Третье пришествие

Выражения лица я не видел. Только и без того чувствовал, что решительность покинула ее на пороге.

— Добрый вечер, — сказал я.

— Добрый… ночь.

Она сдвинула красный телефон и поставила поднос на журнальный столик. И замерла, держала на весу освободившиеся руки, не зная, что с ними делать. Красивые, по локоть обнаженные. Белеющие в сумраке.

— Мне уйти?

— Вот уж нет!

Я наполнил один из бокалов, которые она принесла. Алиса смущенно откашлялась.

— За что будем пить? — спросила она.

— Пока ни за что. Догоняйте.

Она спокойно, глоток за глотком, выпила коньяк. Закусила кружочком лимона. Поставила бокал на поднос. Потом, видимо, ощутила прилив решимости и подняла глаза от полу.

— Не знаю, что и сказать, Владимир Петрович. Весна приходит. И еще этот… астероид.

— Астероид… Это да, волнует. И все же, ты точно хочешь?

АиЗ секунду подумала.

— Наверное, меньше, чем вы. Но я — живая женщина. Я вновь налил в фужеры. Себе и ей, уже немного.

— Тогда обращение на «вы» отменяется. Брудершафт!

Я притянул ее к себе, вдохнул запахи чистоты, хорошего мыла и, чуть-чуть, — духов.

— Брудершафт? Это… Больше похоже на захват часового.

— Извини. Увлекся. Долго ничего не было.

— Знаю. И у меня тоже… давно. Уверенность потеряла. Быть может, подождешь чуточку? Дашь привыкнуть к ситуации?

— Конечно. Все, что пожелаешь.

Алиса погладила мне голову. Поцеловала в лоб. Потом задернула шторы и сказала:

— Так будет лучше.

Тут я вспомнил, в каком ведомстве она служит. А она поняла, о чем я подумал. Села на диван, сгорбилась.

— Володя, чем-нибудь я тебя огорчала?

— О, да. По мордасам. Ой-цуки. В Ижевске.

Она улыбнулась.

— А, в предвыборном штабе? Поверь, я могла бы огорчить гораздо сильнее.

Я машинально пощупал щеку.

— Верю. А сегодня драться будешь?

Она улыбнулась и расслабилась.

— Сегодня у меня мирные планы.

— Правда?

— Неужели сомневаешься? — удивилась она, кладя руку на узел своего пояса.

— Э, э, постой, погоди! Я сам. Пожалуйста, не лишай… Стоп! А нас не подслушивают?

— Почти наверняка. И даже подглядывают.

— И как ты к этому…

— Ну как? Хоть это и избитая фраза, но должно быть стыдно тем, кто подглядывает, — отчетливо произнесла Алиса. — А кому не стыдно, пусть знают, что избитыми бывают не только фразы. Я сумею найти дежурного оператора. Так что ему лучше все сейчас выключить.

Я не сомневался, что сумеет, но больше уже не разговаривал. До тех пор пока мы не проснулись.

Сквозь шторы пробивался свет. С приоткрытого балкона слышалось чириканье птиц. Веяло ветерком, пахло прелью да талой водой. Наконец-то я услышал скрип фонаря, все еще не погасшего. И увидел на соседней подушке копну волос. Еще матовое плечо увидел. В обрамлении сбившегося одеяла.

Алиса уже не спала. Она повернулась, глядя на меня с грустью и вроде бы с благодарностью. Дело в том, что у подходящих друг другу людей сразу после секса начинается дружба. Которая опять сменяется сексом. И так далее, хоть всю жизнь, если повезет. Ну с перерывами для еды.

— Как ты? — спросил я.

— Словно после марш-броска по очень-очень пересеченной местности.

— Хочешь еще?

— Все, больше не могу.

— Эх ты, шпионка.

— Шпионка я хорошая. Но не предполагала, что ты оголодал до тако-ой степени…

— Большая степень?

АиЗ улыбнулась, но от комментариев воздержалась.

— Ладно. Придется поесть, — сказал я. — Чем-то же надо заниматься.

— Ты животный.

— Конечно. Покормишь? А то наброшусь.

— Ой, эй, стоп! Послушай, зачем тебе женский халат? Отдай.

— Не отдам.

— Ай! Ну-ну. Уймитесь, господин советник. Оставьте часть сил для России.

Алиса встала, шлепнула по настырным рукам и отправилась в ванную.

— Так, — сказала она. — Смеситель течет.

