Офицерский мятеж

— Слушаю, Петр Иванович, — тотчас откликнулся полковник.

— Это я вас слушаю, — грозным шепотом произнес кавторанг.

— А–а… Вы уже в курсе, — протянул Порфирий Петрович. — Вы самолично столкнулись с народным волеизъявлением, господин военмор. Впервые в жизни, небось?

— Хватит паясничать, — буркнул Петр. Ему было не до смеха. — Извольте объясниться.

Полковник кашлянул, будто прочищая запершившее горло.

— У всякой великой нации должна быть Совесть. На сегодняшний день Совестью Нации выбрали вас, Петр Иванович. Вы вправе отказаться. Решайте сами.

В голосе контрразведчика прозвучало неожиданное сочувствие.

— Скуден же ваш выбор… — пробормотал Сухов.

Из браслета раздались короткие гудки — Ригерт прервал контакт.

Контрразведчик недвусмысленно намекнул, что возвышение Петра еще не закончилось. Членство в Имперском Совете — только первый шаг. Кавторанг не мог с бухты–барахты возглавить сотни миллионов людей. Но не мог он и с ходу отказаться, наплевав на политические расклады и искреннее (как он надеялся) желание делегатов поднять на самый верх достойного человека. Не в его это характере — уходить в кусты.

Все последние месяцы военмор ясно видел, как команда Ригерта шаг за шагом создает образ народного героя. И отдавал себе отчет, что добром эта кампания не кончится. Но что сделал он, кавторанг Сухов, чтобы поломать этот дурацкий процесс? Ни–че–го. И вот пришло время расхлебывать.

— Дамы и господа! — возвестил через громкоговорители оперный бас. — Прошу занять свои места.

Хлопки смолкли, в зале стало намного тише. Народ быстро рассаживался.

— На трибуну приглашается командующий Второй русской эскадрой капитан второго ранга Петр Иванович Сухов, — прогремело под сводами зала, словно военмору сейчас будут вручать адмиральские погоны и орден Андрея Первозванного.

Петр оторвался от стены и, не чуя ног, устремился по наклонному проходу — к трибуне, вперед и вниз. То бишь наверх… Он шел к сцене, стараясь не торопиться, и сидящие у прохода люди провожали его взглядами. В большинстве своем это были зрелые мужи — от тридцати до шестидесяти лет, некоторые в военных мундирах, многие — в костюмах, что носят чиновники среднего ранга. В зале присутствовали известные артисты и спортсмены, музыканты и ученые. Краем глаза Сухов заметил несколько православных священников в черных рясах и даже муллу в золоченом халате и чалме.

«Ничего не меняется за века, — подумал кавторанг. — Представительство всех сословий и народностей — строго по списку и процентовке. Небось, еще за месяц, а то и два до мятежа все расписали…»

Люди начали вставать со своих мест и стоя рукоплескать ему, военмору, убивавшему других военморов. Возникла настоящая овация — из тех, что Петр Сухов видел лишь в исторических фильмах. Вот уж ее, похоже, никто не репетировал.

У Сухова мурашки побежали по коже. Он чувствовал, что багровеет — щеки горели огнем. Но видеозапись показала, что военмор внешне был спокоен — как перед отдачей приказа о лобовой атаке. Ведь тогда он должен был вселять уверенность в свой экипаж. Стальной блеск в глазах, плотно сжатые губы, чуть заметно играющие желваки на скулах.

Кавторанг поднялся по лесенке на сцену, взошел на трибуну. Обвел взглядом стихший зал. Делегаты Вселенского Собора ждали, какую великую истину изречет спаситель отечества. И тут Петру Сухову стало страшно.

— Добрый день, — заговорил он, и негромкие его слова разлетелись по залу, всем коридорам, холлам и комнатам Белого дома — работала трансляция. — Я надеюсь, что мне, как и охране, и обслуге этого огромного здания, сообщат результаты выборов. А до тех пор мне нечего вам сказать.

