Третье пришествие

— Эй, генацвале! — крикнул Вахтанг. — Лобио несут! Лучше настоящий лаваш закусывать!

Мы начали лаваш закусывать, но тут позвонил Тарас наш Григорьевич. Был он несколько взвинчен.

— Слушай, Крючканов с тобой встретиться хочет. Какой-то он огорченный, будто ценность потерял.

— Цепочку, наверное.

— Какую цепочку?

— Да золотую.

Тарас разозлился.

— Некогда мне ваши ребусы разгадывать! Что, без президента о встрече договориться не можете? Все самолюбие свое лилипутское лелеете?

— Да причем тут…

— Штирлицы хреновы! Учти, если не будете сотрудничать, перестреляю вас, сволочей!

Трубка разразилась пулеметными очередями. Алиса усмехнулась.

— И часто он вас стреляет?

— По необходимости.

— Идеальный президент?

— Вот уж не знаю. Кого заслужили, тот нас… В общем, не слабее Путина. А по культуре превосходит. Хотя стреляет хуже.

— И хорошо, — сказала Алиса. — Людей любить надо.

— В ФСБ и этому учат?

— А что, тебе не понравилось?

— А, — сказал я. — Вот ты какая.

И наступил ей на ногу.

— Ну — сказала она. — Почему бы и нет? Можно и так, если угодно. Ты знаешь, я слишком долго была сильной женщиной. Устала от своей независимости. Так что давай думай, князь. Уже за двоих. И еще за сто сорок миллионов.

07

КАНЬОН ПО ИМЕНИ СУДЬБА

Каньон имел порядочную глубину и довольно крутые стены, отражавшие радиоволны. Но милях в одиннадцати к северо-востоку он примыкал к широкому руслу Ниргала. Выручила остронаправленная антенна. Когда летевший по экваториальной орбите «Одиссей» появился в створе ущелья, Венсан немедленно выпалил короткую, заранее приготовленную радиограмму.

В ответ они услышали мощный вздох облегчения.

— Ну каскадеры…

— Это ж надо было в такую щель угодить… Сто лет теперь жить будете!

— Есть, — крикнул Клаус. — Мы вас засекли! Передаю координаты…

Поверх приборной доски Эдвин развернул карту района. Там извивалось русло, в речном происхождении которого специалисты не сомневались уже добрую сотню лет. Это и был знаменитый Ниргал. В самые лучшие времена его длина не превышала пятисот километров. Тем не менее величайшая река Марса когда-то несла в себе огромную массу воды. Питаясь многочисленными притоками, Ниргал вливался в обширную низменность Узбой. Там он соединял несколько затопленных кратеров, образуя своеобразную систему озерных морей. И если на планете существовала жизнь, хотя бы когда-то, в очень отдаленном прошлом, искать ее остатки следовало здесь, на ныне опаленных, выстуженных и высохших берегах величайшей реки Марса. Что и предопределило район посадки «Спэрроу».

Эдвин обвел устье одного из южных притоков.

— Ну вот где мы.

— Благодаря твоему искусству пилотирования, — любезно заметил Го. — Хочешь, выбирай имя для нашей канавы.

— А что? Пожалуй, я воспользуюсь правом первооткрывателя. Пусть это будет… м-м, Destiny, что ли. Каньон Destiny.

— Фиксирую!

Го тут же нанес на карту первое название, придуманное человеком, реально опустившимся на Марс. Красным фломастером, размашисто, но очень изящно, почерком, отработанным на иероглифах.

— Это же история, господа и товарищи, — бормотал он. — Войдет в анналы! Потому что едва не вышло боком…

Глаза при этом у него были восторженные. Более хладнокровный Эдвин ввел координаты и на экране компьютера появился подробный план окрестностей. Стало ясно, что «Спэрроу» угодил в огромный овраг, примыкавший к Ниргалу примерно под десятым градусом южной широты. Перед слиянием каньон проходил мимо вала крутого, поэтому довольно молодого кратера. По геологическим меркам, конечно.

— Да нам повезло, — сказал Венсан. — Если б «Спэрроу» опустился на плато, пришлось бы долго пыхтеть, чтобы достичь дна русла. А так — пожалуйте, и Ниргал за поворотом, и немалый кратер под боком. Потенциально очень жизненные места! Прямо-таки, как выражаются русские, изучай — не хочу.

