Страница 71 из 77
— Не волнуйся, — отозвался Скэнлон. — Она не станет смотреть в сортире.
— Но почему он не отвечает? Может быть, перебрал…
— Парень, о чем ты говоришь? Я в полном порядке, если перебрал бы, то не с такого крошечного траханого косяка, — раздался откуда-то из темноты уборной голос мистера Теркла.
— Господи Иисусе, Теркл, что ты здесь делаешь? — Макмерфи старался, чтобы его голос звучал твердо, и одновременно пытался удержаться от смеха. — Выметайся отсюда и узнай, чего она хочет. Что она подумает, если не найдет тебя?
— Конец наш близок, — сказал Хардинг и уселся. — Аллах, будь милосерден.
Теркл открыл дверь и, выскользнув наружу, встретил надзирательницу в коридоре. Она пришла посмотреть, что означают все эти включенные лампы. Какая была необходимость поворачивать все выключатели в отделении? Теркл сказал, что повернул не все выключатели, — свет в спальне выключен, так же как и свет в уборной. Она сказала, что это не оправдание того, чтобы зажечь все остальные лампы; что за нужда во всей этой иллюминации? Теркл не сумел сразу найти ответа, и во время долгой паузы я слышал, как наши в темноте передают друг другу бутылку. Там, в коридоре, надзирательница повторила вопрос, и Теркл сказал ей, что, ну, он просто убирался, натирал кое-где пол. Тогда она захотела знать, почему в таком случае уборная — единственное место, которое он по инструкции должен содержать в чистоте, — погружена во мрак? И бутылка снова пошла по кругу, пока мы ждали, что он ответит. Она дошла до меня, и я сделал глоток. Я чувствовал, что мне это необходимо. Я мог расслышать, как Теркл все время глотает слова, там, в коридоре, невразумительно бекая и мекая, пытаясь что-то сказать.
— Он спекся, — прошептал Макмерфи. — Кто-нибудь должен пойти и помочь ему.
Я услышал, как зашипел унитаз передо мной, дверь открылась и в свете, идущем из коридора, показался Хардинг, выходящий наружу, подтягивая пижаму. Я слышал, как надзирательница вскрикнула при виде него, а он попросил ее его извинить, просто он ее не видел, ведь так темно.
— Вовсе не темно.
— Я хотел сказать, в уборной. Я всегда выключаю свет, чтобы добиться лучшей работы кишечника. Эти зеркала… понимаете, когда лампы отражаются в зеркале, мне кажется, что я сижу на скамье подсудимых и высокий суд вынесет решение о наказании, если все не пройдет как надо.
— Но санитар Теркл сказал, что он здесь убирал…
— И могу добавить, — хорошо сделал свое дело, учитывая затруднения, которые доставлял ему недостаток света. Не желаете ли посмотреть?
Хардинг толкнул дверь, открылась маленькая щелка, и луч света упал на кафельный пол уборной. Я увидел краешек спины надзирательницы, которая удалялась со словами, что склоняется к тому, чтобы принять предложение Хардинга, но ей еще нужно произвести обход. Я слышал, как хлопнула дверь, открылась в коридор, — надзирательница покинула отделение. Хардинг крикнул ей вслед, чтобы она поскорее возвращалась со следующим визитом. Все выбежали наружу и стали пожимать ему руку и хлопать по спине в благодарность за то, как он все это ловко разрулил.
Мы стояли там, в холле, и вино снова пошло по кругу. Сефелт сказал, что с нашего позволения выпил бы этой водки, если бы было с чем ее смешать. Он спросил мистера Теркла, нет ли в отделении чего-нибудь такого, чтобы добавить в нее, и Теркл сказал, что нет ничего, кроме воды. Фредериксон спросил, как насчет сиропа от кашля.
— Они время от времени дают мне немного из кувшина, полгаллона величиной, он стоит в аптеке. Не так плох на вкус. У тебя есть ключ от этой комнаты, Теркл?
Теркл сказал, что надзирательница единственная, у кого ночью есть ключи от аптеки, но Макмерфи попросил разрешения позволить ему попробовать открыть замок. Теркл ухмыльнулся и лениво кивнул. Пока они с Макмерфи трудились над замком аптеки с помощью канцелярских скрепок, девушки и остальная часть компании принялись бродить вокруг сестринского поста, открывая папки и читая записи.
— Посмотрите сюда, — предложил Скэнлон, размахивая одной из этих папок. — Говорят о том, что история болезни должна быть полной. Они достали даже мой табель за начальную школу. Вот он. А-ах, ужасные оценки, просто ужасные.
