Страница 119 из 211
Однако у мамы не было тоскливых глаз. Она улыбалась, глядя на Осетра.
– Ты весел, Миркин, – сказала она. – Значит, тебе тогда удалось спастись?
– Да, мама, – сказал Осетр. – Я разоблачил предателя. И справился со своими врагами. Не со всеми, конечно, но ведь жизнь впереди длинная. На многих хватит.
Мама кивнула:
– Я горжусь тобой, сын мой. И отец бы гордился.
Осетр, как и в прошлый сон, открыл было рот, чтобы сказать, что погибший артиллерийский офицер Приданников – вовсе не его отец. Но опять промолчал. Потому что и сейчас это было совсем неважно.
А важно было подойти к матери, коснуться ее плеча, заглянуть в глаза. И обнаружить, что взгляд ее совсем не изменился. Именно так она смотрела на него, когда сажала к себе на колени.
– Мне жаль, что я был тогда мал. Я бы защитил тебя от пиратов.
Она погладила его по голове, и это было прикосновение, от которого стало вдруг тепло в груди.
Будто маленький огонек загорелся – из тех, которые умеют зажигать «росомахи». Не костер, нет, – костер ночью можно заметить издалека, – а костерок в ямке, укрытый со всех сторон подручным материалом. Согреться не согреешься, но чай вскипятить – запросто.
– У тебя еще будет возможность защитить меня от пиратов, сынок.
И все вокруг изменилось.
Это был уже не Медвежий Брод. Небеса нависли не просто голубые, а с каким-то фиолетовым отливом, и Осетр никак не мог вспомнить, наличие какого вещества в планетной атмосфере приводит при рассеянии солнечного света к такому цветовому эффекту.
А может, дело вовсе не в атмосфере, может дело в спектральном классе центрального светила?…
В памяти ничего такого не имелось.
Впрочем, уже через мгновение он забыл и о фиолетовом отливе, и о спектральных классах. Впереди, на горизонте, виднелось странное здание, приземистое, как капонир. Или как тюрьма для высокопоставленных преступников.
Это вам не Кресты, тут не добывают храпп, тут просто отбывают наказание, сидя в камерах, – до тех пор, пока не сменится власть. Или пока узники не умрут, если власть не меняется.
В ушах у Осетра все еще звучал мамин голос: «У тебя будет возможность защитить меня от пиратов, сынок».
И он понял, что в этой тюрьме держат его маму, и если ее не выручить, то его будут шантажировать ее судьбой, а властитель, которого можно шантажировать, – это не властитель, это игрушка в чужих руках.
Куда пожелают, туда и побежишь.
И потому надо было прежде взять тюрьму штурмом и освободить хотя бы одного узника. Вернее, узницу. А уж потом только соглашаться стать императором Росской Империи.
Был, правда, еще один вариант: уничтожить тюрьму со всеми ее обитателями, со всем, так сказать содержимым. В этом случае тоже исчезнет возможность для шантажа, но такой вариант развития событий Осетр рассматривать не собирался. То есть он понимал, что у императора может возникнуть необходимость пожертвовать близкими ради безопасности страны, но он предпочитал не замечать такую необходимость как можно дольше. Вот когда ему перевалит за…
Да никогда он не станет рассматривать подобную возможность! Сколько бы лет ему ни стукнуло! Потому что это не по-человечески! Потому что таким императорам грош цена!
И тут же кто-то принялся ему нашептывать, что именно принятие необходимости такой жертвы и говорит о мудрости правителя.
Он не знал, кому принадлежит этот вкрадчивый шепот, и не собирался его слушать, но голос шептал и шептал, и уже становилось ясно, что скоро придется согласиться с Вкрадчивым и вызвать к этой планете крейсер, чтобы превратить тюрьму в груду обломков, таких же, под которыми погиб когда-то артиллерийский офицер Приданников.
В конце концов, одна судьба бывает у совершенно разных строений. К примеру, во время войны пушки одинаково не щадят и морги, и родильные дома, но согласиться с этим значило дойти до неведомого уровня предательства собственных чувств.
