Венера с пистолетом

Донна Маргарита нахмурилась и взглянула на Карлоса.

Я пояснил:

– Он согласился на отдельную оплату за каждую выполненную работу.

Мисс Уитли осведомилась:

– И такса узаконена Академией Искусства Контрабанды?

– О да. Так случилось, что я ее президент.

Донна Маргарита прервала нас:

– Очень хорошо, сеньор. Но почему вы не летите самолетом?

Про себя я подумал: «Потому, что органически не доверяю самолетам. Вот почему. «А вслух объяснил:

– Потому, что персонал швыряет багаж как попало, или отсылают его в Гонконг вместо Цюриха. В поезде он все время на виду.

– Да-да, – соглашаясь, кивнула она.

Автомобиль вторично обогнул Арку. Карлос спросил, как о чем-то обыденном:

– Вы носите с собой оружие, мистер Кемп?

Вероятно наполовину я подобного вопроса ожидал. Так что половина ответа была уже готова.

– Вы бы хотели, чтобы оно у меня было?

Донна Маргарита улыбнулась.

– Карлос не об этом вас спросил.

– Тогда посмотрим с другой стороны: если бы я его имел, хотели бы вы об этом знать?

– Я думаю, лучше бы мы были в курсе. Несмотря на то, что мы можем действовать раздельно, в конце концов я за все ответственна.

– Никакого оружия.

Карлос осведомился:

– Это что, вопрос принципа, мистер Кемп?

– Что-то в этом роде. Принципиально я не против помахать пистолетом в присутствии определенной публики, особенно при обстоятельствах, когда она в этом нуждается. Но когда торопишься, а обычно всегда торопишься, существует шанс кого-то подстрелить. И дело может значительно осложниться – особенно если у вас Сезанн упакован в нижнее белье недельной давности.

Дамы выглядели слегка шокированными, видимо упоминанием мужского белья. Или, может быть, возникшей мыслью, что меняю я его только раз в неделю.

Карлос в очередной раз взглянул на донну Маргариту.

– Ладно, слишком поздно что-либо предпринимать, сеньора.

– Да, но, вероятно, это следует обдумать в следующий раз.

Отлично. Может быть… Но нелицензированная живопись – это одно, а нелицензированный револьвер – совсем-совсем другое. Но это в следующий раз. И я просто кивнул.

Меня высадили на углу возле станции метро. Точно в 3.30.

5

Я заявил в регистратуре отеля, что покидаю их и не остаюсь на ночь. Мне вежливо посочувствовали, Потом посочувствовали еще больше, что как бы там ни было, мне придется заплатить за эту ночь. Я об этом тоже сожалел, хотя ожидал такого и собирался требовать оплату с Карлоса.

Следующие полчаса я провел за переделкой подписи Сезанна. Большой удачей было то обстоятельство, что для подписи он использовал простую серо – коричневую краску, и причем в самом углу. Так что я развел гуашь до подходящего оттенка, и никакого труда это не составило. Некоторые мастера старинной школы ставили свой автограф на толстый слой олифы, и тогда возникали чертовские проблемы. Свою доработку я высушил на батарее (что тоже противопоказано изделиям старых мастеров) и уселся на кровать, чтобы ей полюбоваться. Я имею в виду – своей подписью. Милая, округлая подпись «Берт Кемп», выполненная благородным темно-синим. И стиль ее был более солиден, чем оригинальной, серой – «П. Сезанн».

И все-таки я не плясал от радости, глядя на картину.

Около четырех часов я все упаковал и легкими движениями обрабатывал подпись женским лаком для волос, чтобы соразмерить блеск свежей краски с общим фоном. «Замечательная работа», – сказал я себе, при всей своей требовательности.

Звонка все еще не было.

Я отпил маленький глоточек виски, пока снадобье для волос высыхало, затем завернул картину в пижаму и уложил в чемодан.

В двадцать минут пятого я стал беспокоиться. Я позвонил в регистратуру – никаких сообщений для меня не было. Тогда я позвонил в «Принц де Галь» и спросил Карлоса. Из отеля ответили, что они очень сожалеют, но этот тип убыл.

После секундного замешательства, во время которого я пытался переварить эту новость, я спросил:

– Амстердам?

