Московского княжества (см. об объективных причинах этого выше, в главе 6), «возвышения» Москвы.[62] Михаил Ярославич оказался подходящей фигурой для создания своего рода «немосковского сектора» в этой картине. Дело в том, что его противник Юрий Данилович никогда не был героем москвоцентричной концепции: ведь он не стал предком позднейших московских государей. Вот Иван Калита — другое дело: от него пошло продолжение династии, он сохранил за собой великое княжение до конца жизни (неважно, что оно было получено за участие в разгроме Тверского княжества) и этому деятелю прощалось все… Михаил Ярославич же действовал до того, как Иван Калита сделался московским князем, значит, с этой «священной коровой» вроде как и не враждовал (хотя на самом деле Иван всегда поддерживал брата Юрия, и, например, в 1305 году отбил нападение тверской рати на Переяславль; но сам Михаил в этом бою не участвовал, он в то время находился в Орде, стало быть, эти две фигуры вроде как и не пересекались). Он выгодно смотрелся на фоне Юрия если доверять оценкам «Повести о Михаиле Тверском». То есть Михаил хорошо подходил на роль «немосковского» героя в москвоцентричной в целом картине русской истории XIV столетия. А вот его сын, Александр Михайлович, в такой роли никогда не выступал. Между тем он, хотя и не подвергал сомнению верховную власть хана Орды, но (в отличие от отца) действительно бился (в 1327 году) с ордынским отрядом (хотя мог бы попытаться удержать восставших тверичей или по крайней мере отмежеваться от их действий), не разорял (в отличие от Михаила и московских Даниловичей) русские земли вместе с татарами (в 1325 году, правда, сопровождал ордынских сборщиков дани, но военными действиями это мероприятие не сопровождалось), не совершал (в отличие от Михаила и Юрия) клятвопреступлений, наконец, так же как и отец, умер в Орде мученической смертью и был впоследствии признан святым. В чем же «недостаток» Александра Михайловича? Видимо, в том, что его соперником был «неприкосновенный» Иван Калита. Если для того или иного исторического периода имеется московский герой, немосковскому уже места нет…

60

Убийство посла было вызвано получением вести о смерти в тверском плену жены Юрия.

61

Распространенное в художественной литературе представление, будто Иван Калита мечтал о свержении «ига», но понимал, что время еще не настало, что надо-де копить для этого силы, является ни на чем не основанным вымыслом.

62

Автор этих строк каждый год пожинает результаты такого представления, принимая экзамены на историческом факультете МГУ. Примерно каждый второй студент, получив вопрос «Русские земли во второй половине XIII–XIV в.», начинает рассказывать про Ивана Калиту. Замечание же экзаменатора, что вопрос касается не Московского княжества, а всех русских земель — Киевской, Черниговской, Смоленской и т. д., — повергает отвечающего в ступор (несмотря на то, что этой теме посвящается отдельная лекция): настолько прочно укоренилось отождествление русской истории ордынской эпохи с историей московской.