Страница 6 из 112
Собственно, я мог бы уже и не ходить к ним. Ведь главное для себя я уже выяснил: надо просто заплатить штраф и ни в какой суд ехать не обязательно. А раз так — ничего страшного не произошло и не надо срочно звонить в советское посольство в Вашингтоне, просить помощи и совета.
Через четверть часа я был уже в помещении суда нашего городка. Секретарь его, тоже немолодой человек, уже набрал номер телефона, и сначала он, а потом я уже разговаривали с секретарем того суда. Голос на том конце провода был женский:
— Да, сэр. Вы не обязаны являться в суд, если признаете себя виновным и вышлете в наш адрес назначенную нами сумму. Эта сумма равна ста девяноста шести долларам. Кстати, о вашем акценте. Он похож на славянский. Откуда вы, сэр?
— Я русский, из Советского Союза, должен быть там четырнадцатого июля.
— О… А вы знаете, меня зовут Хелен, Лена. Мои родители до сих пор говорят по-русски, хотя я знаю только одно свое имя — Лена… Вы знаете, сэр, — заговорила Лена уже без нотки официальности, — а зачем вам платить так много?
— А разве можно меньше?
— Конечно. Если вы не признаете себя виновным.
— Но ведь я, к сожалению, Леночка, нарушил…
— Это неважно. Ведь вы ничего не подписывали там, на дороге?
— Нет.
— Все правильно. Полицейские и не имели права брать с вас какие-либо подписи… Дело в том, что, мне кажется, вы хотя и совершили проступок, но сделали это, не зная об этом, и поэтому попадаете под рубрику: «Действие совершил, но считаю себя невиновным», то есть… — И она произнесла что-то на другом языке. Судя по «ус-ус» в конце каждого слова, это была латынь. — В этом случае вы должны выслать нам чек только на тридцать девять долларов.
— Но, Лена, кто же поверит?..
— Я поверю. Письмо придет ко мне. Я, а не вы, секретарь этого суда… — начала уже сердиться далекая Лена. — Ведь в вашей стране, сэр, все указатели скорости в машинах показывают скорость в километрах. Так? А наша предельно допустимая скорость пятьдесят пять миль будет на вашем щитке приборов соответствовать цифре даже не «восемьдесят», как было у вас, а больше. Могли вы ночью, усталый, подумать, что ваш щиток приборов европейский, а не американский…
«Ну, Лена, ну, голова», — подумал я с удивлением. А Лена развивала успех.
— Протокол у вас с собой? Переверните его. На обороте увидите три квадратика. Под первым написано «Виновен», под вторым — «Невиновен», под третьим — латинские слова. Эти слова и значат: «Совершил, но невиновен». Распишитесь в этом квадратике и шлите на наше имя тридцать девять долларов. И желаю вам счастливого пути, сэр. Будете в Конкорде — заезжайте. Только без протоколов… Да вы не бойтесь, — засмеялась она, — расписывайтесь. И жду вас когда-нибудь у нас в Конкорде. До свидания…
Я зашел в библиотеку института, проверил на всякий случай по словарю смысл латинских слов у третьего квадратика, расписался в нем, выписал чек на тридцать девять долларов, положил все это в конверт, наклеил марку, надписал адрес и задумался.
Не сон ли это? Как все-таки я оказался среди этих странных, но ставших мне такими близкими людей — мужчин и женщин, говорящих на таком непохожем на русский, но ставшем для меня тоже близким языке?
Да нет, какой там сон. Скорее Москва, родные — сейчас нереальность. Ведь уже почти восемь месяцев прошло с тех пор, как я улетел из дома. И маршрут, которым я добрался сюда, к холмам Новой Англии, был таким странным: Москва — Сингапур — Новая Зеландия, В одной Антарктиде был почти три месяца. А потом — Гавайские острова, Лос-Анджелес… И только оттуда, все на восток и на восток, прилетел я сюда. А когда доберусь домой — замкну кругосветное путешествие, оно займет у меня, десять месяцев, как во времена парусных кораблей, а не в век реактивной авиации.
ЧАСТЬ 1
КРЕЩЕНИЕ ЮЖНЫМ КРЕСТОМ
Красный снег в Баффиновом заливе
«Досковидные корни в лесах Южной Азии». Эвакуация. Гибрид дизеля и паровой машины. Студент МАИ. Парашютная школа. Занятия альпинизмом. О полетах на ракете. Радостное время завода. Легкоплавкие конусы в огненной струе. Счастливая аналогия и антарктическая экспедиция…
Если бы мне, когда я был еще мальчиком, сказали, что я буду один мчаться ночь на машине через холмы и леса в местах, где играли когда-то звери и дети, описанные Сетоном-Томпсоном, я бы не поверил. Не поверил бы я и тому, что попаду в эти места из снегов и льдов Южного полюса.
Я провел детство в маленьком домике на окраине Москвы. Конечно же взахлеб читал книги Амундсена и Нансена о полярных путешествиях, но все, что там было написано, не возбуждало желания последовать за ними. Уж слишком героически нереальными казались их свершения.
Обычно после школы я садился на трамвай и ехал в Политехнический музей к отцу, который работал там научным сотрудником отдела сельского хозяйства. Он кормил меня обедом в столовой, а потом уходил работать, предоставляя мне возможность ходить по музею одному. Ведь родители не хотели, чтобы я беспризорно болтался на улице, а заниматься со мной им было некогда, они много работали. Мама была учительницей химии в школе и тоже была занята до вечера.
Основное время я проводил конечно же в сельскохозяйственном отделе — в одном из пустынных, редко посещаемых залов, рядом с кабинетом для научных сотрудников, где трудился отец. В этом зале стоял непонятно как туда попавший настоящий комбайн «Сталинец», и за этим комбайном, у стены, было очень хорошо играть в разные игры, читать книги, делать уроки или лазить по лестнице на верхний ходовой мостик комбайна.
Я любил также ходить в отдел морского флота, где можно было увидеть настоящий скафандр водолаза и различные модели, показывающие работу ЭПРОН. Так сокращенно называлась «Экспедиция подводных работ особого назначения» по подъему затонувших судов и различных сложных подводных работ. Я много читал об этой экспедиции, о ней довольно часто писали в газетах и журналах. Но чтобы быть водолазом, надо быть таким здоровым и сильным. А я считал себя таким слабым и болезненным. Нет, ЭПРОН не для меня, хотя профессия моряка, штурмана дальнего плавания вполне возможна.
Рядом со стендами ЭПРОН и прекрасными моделями разных кораблей в отделе морского флота была выставлена модель каюты штурмана дальнего плавания в натуральную величину. Подолгу стоял я у двери этой каюты, разглядывая узкую койку с высоким бортиком, маленький столик, шкафчики, иллюминатор…
Конечно, моряком быть интересно, размышлял я, но не менее интересно быть авиационным инженером, авиаконструктором, — и я направился в недавно открытый отдел, посвященный Циолковскому. И уже другие мысли овладевали мной. В этом отделе царил космос, ракетоплавание, мелькали имена Цандера, Тихонравова — такие привычные в те предвоенные годы. Заниматься ракетоплаванием, наверное, еще более интересно, чем быть авиаконструктором, ведь, судя по книгам Жюля Верна, после межпланетных плаваний ракеты будут падать в океан, чтобы смягчить удар при посадке, и скорее всего это будет где-нибудь в середине Атлантического или Тихого океана. А значит, после возвращения из полета экипаж ракеты повезут на корабле либо в Африку, либо в Америку, а может — в Европу, и я увижу другие страны.