Дипломатия Волков

Сабиры не дураки: они захотят наложить свою лапу на торговлю пряностью. Итак, хотя бы на время Дугхалл может считать себя в безопасности.

Эйоуюэль старался не смотреть на посла, боясь, что глаза его слишком ясно зададут вопрос, не смевший сойти с губ: что ты сделал с Кейт?

Ответ можно будет получить очень скоро — лязгая металлом, несколько мечников уже лезли наверх обыскивать гондолу. Эйоуюэль замер на месте с кажущимся бесстрастным лицом, надеясь, что Дугхалл успел спрятать ее, мечтая хотя бы мельком глянуть на дипломата и не смея позволить себе этого.

Обливаясь холодным потом под жаркими лучами солнца, он принялся молиться о спасении своей подруги; наконец вернувшиеся сверху солдаты Сабиров доложили:

— Никого. Немного оружия, немного шелка и две серебряные бутылки — как два кота. А людей нет.

Когда солдаты погнали их с Дугхаллом к Дому, Эйоуюэль едва не улыбнулся.

Глава 15

Голоса, зудевшие какую-то непонятную чушь в его голове, наконец вернули Ри в сознание. Открыв глаза, он хотел немедленно приказать всем бормотунам заткнуться — но возле него находился только один человек. Это был Янф; он дремал в кресле, и часть головы его покрывали бинты.

Голоса кричали теперь громче, и доносились они не из другой комнаты или откуда-нибудь издалека, а орали прямо в его собственном черепе. Их было трое — двое мужчин и одна женщина; спор шел в самых резких и оскорбительных тонах, и, хотя он мог различать четко каждое слово, смысл их оставался абсолютно непонятным. Более того, он не мог даже определить, на каком языке говорят, — что было для него и жутко, и странно. Для Сабира, с детства учившегося дипломатии и магии, все языки Иберы — и живые, и мертвые — таили в себе мало секретов. Он бегло разговаривал на большей части живых языков и был способен хотя бы понять смысл разговора на остальных. Познания Ри в области языков мертвых были столь же фундаментальны: в большинстве своем уцелевшие работы по магии были написаны на пяти основных языках древнего Карей, занимавшего Иберу, Стрифию и часть Манаркаса до так называемого Тысячелетия Тьмы.

И тем не менее звучавший в его голове разговор был непонятен во всем — кроме разве что интонаций.

Прижав кулаки к вискам, он попытался вспомнить случившееся. Они с друзьями бегом поднимались по лестнице. И тут что-то взорвалось в его голове — жуткая боль и грохот ослепили его и бросили на колени. Мир наполнился запахами цветов и гнили. А после… ничего. Ничего.

Сколько времени прошло? Да и где он? Где остальные его друзья? Сколько же он провалялся в бесчувственном состоянии? И что тем временем произошло со столь необходимой ему женщиной из побежденной Семьи Галвеев?

Ри сел. Голоса стихли, не создавая, впрочем, впечатления, что они оставили его. Скорее напротив — они чего-то ждали. Только безумец может решить, что в голове его кто-то говорит, а Ри не относил себя к тем, кто способен сойти с ума.

В кресле, расположенном возле лежанки, спал лучший друг. Ри позвал его:

— Янф, проснись.

Тот шевельнулся и со стоном открыл глаза.

— Как болит голова, — произнес Янф, лишь потом заметив Ри.

— Боги, ты наконец очнулся?

Хмурясь, он поднялся из кресла резким, едва ли не паническим движением.

— Или все еще нет?

Но Ри не собирался терпеть всякий вздор.

— Конечно, очнулся. Что за глупый вопрос?

— Если бы вопрос был глупым, в моей голове не было б дыры, а бедный Валард не валялся бы в соседней комнате со сломанной рукой. Мы уже один раз решили, что ты очнулся, и ты набросился на нас.

Ри вздрогнул. Быть может, он и впрямь способен сойти с ума: подобного факта он не помнил, однако не имел оснований не доверять Янфу.

— Что случилось?

— Что ты помнишь?

— Мы поднимались по лестнице в Доме Галвеев. Потом был какой-то взрыв и жуткая вонь. Боль. Тьма. И ничего, кроме них.

Янф со вздохом опустился в кресло.