По залу прокатился рокот. Председательствующий был бородатым, грозного вида мужчиной. Военмор его вспомнил: Поликарп Кушнерёв, некогда знаменитый нуль–физик, а ныне сенатор верхней палаты Земного парламента. Словом, выставочный образец. Нуль–сенатор пророкотал в виртуальный микрофон:

— Р–результаты голосования по пер–рсональному составу Импер–рского Совета сейчас пер–репр–ровер–ряет независимая счетная комиссия, выбр–ранная жр–ребием из числа пр–рисяжных заседателей Московского гор–родского суда. Потом р–результаты будут р–распечатаны и р–розданы всем желающим. Пока могу сказать, что в Совет единогласно избр–раны вы, Петр–р Иванович. В числе делегатов Вселенского Собор–ра не нашлось ни одного человека, кто не сознавал бы вашу р–роль в обретении свободы и независимости р–русским нар–родом.

Он перевел дыхание. Рокот в зале не смолкал.

— До той пор–ры у нас есть вр–ремя для обмена мнениями. И все мы с большим удовольствием послушали бы вас, Петр–р Иванович. Ваше мнение о военнополитической ситуации в Галактике, котор–рая сложилась на сегодняшний день — день возр–рождения р–русской государ–рственности. — Ни одной фразы председательствующий не мог сказать в простоте и его рокотание только усиливало эффект искусственности, будто ко Вселенскому Собору сейчас обращался робот.

Нуль–сенатор вопросительно поглядел на кавторанга.

— Ну, хорошо… — выдавил Сухов. — Коли уж я, волею судеб, командую эскадрой, обязан отчитаться.

Он ждал, что в эту секунду зазвонит коммуникационный браслет, полковник Ригерт начнет давать ему руководящие указания, а военмор станет их упрямо игнорировать. Звонка не было. Зато Петр ловил на себе напряженные взгляды делегатов — многие были готовы слушать его, как мессию. Ох ты, боже мой…

— Мы сидим в одной лодке и имеем право знать всю правду. Политическая ситуация такова: мы находимся в полной изоляции. Ни одна политическая сила на юнитских планетах не осмелилась выступить в нашу поддержку. Налицо единый фронт борьбы с сепаратистами и предателями объединенного человечества, как нас называют. И когда удастся расшатать камни и проделать в этой стене первую трещину, мне, как флотскому офицеру, неведомо.

В зале зародился встревоженный гул. Делегатам не нравились его слова. Но кавторанг продолжал:

— Теперь о ситуации на фронтах. С начала боевых действий мы захватили четырнадцать боевых кораблей и около сотни транспортов противника. Мы отбили первые атаки юнитов. Отбили сначала чудом, затем ценой больших потерь. Сейчас основные силы юнитского Флота связаны хаарцами. И пока Великий Хаар сопротивляется, у нас будет возможность выживать. Если же он падет, ничто не помешает юнитам собрать эскадры в кулак и раздавить нас. Даже безусый гардемарин знает: если у врага пятнадцатикратное превосходство в силах, победить его невозможно.

— Спасибо, Петр–р Иванович, — поблагодарил нуль–сенатор. — Вот что значит военный человек — никаких р–ревер–рансов и экивоков. Никаких дипломатических выр–ражений, от котор–рых скулы сводит. А ведь мы истосковались по инфор–рмации из пер–рвых уст, высказанной пр–рямо и сугубо конкр–ретно.

Сухов не мог понять, брешет ли председательствующий по всегдашней привычке держать свое мнение глубоко при себе или все ж таки раз в жизни сподобился говорить правду.

— Скажите, Петр–р Иванович, — продолжал нуль–сенатор. — Если наше положение столь беспр–росветно и вы с самого начала ясно сознавали неизбежность пор–ражения, зачем вы ввязались в др–раку?

«Этот вопрос наверняка не понравится Ригерту», — подумал кавторанг. И действительно, на лацкане пиджака председательствующего тотчас замигал синий огонек — это зазвонил его мобильник.

Сухов снова обвел взглядом делегатов. Они в напряженной тишине ждали ответа. Простые и непростые, русские и нерусские лица. Зачем эти люди собрались здесь? Чего ждали от Империи? Быть может, в эти минуты впервые осознали, что, придя сегодня в Белый дом, они разделили свою жизнь надвое или, того хуже, подписали себе смертный приговор.

Петр Сухов хотел сказать, что для офицера утрата чести страшнее смерти. Но прозвучало бы слишком напыщенно, как будто специально для прессы. А потому он ответил просто:

— Так уж вышло…

В зал принесли распечатку результатов голосования. Эти же сведения были выведены на большой стенной экран, висящий над сценой. Трехмерное трепетанье имперского триколора сменил список фамилий и число голосов. Военмор тихо сошел с трибуны.