Записки военнопленного

Дмитрий Бобров

Записки военнопленного

Тюремные воспоминания лидера организации «Шульц-88»

Настоящая литература может быть только там, где ее делают не исполнительные и благодушные чиновники, а безумцы, отшельники, еретики, мечтатели, бунтари, скептики.

Арест

Меня арестовали 24 октября 2003 года в том здании на Исаакиевской площади, где Казимир Малевич написал знаменитую картину «Чёрный Квадрат», а сейчас располагается городская прокуратура Санкт-Петербурга. Всемирно известное полотно художника сильно занимает моё воображение, будучи, как мне кажется, симптоматичным явлением для хода развития всей западной культуры. Абсолютное отсутствие формы и содержания предоставляет здесь ничем не ограниченный простор для концептуальных толкований изображения. Размышляя о «Чёрном Квадрате» Малевича я часто задумываюсь о космических объектах известных как чёрные дыры. По мнению астрофизиков, они обладают настолько колоссальной силой притяжения, что ни один предмет не может покинуть их поверхности единожды её достигнув. Даже свет не способен преодолеть чудовищное тяготение чёрной дыры и потому-то они, и называются чёрными: там царит кромешная тьма и остаётся только догадываться о происходящих внутри процессах. Помимо вселенских чёрных дыр существуют и на нашей Земле не столь отдалённые места способные навечно заключить в свой концентрационный плен человека однажды попавшего в круг их притяжения. Речь идёт об учреждениях пенитенциарной системы поглотивших меня, начиная с октября 2003 года на долгие шесть лет.

24-го числа я должен был явиться в горпрокуратуру для очередного допроса и предъявления официального обвинения. Об этом за два дня до того было сообщено старшим следователем Управления по расследованию особо важных дел Тихомировым. Последние три месяца я был подозреваемым в совершении преступления по статье 213 уголовного кодекса — за совершение хулиганства. Преступление состояло в следующем: 29 марта около часа дня на подземной платформе станции метро «Пушкинская» группа молодых людей напала на студента одного из питерских Вузов гражданина Армении Арама Гаспаряна и жестоко избила его. Хотя на месте никого не задержали, уже через два месяца все участники нападения стали известны милиции, а первым напавшего на армянина Алексея Мадюдина заключили под стражу. Обо мне было известно, что я находился на «Пушкинской», но в избиении не участвовал. Именно поэтому спустя полгода я всё ещё был на свободе и мало беспокоился о ходе дела. Тем временем расследование, начатое следственным отделом УВД метрополитена, передали в Главный следственный отдел ГУВД, а ближе к осени в городскую прокуратуру. И вот следователь Тихомиров, к которому, в конце концов, попало уголовное дело о нападении на Гаспаряна, решил предъявить мне официальное обвинение, т. е. говоря юридическим языком — перевести из статуса подозреваемого в обвиняемые. Подобное изменение юридического статуса всегда влечёт за собой постановку следователем вопроса об избрании меры пресечения. По некоторым признакам можно было понять, что обвинение не ограничится статьёй за совершение хулиганства и будет более тяжелым. А это означало, что на горизонте моей свободной жизни появилась реальная перспектива ареста, суда и обвинительного приговора. Я знал, что в МВД меня считают одним из лидеров действующих в Петербурге неформальных молодёжных объединений экстремистской направленности. Враждебные вихри уже давно веяли надо мной: я ни во что не ставил государственную власть, и она платила мне той же монетой. Теперь передо мной стояла дилемма: ехать на допрос с высокой вероятностью быть арестованным или игнорировать вызов следователя, что фактически было бы переходом на нелегальное положение. Каждое из возможных решений неминуемо вело к множеству вполне предсказуемых последствий. Арест — это социальная смерть, изоляция от привычной среды, психологическая боль и физические страдания в неволе, но также вероятность оправдательного приговора и возможность возвращения гражданских прав и реабилитация в будущем. С другой стороны, жизнь в подполье не предусматривает никакой позитивной программы будущего, — существование под постоянной угрозой задержания без надежды на легализацию. Это путь человека, которому нечего терять, но был ли я таким человеком? В то время я активно занимался организацией жизни молодёжной субкультуры: писал статьи, редактировал и издавал журналы, организовывал культурные и спортивные мероприятия, поездки, концерты, состязания, пробовал работать в интернете, встречался со многими людьми. Моя основная деятельность относилась к сферам журналистики, издательского дела, социальной работы и информационных технологий. Мои планы невозможно было реализовывать, находясь на нелегальном положении и я решил ехать, окончательно определив линию своего поведения: я собирался в полной мере использовать все предусмотренные законом средства защиты, каких был бы лишён находясь в розыске.

