Вариант «Бис». Дилогия

Представительные, состоящие из офицеров высокого ранга, комиссии прибывали в очередную военно-морскую базу; англичане, американцы и французы спускались по скоб-трапу в очередной пустой корпус, проверяя, как заложены в него глубинные бомбы, потом ржавеющий огурец несостоявшейся подводной лодки буксировали куда-нибудь на десяток миль от берега и топили, давая фотографам возможность запечатлеть для отчетов поднявшийся из моря глухой холм подводного взрыва, сопровождающийся некрупным воздушным пузырем. То, что в том же порту могли стоять полдесятка германских миноносцев и тральщиков под советскими военно-морскими флагами, переименованных и перекрашенных, но сохранивших свои легкоузнаваемые уверенно-хищные пропорции, в этом случае игнорировалось.

Причина такого была ясна и прозрачна: обострять ради мелочей отношения со страной, обладающей на данный момент мощнейшей сухопутной армией в мире, было чревато последствиями и невыгодно. А кроме того, даже сам по себе британский флот, вернувший из Тихого океана все свои крупные корабли, превосходил все четыре советских флота настолько, что пара крейсеров и дюжина лишних эсминцев и миноносцев, введенных в строй в качестве наследства от Кригсмарине, не стоили обострения обстановки. В любом случае германские корабли имели не столь значительную боевую ценность, чтобы изменить баланс сил. В большинстве своем они использовались как учебные, и в любом случае – с минимальным техническим обслуживанием. Износив свои механизмы за несколько лет и подготовив за это время тысячи моряков для строящихся линкоров второго поколения, для линейных крейсеров, десятков вводимых в строй «шестьдесят восьмерок» и новых эсминцев, «немцы» начали один за другим выводиться из состава флота, отправляясь, как выражаются моряки, «на иголки». Кто-то из них, как, например, недостроенный авианосец, был потоплен как корабль-цель, кто-то превращен в плавказарму или блокшив – в пропорции, вполне обычной и для собственно советских кораблей. Но к 1953 году за исключением пары десятков современных субмарин наиболее поздних германских серий, также постепенно вытесняемых массово вступающими в строй советскими лодками удачного 613-го проекта, по поводу которого на флоте не прекращался чередуемый с осторожной критикой восторженный вой, «трофеев» уже почти не осталось.

– Ну и хрен ли… – равнодушно произнес Алексей, глядя в темный потолок своей комнаты. Светящиеся стрелки старых, тоже «трофейных» часов показывали четверть двенадцатого. Спать, несмотря на усталость, не хотелось совершенно – отсюда и лезли в голову всякие малополезные мысли. Размышления о судьбе остатков германского и румынского флотов, равно как и финского, полученного по мирному договору в счет репараций, можно еще считать допустимыми. Хуже были мысли о бабах, как всякому здоровому и не старому еще мужику, приходившие ему в голову в таком количестве, что сон сбивался окончательно.

Пытаясь заставить себя думать только о кораблях, минах, зенитчиках, до сих пор ведущих земляные работы, и о предстоящем походе заградителя, Алексей проворочался так еще минут двадцать. Утром подъем ожидался обычный – в 6 часов, а накопившаяся усталость требовала сна, но его так и не было. В комнате было совершенно темно. Боязнь американских «ночников» и почтение к их способностям приводили к тому, что светомаскировка в КНА, да вообще во всей КНДР и даже на юге Китая, соблюдалась не хуже, а то и лучше, чем в Москве 1941-го. От этого было еще тяжелее. Море шумело и гудело далеко за закрытыми ставнями, но его обычно успокаивающий шум в этот раз помогал плохо.