Билл и его девушка нашли его папку. Она отошла назад, чтобы посмотреть его историю.
— Взгляни, Билли! Это — френик и это — пат? Непохоже на то, чтобы все эти штуки у тебя были.
Другая девушка открыла вспомогательный шкафчик и спросила, на кой фиг сестрам сдались все эти бутылочки для горячей воды, миллион бутылочек, а Хардинг сидел на столе Большой Сестры и пожимал плечами в ответ на все вопросы разом.
Макмерфи и Терклу удалось, наконец, открыть дверь в аптеку и вытащить из холодильника бутылку густой, вишневого цвета жидкости. Макмерфи поднес бутылку к свету и прочитал вслух этикетку:
— Искусственный ароматизатор, краситель, лимонная кислота. Семьдесят процентов нейтральных веществ — это, должно быть, вода, — двадцать процентов алкоголя — это хорошо — и десять процентов кодеина. Осторожно: наркотические вещества могут вызывать привыкание. — Он снял крышку с бутылки и попробовал микстуру. Закрыв глаза, облизнулся, сделал еще глоток и снова прочел красную этикетку. — Ну хорошо, — сказал он и щелкнул зубами, словно их только что наточили, — если мы будем принимать это понемножку, но с водкой, я думаю, все будет в порядке. А как насчет кубиков льда, Теркл, старина?
Смешанный в бумажных медицинских стаканчиках с водкой и портвейном, сироп был похож на детский напиток, но имел крепость кактусового вина, которое возили в Дэлз, холодный и смягчающий, пока ты его пьешь, но горячий и яростный, когда попадает внутрь. Мы выключили свет в дневной комнате и уселись там, попивая коктейль. Первую пару стаканчиков мы опрокинули так, словно это было лекарство, мы принимали его серьезно, молча исподтишка смотрели друг на друга, ожидая, не убьет ли кого-нибудь это питье. Макмерфи и Теркл разрывались между выпивкой и сигаретами Теркла и снова принялись хихикать, обсуждая, как здорово было бы уложить ту маленькую сестру с родинкой, которая ушла в полночь.
— Я бы боялся, — сказал Теркл, — что она отхлестает меня большим старым крестом, который у нее на цепочке. Хотел бы ты, чтобы над тобой надругались такой штукой, а?
— А я бы боялся, — сказал Макмерфи, — что как раз в тот момент, когда я обнажу свое оружие, она потянется к моей заднице с термометром и начнет мерить мне температуру!
Это проняло всех. Хардинг перестал смеяться раньше других, чтобы присоединиться к шутникам.
— Или еще хуже, — предположил он. — Она просто ляжет под тебя с этой смертельной сосредоточенностью на лице и сообщит тебе — о Господи Иисусе, послушайте, — сообщит, какой у тебя пульс!
— О нет… О мой Бог…
— Или даже просто ляжет под тебя и сможет одновременно сосчитать твой пульс и измерить температуру — без инструментов!
— О боже, о, пожалуйста, не надо…
Мы хохотали до тех пор, пока не повалились со стульев и кушеток, кашляя и плача от хохота. Девушки так устали от смеха, что два или три раза пытались подняться на ноги.
— Я должна… пойти попи́сать, — сказала здоровая девица и двинулась, покачиваясь и хихикая, в сторону уборной, но перепутала двери и ввалилась в спальню, пока мы все утихомиривали друг друга, прижимая пальцы к губам и ожидая, когда она заявит протест, после чего услышали рев старого полковника Маттерсона: «Подушка это… лошадь!» — и он выехал из спальни прямо ей навстречу в своем кресле на колесиках.
Сефелт отвез полковника обратно в спальню и лично показал девушке, где находится уборная, сообщив ей, что ею пользуются исключительно мужчины, но он постоит у двери, пока она будет там, и станет охранять ее от посягательств на частную жизнь, будет оберегать от всех посетителей, черт возьми. Она торжественно поблагодарила его, пожала ему руку, и они отсалютовали друг другу. Пока она сидела там внутри, полковник снова выехал из спальни в своем кресле, и у Сефелта руки все время были заняты тем, чтобы не пускать его в уборную. Когда девушка вышла из двери, он пытался ногой отражать атаки кресла на колесиках, стоя в дверном проеме и одновременно ведя перепалку то с одним парнем, то с другим. Девушка помогла Сефелту отвезти полковника обратно в кровать, а потом они оба двинулись вдоль по коридору, вальсируя под музыку, которой никто не слышал.