— В Доме Галвеев не было взрыва. Не было вони и шума. Ты бежал впереди нас и вдруг упал, обхватив голову руками. Глаза твои были открыты, но, что мы ни делали, ты не отвечал нам, не подавал даже знака, что слышишь. Мы перепробовали все известные нам средства, пытаясь привести тебя в чувство; однако в конце концов поняли, что все наши действия бесполезны, и поэтому снова спустились вниз. Мы дали человеку твоего отца точные инструкции; заметив среди пленных девушку, похожую на твою, он должен был спасти ее. Он обещал. Его подчиненные убивали уже всякую мелочь — и таскали тела сжигать, однако он обещал, что будет следить за ними и не позволит убить эту девушку. Мы хотели отвести тебя домой, рассчитывая на помощь… но…

Тут лицо Янфа потемнело, и он умолк.

— Что «но»?

— Я хотел пригласить к тебе кого-нибудь из наших семейных лекапевтов, — ответил Янф, — но не сумел этого сделать. С твоей Семьей произошло нечто ужасное.

Внутреннее напряжение отразилось в глазах Ри.

— В каком смысле ужасное?

— Лекапевты не знают. Один из твоих младших кузенов заходил в Белый Зал. Он сказал лекапевтам, что сделал это, повинуясь непонятному побуждению. И обнаружил, что многие твои родственники… скончались… но куда большее число их… э… изменило обличье. Так сказал мне лекапевт, однако он не удосужился объяснить мне каким образом.

— А мои родители?

Янф как будто съежился.

— Твоя мать получила тяжелые увечья, но жива. Твой… — мрачно вздохнув, он продолжал: — Прости меня, Ри, твой отец мертв.

Ри побледнел. Его отец возглавлял Волков, а через них все Семейство Сабиров. Если отец действительно погиб, значит, в Семье безвластие. И новый предводитель будет избран — путем маневрирования — сильнейшими из уцелевших. И процесс этого маневрирования способен погубить не меньшее количество людей, чем непонятная катастрофа, — только более изощренными способами.

— Сколько погибло? — спросил он. — И кто остался в живых?

— Не знаю. Лекапевт, с которым я разговаривал, уделил мне ровно столько времени, сколько ему понадобилось, чтобы осмотреть тебя и ответить, что ты справишься и так, а остальные крайне нуждаются в его услугах. Я только и успел разузнать у него о твоих родителях, пока он прослушивал твое дыхание и сердце; потом он велел мне забрать тебя из Дома и укрыть в безопасном месте. Он сказал: хотя и не знает, что именно произошло с твоими родичами, он не может гарантировать повторения несчастья. И пока не придет в чувство и не начнет говорить хоть кто-нибудь из уцелевших в Белом Зале, по его мнению, следует рассчитывать на худшее.

«Неужели это Галвеи выкинули какой-нибудь фокус? — рассуждал Ри, склоняясь именно к такому мнению. — Они сумели раскрыть замыслы Сабиров и попытались воспрепятствовать собственному уничтожению».

Нет, такой ответ не годится. Если б Галвеи приняли меры, то сейчас их собственные трупы не горели бы на костре во дворе их собственного дома. Доктиираки? Эти тут ни при чем. Среди них не было Волков; из Пяти Семейств лишь Сабиры и Галвеи прибегали к древнему ведовству, смели пользоваться им. Янф сказал, что родичи Ри пали жертвой магического нападения; однако лекапевт не посмел бы упомянуть об этом человеку, не принадлежащему к Волкам и даже к Семье.

Впрочем, он сказал Янфу, что выжившие при нападении изменились; Ри, видевший достаточно Шрамов, нанесенных отраженными чарами, не нуждался в других пояснениях. Ничто, кроме магии, не могло бы сразу погубить отца и ранить мать. Ничто — он был в этом уверен.

Значит, не Галвеи. И не Доктиираки. Впрочем, нельзя исключать внутрисемейные козни; Ри ничуть не сомневался, что кузен его Эндрю и троюродные сородичи Криспин и Анвин способны перебить любое количество родственников, чтобы захватить власть над Кланом. Однако версия эта опровергалась тем, что ни поганая Тройка, ни любая другая группа внутри Семьи не обладали большинством среди Волков. Ни один член Семейства не имел возможности собрать столько последователей, чтобы суметь обратить энергию заклинания против остальных Волков… а предпринимать попытку переворота, не располагая большинством, было бы попросту самоубийством.