Поворочавшись еще, Алексей мысленно плюнул и поднялся. Электричество в доме было: база имела сравнительно развитую электросеть. Накинув еще в темноте повешенный на спинку стула китель и с трудом различая во мраке даже рукава своей исподней рубахи, он долго шарил по стене, пытаясь отыскать выключатель. Наконец щелкнуло, и под потолком разгорелась висящая без всякого абажура неяркая двадцатисвечовая лампочка. Пожав плечами и так и не вдев руки в рукава, он вернулся к кровати и вынул свой пистолет из-под плоской, набитой то ли песком, то ли мелкими камешками, подушки. Присев на стул и выложив тяжелую аккуратную машинку на расстеленный газетный лист, покрытый рядами аккуратных столбцов на корейском, он выщелкнул обойму, проверил, нацелив ствол в дальний угол, нет ли случайно патрона в патроннике, и приступил к разборке. Масленка оказалась далеко, но лезть за ней в чемодан было лень, а последний раз смазывал он пистолет сутки назад, поэтому сейчас Алексей перебрал его «всухую» – просто чтобы отвлечься. Знакомое, привычное дело не требовало никакого напряжения: просто чуть-чуть внимательности и аккуратности. Вся процедура заняла три минуты или чуть больше – на этом работа закончилась.

Тупо глядя на снова собранный «Тип 54», лежащий на газетном листе как милитаристский натюрморт, Алексей задумался, что еще можно сделать. От усталости он был как пьяный, но это почему-то не помогло. Так ничего и не придумав, он просидел в той же позе еще минуты две, когда дверь распахнулась и в освещенную комнату вошел майор-зенитчик, несущий на плече обвисший тюфяк. Оглядев все вокруг и только мельком кивнув моряку, майор бросил тюфяк в угол, посмотрел на наручные часы, снял ватник, растянутый синий свитер и грязные сапоги и тут же рухнул. Погасить свет он не потребовал, только небрежно прикрыл голову рукой и полуотвернулся. Устал он явно так, что ему было все равно. Испытывая неловкость, Алексей вщелкнул обойму на место, убедился, что сделанная где-то в Пекине или Шанхае копия «ТТ» не находится на боевом взводе, и щелкнул выключателем, погрузив комнату в темноту. На ощупь он двинулся в тот угол, где стояла его кровать, наткнулся, больно ударившись голенью, на табурет, столкнул его с дороги, загремев и чертыхнувшись, и только нащупав невысокую койку, сунул пистолет на его законное место – под сплющенную подушку.

Когда он лег, «панцирная», как такую было принято называть, матрасная сетка заскрипела и защелкала, заставив его еще раз выругаться про себя. Уже лежа, накрывшись почти не удерживающим тепло тонким и колючим одеялом, Алексей с отвращением подумал, что теперь даже ворочатся будет нельзя – придется просто лежать с открытыми глазами, дожидаясь рассвета, который принесет возможность реабилитироваться перед земляками за свое дурацкое стояние у пулемета.

Немедленно после того, как эта мысль мелькнула у нею и голове, он и уснул. И проснулся, судя по ощущениям, так же почти немедленно.

– Тревога! – проорал солдат, буквально подпрыгивающий посередине комнаты, трясущий чье-то лежащее в углу тело. Тут же в комнату ворвался Ли с портупеей в руках.

– Товарищ военный советник!…

Увидев, что Алексей уже вскочил и торопливо напяливает куртку, Ли заткнулся и потратил секунду, чтобы опоясаться и отладить положение кобуры на своем поясе. Солдат уже куда то исчез, и майор-зенитчик, дико оглядываясь, торопливо одевался. Они столкнулись с Алексеем взглядами, и тот поразился, как он мог его не узнать. Спросонья, но все равно. Крокодилье выражение на лице майора за ночь никуда не делось.

– Ну что, допрыгались? – оскалившись, высказался зенитчик. – А я вечера как чувствовал. Развернули все-таки, не понадеялись на армию!

Алексей не понял, но переспрашивать было некогда. Едва не столкнувшись плечами в дверях, они вылетели из комнаты. Ли бежал впереди, пытаясь что-то невнятно орать на ходу, но во рту у переводчика-китайца было как горячей кашей набито, и капитан-лейтенант не понял ни слова. Несколько прыжков по ступеням – и вот уже двор, утоптанная, выметенная от снега площадка перед флагштоком. Только тут, поняв, что темнота едва-едва «стронулась», Алексей сообразил взглянуть на часы. Было 6 часов без четверти. Для подъема рано, для нормального рассвета тоже. «Ночники»? Для них поздно.

– Сколько?! – проорал кто-то в темноте.

– Минут десять! – ответил высокий, злой голос. Принадлежать он мог мальчишке-подростку, но поскольку таковых в батареях точно не было, то скорее всего это был все же как минимум восемнадцатилетний боец.