— Вот и приступим, — сказал Эдвин.

— Прямо сейчас? По графику полагается отдых.

— Из-за гибели «Калифорнии» у нас очень мало времени. Так что график графиком… Температура за бортом?

— Минус шестьдесят восемь в тени, минус двадцать три — на солнце. Прохладно, я бы сказал.

— Э! По сравнению с Луной здесь просто курорт. Даже теплее, чем в Антарктиде.

— К вечеру так похолодает, что Антарктида покажется раем. Кроме того, напоминаю, вдоль каньона дует постоянный ветер. Он может усилиться до степени урагана. Это такая местная традиция — вечерние ураганы в каньонах. За день газы над возвышенностями прогреваются, давление падает, ну и…

— Слышал, слышал. Возможно, от того же профессора, что и ты. Помнишь, седой, импозантный такой испанец?

— Да. Очень нравился девочкам с авиабазы Ванденберг. Знаете, у меня есть немного контрабандного коньяка.

— Ну да. Как же ты протащил?

— Надо уметь разговаривать с людьми. Вот, например, наш командир… — Венсан вытащил плоскую фляжку.

— Когда на Венеру полетим — ни за что не разрешу, — заявил командир.

Венсан усмехнулся и пустил сосуд по кругу.

— Хо-хорошо пошло, — сказал Го. — «Наполеон»?

— Он самый.

— А теперь, братья земляне, — вперед, — сказал Эдвин. — В смысле — вниз.

— Йес, сэр.

Го отвинтил барашки и открыл крышку люка в полу. Через окрашенную в красный цвет горловину они по очереди спустились в посадочную ступень «Спэрроу».

Центральную часть нижнего этажа занимала круглая кабина. Все здесь было рассчитано на троих: три дисплея, три кресла, три шкафчика для вещей. А в простенках между ними — еще и три прозрачные, но чертовски прочные двери, запирающиеся как изнутри, так и снаружи. Двери, перед которыми общая судьба экипажа оканчивалась.

Дальше — кому как повезет. Дальше каждого ждал личный компартмент с индивидуальным санблоком, регенераторами и отдельными запасами продуктов, кислорода, воды. И отдельной шлюзовой камерой. Если эта камера хоть раз открывалась, прозрачная дверь в общую кабину тут же автоматически блокировалась. Блок снимался лишь после длительного карантина и многократных медицинских обследований. Причем «добро» на возвращение из чистилища обязательно согласовывалось с Землей.

Сначала судьбу испытывал капитан. Эдвин молча пожал протянутые руки. Раздвинул створки двери и шагнул навстречу фатуму. Примерно через час и сорок минут, необходимых для облачения в скафандр и его проверки, он рассчитывал сойти на песок Марса. Но тут с «Одиссея» пришла строжайшая радиограмма. Хьюстон откладывал все на сутки. После драматической посадки, стоившей немалых нервов, Земля настаивала на полноценном отдыхе. Особенно — для командира.

Чтобы уменьшить риск заражения неземными микробами, выходы планировались строго раздельными: пока один член экипажа находился снаружи, двое других ожидали очереди за санитарным барьером. С точки зрения безопасности всего человечества решение казалось логичным, быть может, единственно возможным, только вот такой распорядок очень сокращал и без того скудный запас времени. Каждый час и даже секунда пребывания на Марсе стоили баснословных денег. Поэтому, начиная с порога шлюзовой камеры, секунды следовало использовать как можно эффективнее. Но даже через сутки, когда выход все же состоялся, как часто бывает в жизни, Эдвину сначала пришлось заняться довольно нелепым делом.

Он вытаскивал из особого багажника в боку «Спэрроу» охапки флагов и один за другим втыкал их в покоренную планету. Больше двухсот штук, по числу членов ООН. При этом алюминиевые стеки должны были уходить в грунт ровно на двадцать дюймов, до уровня опорной чашки. Если острие встречало препятствие, требовалось осторожно постучать сверху специальной кувалдочкой. Когда не помогало (а в песке скрывались вездесущие камни), святыня переносилась в более удачное место. В общем, возня была нудной. Между тем, вокруг поля стягов простирались поля непаханой научной целины, которыми и полюбоваться-то было некогда. Изредка в эфир прорвался какой-нибудь сверхнастырный репортер.