Они ответили – да, отель «Доелен».

Я поблагодарил, повесил трубку и снова обратился в регистратуру, чтобы меня соединили с мисс Уитли. Они ответили, что очень сожалеют, но…

Боже правый! Что эти клоуны пытаются со мной сотворить? Унеслись, сломя голову, в Амстердам и оставили мне на шее картину в 200 000 фунтов, которую нужно доставить в Цюрих среди ночи, без какой-либо информации, будут ли меня встречать представители банка. И в этот момент я почувствовал, как покрываюсь холодным потом. Стоит таможенникам на меня взглянуть, и мое лицо превратится в белую маску, а волосы поседеют. Дьявольщина, я уже бледен и сед. Я слишком стар для своих 44 (или 45?). В общем, достаточно стар, чтобы о своих годах. Итак, все это мне снится.

Да нет, черт возьми! Я не сплю. Я просто никогда прежде не работал на тупую ведьму, которая не может отличить бриллиант от стекляшки в своих теннисных руках. Я должен сдать Сезанна на хранение в отеле и послать мою отставку вместе с квитанцией.

И вернуться домой, чтобы из собственных средств платить налоги?

Я еду в Цюрих. И самое время выезжать.

Поезд не был полон, но на иное и не стоило рассчитывать. Я облюбовал себе место, не встретив никаких затруднений, так как был огромный выбор. В то же время этот рейс был семейным: народ возвращался из Парижа после затянувшегося Рождества или празднования Нового Года, и каждая семья везла уйму багажа. Мне хотелось пристроить чемодан на полке в конце вагона. Контрабандисты обычно не упускают из виду вещи с ценным грузом, этим я и хотел воспользоваться.

Через двадцать минут после того, как мы двинулись, мне удалось найти удобное место среди вороха багажа: семья по соседству со мной везла гору покупок и всякого барахла, кое-что разместив под своими местами.

Вагон был чистенький, окрашенный в зеленый и кремовые тона, без каких-либо особенностей и ароматов Великих Поездов. Теперь их уже нет, между прочим. Я прошел в вагон-ресторан (как раз следующий вагон) и зарезервировал себе место во второй смене: около восьми пятнадцати. Затем вернулся, чтобы засесть со своей сигарой и экземпляром «Таймс», пытаясь казаться английским лордом.

Четырехлетней девочке из купе напротив моя сигара не понравилась, что говорило о выдающемся для столь юного существа утонченном вкусе. Я хотел было объяснить ей на пригодном для четырехлетних детей французском, что завтра в это время я буду в Амстердаме, где сигары – это действительно сигары, но отказался от этой мысли. Пусть страдает. Между прочим, в это время ей уже давно положено было спать.

Мы отправились точно в 5.30, и за окном замелькали картины, сильно напоминающие гангстерские фильмы: полуразрушенные здания и полуосвещенные сортировочные, которые вы обязательно обнаружите на любой станции под Парижем.

Мне захотелось выпить. Возбуждение улеглось. Я успокоился. Первая остановка – Базель, уже за границей. Было слишком поздно передумывать.

Какого черта? Я английский джентльмен, направляющийся в деловую поездку в первом классе к некоему типу по поводу инвестиций в Цюрихе. Я пролистал страницы до раздела бизнеса и принялся изучать, почему Британия вдруг неожиданно оказалась – или не оказалась – в экономическом кризисе. Затем я поймал пристальный взгляд четырехлетнего создания. Она сомневалась в моем имидже. Она была уверена, что я дешевый жулик, раскуривающий сигару, свернутую из синтетических дубовых листьев. Но это осталось только между нами.

Мне нужно было выпить.

Я кое-как протянул почти до семи часов. В это время мы медленно проползали Трон. Затем все-таки направился в вагон – ресторан. Если бы я намеренно желал привлечь к себе подозрение, то нужно было делать именно то, что я сейчас: я был единственным, кто потребовал в баре только спиртное в разгар обеда первой смены.

И тем не менее – большую порцию шотландского и к дьяволу заботы о цене. Раздерганные нервы и чувства стали успокаиваться. Конечно не совсем: все-таки эта работа предполагала огромный выбор бесславных окончаний. Но я же профессионал. Я справлюсь.