И руки его уже тянули из нагрудного кармана говорильник, а ноги сделали шаг назад и еще один, и еще, но чувство долга сопротивлялось ногам и помогало рукам, и предательство вставало перед ним уже во весь рост, и чтобы освободиться от этой угрозы, он сделал усилие и проснулся.
Глава пятидесятая
В столицу, которую немногочисленные жители Иркута нарекли странным именем Ангарск, господа бывшие богатые бездельники летели рейсовым пассажирским глайдером.
Осетр сидел в кресле, невидяще глядя в иллюминатор, и раздумывал о том, что его ждет впереди. Было ясно одно: впереди, как и любого, ждет неизведанное, но казалось, что это неизведанное при ближайшем рассмотрении окажется предполагаемым.
Щеголев, судя по его поведению, прекрасно понимал, что происходит на душе у новоиспеченного капитана. С разговорами к соратнику не лез: едва глайдер оторвался от земли, подозвал стюарда, попросил у него наушники с очками, напялил на голову и принялся просматривать какой-то фильм.
За спиной, в конце салона, негромко пели под акустическую гитару – этим же глайдером возвращались к обычной жизни туристы, у которых закончился отпуск. Слова песни были просты и крайне непритязательны:
И Осетр в очередной раз пожалел о том, что у него практически перестали складываться рифмованные строчки.
Все-таки ненависть – неважный эмоциональный источник для стихосложения. Наверное, только когда он встретится с Яной, в нем снова проснется поэтический талант. Может, теперь уже недолго осталось? Может, их скорая встреча и есть неведомое-предполагаемое?…
Потом он принялся размышлять о том, что ему дали последние месяцы.
Жив-здоров, пережил своих противников – это уже немало – раз.
Предательницу разоблачил, и теперь ему ясно, что не стоит доверять даже тому, кто кажется тебе самым близким человеком в Галактике. За исключением Деда, разумеется. Но и тому – до поры до времени. Это два.
Понял, что хочет не просто отомстить Владиславу за мать, но обрести власть с целью поработать на благо родной страны, поднять ее, сгорбленную перед Орденом, с колен. Это три.
Есть и еще кое-что по мелочам, но даже названные три вещи круто изменят жизнь любого человека.
И слава богу, что жизнь меняется. Хотя иногда она могла бы меняться и не столь резко и стремительно!..
Под глайдером какое-то время тянулись горные хребты, но потом на горизонте открылось голубое море.
Не чета, конечно, дивноморскому, но тоже красивое.
Глайдер пошел вниз. Едва различимая сквозь дымку береговая кромка начала приближаться, а круглый горизонт – выпрямляться.
Вскоре из дымки выплыл прибрежный город, а еще минут через пятнадцать пассажиры уже выходили на привокзальную площадь.
Тут у Осетра возникли сомнения, что он находится в захолустном мире.
Ангарск скорее походил на Новобибирево, чем на Петровск. Тут и там над жилыми домами, которые и сами по себе не были маленькими, возвышались высоченные небоскребы деловых центров с многочисленными рекламными триконками. В общем, вполне столичный город…
Осетр представил себе, как бы смотрелась в подобном небоскребе контора детективного агентства «Пушкаревы», и чуть не зашелся от смеха.
– Ты что, капитан? – удивился Щеголев. – Пора бы и расстаться с отпускным настроением!
– Вспомнил Петровск и контору, в которой там работал. – Осетр махнул рукой. – Отличия от здешних зданий разительные.
Щеголев хмыкнул:
– Да уж, Петровск… Куда только судьба не заносит «росомах»!
– Грех нам жаловаться, друг мой. В стране бесчисленное количество людей, которые по своей-то планете раз в десять лет путешествуют, а уж выбраться за пределы родной системы и вовсе не мечтают.
Уличное движение в Ангарске оказалось весьма оживленным. По городским улицам сновали четырехколесные водородники. А изредка встречались и байсиклы на одного-двух человек.