Потом фыркнула:

— Фрейдизм какой-то…

А я повернулся на бок и вдруг уснул с чувством неоднократно исполненного долга. И с уверенностью в том, что попал наконец в хорошие руки. Или попался, уж не знаю точно.

Все давно отобедали. В холле девочки пылесосили ковер под картиной Страшного Суда. Очень старались.

— Добрый день, — пролепетал Любчонок.

А Томусик опустил глаза и угрюмо возил щеткой. Похоже, всерьез меня невзлюбил. За что, спрашивается? За то, что начальник. Дура баба. Возможно, Фиме именно такая и требовалась, но не мне. Я решил, что уволю ее при первом удобном случае. А любить буду оставшихся людей.

Алиса кормила меня на кухне.

— Что будем делать? — спросила она. — Скрывать?

Я вспомнил взгляды наших женских новобранцев и покачал головой.

— Как же, от них скроешь. Да и вообще, несолидно в нашем положении.

— А что солидно?

— Сейчас покажу. Пойдем-ка, Алисочка Георгиевна.

— Куда?

— Туда, туда. Не дрейфь, капитан.

— Прошу прощения. Полгода как майор.

— А! Тем более. Разве майор может бояться личного состава? Не к лицу.

— А что к лицу?

Я прижал ее к буфету и зарылся лицом в вырез блузки.

— Вот что к лицу. Чертовски ты хорош, майор…

— Владимир Петро… Володя, я сейчас как-то не… обижайтесь.

Я махнул рукой.

— Грех обижаться. Такая ночь… И вообще, я тебе верю.

— Ну вот! Пора мне увольняться из органов, — сказала она. — Чтобы не изменять служебному долгу.

— Это правильно. Только благодаря служебному долгу ты, наверное, знаешь, что я…

АиЗ усмехнулась.

— Дважды был женат. Уж это знаю. И любовница я у тебя не первая. И не самая молодая. И Чижикова у тебя была, и та стенографисточка, которая придумала бацбезопасность.

В ее глазах появились слезы. Я испытал некое щиплющее чувство, похожее на совесть.

— Нет, ну ты чего? Нет, ну никакого же сравнения. Да, но…

Алиса прижала палец к моим губам.

— Ладно, не надо ничего говорить. После того как мой муж погиб в Чечне, я тоже встречалась с одним человеком. А сначала думала — да ни за что, да по гроб жизни…

Она отвернулась.

— А потом поняла, что не получится. Живой человек должен жить. Что бы потом ни случилось на другом свете…

— Алиса, помилуй, ты была в Чечне?

— Я там и родилась. В Итум-Кале.

— Стреляла?

Холодные глаза АиЗ сузились.

— Бегали там… биатлонистки. Думаю, среди них была и та, что убила Сашу. Хирурга Бубенцова… Прямо у перевязочной палатки.

— Позволь, сколько ж тебе лет-то было?

— Семнадцать. На Кавказе рано замуж выходят. Кофе пить будешь?

— С удовольствием, — после заминки ответил я. Обдумывал, нужно ли выражать соболезнования. Решил, что лучше не царапать душу. Промолчал.

— Сколько кусочков удовольствия?

— Два. А потом пойдем и додо-ставим удовольствие членам САГ.

— Господин Оконешников плохо на тебя влияет, — неодобрительно заметила АиЗ.

— Не думаю. Видишь ли, я самостоятельно пришел к выводу, что шутки на сексуальную тему разнообразят жизнь.

— А не опошляют?

— Зависит от вкуса. Ты позволишь мне оставаться самим собой?

Алиса скупо улыбнулась. С выражением короткого, но сильного женского торжества.

— В рамках действующего законодательства.

Учтивые сотрудники САГ (мужские особи) старательно не поднимали глаз, дабы не замечать ни моего цветущего фэйса, ни теней под глазами Алисы. У них самих-то вроде получалось. Труднее пришлось подружкам, которых так и подмывало.

— Да ладно, не мучайтесь, — сказал я. — Кхэм. Дамы и господа! Минувшей ночью со мной проведена большая разъяснительная работа. В результате отношение к людям потеплело.

Любчонок взвизгнул, подпрыгнул и повис у меня на шее.

— Кхэм, — сказал Дима.

Я поправил галстук и объявил, что перемены в личных отношениях не должно смешивать с отношением служебным.

— Иначе говоря, — уточнила майор Бубенцова, — попытки фамильярности будут пресекаться.