Никогда мне не позабыть тот октябрьский день: привычным прямым маршрутом (Заневский-Староневский-Невский) я ехал сквозь побелевший от ночного мороза Петербург, взгляд скользил по архитектурному ландшафту и жадно впивался в каждое проносящееся за окном здание; тесные ущелья столпившихся домов внезапно отступили, и внизу заблестела тёмно-синяя широко раскинувшаяся красавица Нева, открылась акварельная перспектива блестящего полотна тёмной воды, пасмурного без облаков неба с далёкими стоящими на реке мостами и молча застывшим на обеих берегах дымчатым городом; минуту спустя автомобиль съехал с моста и втянулся в узкую прорезь проспекта, через длинный коридор, образованный вертикалями исторических фасадов поехал по району, с которым были неразрывно связаны все двадцать четыре года моей жизни. В преддверии скорой разлуки родной город казался особенно красивым….

Около Дома Книги я вышел и дальше пошёл пешком, отчего вместо назначенных десяти часов оказался на Исаакиевской почти в одиннадцать. В прокуратуре сидящий за массивной стойкой милиционер внимательно изучил мой паспорт и разрешил пройти в кабинет следователя расположенный на первом этаже правого крыла здания. Напротив скучали двое оперативников в штатском, один из оперов забавлялся, крутя в руках наручники и распространявшиеся по пустым коридорам металлические позвякивания заставили моё сердце сжаться. Следователь Тихомиров (ещё довольно молодой мужчина со спокойными манерами) и адвокат ждали моего появления. Далее события развивались с неумолимой быстротой тщательно отлаженного механизма: следователь зачитал текст постановления о привлечении меня в качестве обвиняемого по уголовному делу № 724146, огласил длинный перечень инкриминируемых преступлений, попросил расписаться, вручил копию протокола и объявил, что сейчас мы направимся в суд для избрания меры пресечения. — Надо заметить, что в недавнем советском прошлом следователь имел право единолично принять решение об аресте, в то время как в цивилизованных странах заключение человека под стражу является исключительно прерогативой суда, Законодательные реформы 90-х годов изменили положение вещей, но отсутствие гарантии на быстрое правосудие для обвиняемых в совершении преступлений и формальный характер реформ, свели на нет благие намерения законодателей. Судебно-следственный произвол обрёл новую форму: были созданы экспресс-суды с заседающими в них дежурными судьями после 10–15 минутного рассмотрения в 99 % случаев удовлетворяющие ходатайства следователей об аресте. — Оперативники надели на меня наручники, мы вышли из здания, и на двух легковых автомобилях, вшестером (на улице к нам присоединился ещё один опер) поехали в суд.

Последний раз, будучи пока ещё формально свободным человеком проехал я, по улицам города испытывая непередаваемую словами грусть. — Может и не посадят тебя… А если и посадят, то ничего страшного тут нет… Посидишь в тюрьме, с интересными людьми познакомишься — с притворной добротой улыбался сидящий рядом опер — немолодой мужичок в кепке. Я только кивнул ему в ответ. Хотя арест был прогнозирован, неожиданным стал большой объём обвинения — в совершении сразу шести преступлений. Я обвинялся в создании экстремистского сообщества (т. е. организованной группы для подготовки и совершения преступлений экстремистской направленности) «Шульц 88», в возбуждении национальной и религиозной ненависти с использованием средств массовой информации (издание и распространение журналов «Made in St-Petersburg», «Гнев Перуна» и других печатных материалов националистического толка), в совершении хулиганства в составе организованной группы (организация нападения на Гаспаряна), в призывах к экстремистской деятельности совершённых публично (побуждение в личных беседах и публичных выступлениях к расправам над выходцами с Кавказа, уроженцами Африки, азиатского региона и лицами исповедующими иудаизм), а также с использованием СМИ и в вовлечении несовершеннолетних в преступную группу. Связанное с молодёжными течениями незначительное дело о хулиганстве было превращено в социально значимую победу правосудия над политическими радикалами, что вместе с набором довольно экзотических для судебной практики статей предопределяло проведение образцово-показательного процесса. Статья за создание экстремистского сообщества вошла в УК в 2002 году (в рамках принятия Государственной Думой закона о противодействии экстремистской деятельности) и насколько я знал, никто ещё по ней к уголовной ответственности не привлекался. Следовательно, процесс вызовет повышенный интерес СМИ, и, к сожалению, не могло быть сомнений в негативном характере этого интереса. В ближайшем времени мне суждено стать объектом коллективной ненависти, одним из главных злодеев на российском телевидении в прессе; этот факт я осознал уже через несколько минут после ареста. Впрочем, ценность антирекламы я считал в большей степени положительной, а образ антигероя мне импонировал; но наивная надежда на объективное и беспристрастное судебное разбирательство в таких условиях не могла оправдаться: моя юридическая защита оказалась заранее обречённой на поражение… С невесёлыми мыслями входил я в Октябрьский федеральный суд Адмиралтейского района Санкт-Петербурга.