Страница 51 из 59
В деревнях баронства приключилась похожая история — отец Колумбан не пользовал недужных травами или целебными минералами, а лишь молился да распевал псалмы на латыни, благословляя направо и налево громадным деревянным крестом. Одним словом жертв черной хвори почти не досталось — единственно, немногие умерли раньше, чем отец Колумбан узнал о напасти.
В одночасье отец Колумбан в глазах крестьян, старого барона и соседей, узнавших про чудеса превратился в святого. Сам он категорически отрицал свою святость, сообщая, что чудо сотворил вовсе не он, а иная, высшая сила — замусоленный указательный палец монаха при этих словах неизменно указывал в небеса.
Однако, народная тропа к дому отшельника упрямо не желала зарастать. Приходили все: арендаторы, йомены, рыцари, разбойники (последних отец Колумбан почитал особо — кому то же необходимо бороться за их души?). Следует отметить, что лесная братия зачастую являлась к святому не на исповедь или причастие, а с вполне мирскими просьбами: укрыть на время своего, вылечить раненого, а то и вовсе обратить свинец в золото… Ходили упорные сплетни, что святой Колумбан иногда обращал самые простые металлы в благородные, но с неким французским герцогом история приключилась прямо противоположная. Обедневший дворянин пригнал к жилищу пустынника воз, набитый медью, и потребовал немедленно облагородить металл. Колумбан выставил герцога со скандалом, а потом француз рассказывал, будто последние золотые цехины в кошельке нежданно-негаданно обратились в жалкие истертые медяки…
Наверняка все это были непотребные враки — чего только про святых не наплетут!
Отец Колумбан никогда не забывал своего благодетеля — старого барона, и с ним его сына Александра, да внука Мишеля. Гостем в замке святой отшельник был частым и желанным, три поколения Фармеров стали его духовными детьми, мелкие чудеса он творил постоянно, но такого, как сегодня, сэр Мишель еще не видал, да и не мог видеть прежде. Пустынник изгнал не кого-нибудь, а самого дьявола, ничуть при этом не испугавшись!
Рыцарь и святой подошли к самому входу в жилище, к небольшой грубой коновязи. Сэр Мишель так и не сел в седло на пути к обиталищу пустынника, боясь обидеть отца Колумбана, да и следовало поддерживать постоянно сползавшего с лошади бесчувственного оруженосца. Как крепко его не привязывай, результат один — почти бездыханное тело так и норовит свалиться с седла то на одну, то на другую сторону. Один раз Гунтер едва не грохнулся наземь, и сломать шею германцу не позволили только руки вовремя подхватившего его рыцаря.
По дороге сэр Мишель и старый Колумбан не разговаривали. Отшельник был угрюм да мрачен, а норманн пребывал в полнейшем расстройстве чувств, и переживал молча. Прекрасно известно, что дьявол искушает смертных лишь необходимыми, вожделенными вещами или желаниями, вот и сейчас нечистый безошибочно ударил по самому болезненному месту в душе оруженосца. Конечно, Джонни ужасно хочется домой, но наверняка, на самом деле, он сейчас желает остаться здесь, в Нормандии. К тому же, Джонни у себя там не был даже оруженосцем, а о рыцарском посвящении уж точно мечтать не приходилось… Как здорово, что отец Колумбан пришел так вовремя!
— Давай снимать его, — проворчал пустынник, когда сэр Мишель прикрутил поводья своей кобылы к бревнышку. — Занесем в дом.
Они отвязали Гунтера от седла, опустили на утоптанную землю перед дверью и норманн снова похлопал оруженосца по щекам.
— Джонни, ты меня слышишь? — воззвал рыцарь. — Скажи что-нибудь!
— Что-нибудь… — не открывая глаз покорно повторил Гунтер.
— В дом! — распорядился отшельник, пиная ногой притвор и нагибаясь к ногам германца. — Ну, взялись!
Жилище святого Колумбана меньше всего походило на келью, будучи на удивление просторным, хотя и мрачноватым по причине отсутствия окон. Свет давали только многочисленные сальные свечи возле самодельного алтаря да круглый открытый очаг под отдушиной в потолке, располагавшийся в дальнем, северном конце дома. Мишель бывал у отца Колумбана и раньше, потому и не удивился такому странному, по его понятиям, жилью. Насквозь прокопченный потолок покрывал толстенный слой сажи от смоляных факелов, возжигаемых зимой, и дыма постоянно горевшего очага. Справа, у восточной, как и положено каноном, стены красовалось над алтарем деревянное распятие и раскрашенные фигурки святых.
Дальше, шагов на десять, посреди помещения громоздился чудовищно корявый, бесформенный стол, видимо, изначально задумывавшийся мастером как круглый, а по стенам тянулись лавки, заваленные поеденными молью волчьими шкурами. К отцу Колумбану частенько забредали паломники или просто путники, и по монастырскому обычаю места должно было хватать всем. Стол украшали несколько деревянных чаш и тарелок, сейчас немытых и сваленных грудой прямо возле обеденного котла. Видимо, отец Колумбан мыл свою посуду только тогда, когда чистых мисок уже не оставалось, и святой оказывался перед выбором: есть из заплесневелой посуды или засучить рукава рясы и заняться мойкой. Правда, частенько проблема мытья посуды решалась менее болезненным для ее обладателя способом — накладывалась суровая епитимья на кого-нибудь из явившихся покаяться грешников.
— Фу, ну и денек! — вздохнул старец, усаживаясь на лавку. — Чудеса в решете!
— Как хорошо, что ты его прогнал, — снова завел свою музыку рыцарь, но отец Колумбан лишь отмахнулся:
— Не успел вовремя, — огорченно сказал он. — Ты знаешь, как я догадался, что этот господин бродит неподалеку? Очень просто! У меня все молоко в момент скисло. А ведь только сегодня прихожане из деревни принесли! Чем ужинать будем — не знаю…
Глава восьмая
Поединок с крокодилом
Отец Колумбан, меду делом, разбирал пузырьки с разнообразными целебными снадобьями, в изобилии стоявшие на многочисленных стенных полках и, найдя потребное зелье, повернулся к сэру Мишелю:
— Мишель, подержи своего оруженосца, он сейчас проснется и будет очень недоволен…
Норманн подошел к лавке на которой лежал Гунтер и, опустившись рядом, крепко взял германца за руки. Отец Колумбан нагнулся над бесчувственным гостем, пребывающем в странном полусне, и, нажав двумя пальцами на щеки, разомкнул челюсти.
— Держи! — рявкнул отшельник на Мишеля, вливая едко пахнущую жидкость в рот оруженосца.
Сэр Мишель налег на Гунтера всей тяжестью своего тела, но едва смог сдержать неожиданно начавшего вырываться и размахивать руками германца.
Гунтер, все же успел заглотить большую часть отравы святого отца, закашлялся, неожиданно вскочил на ноги, с силой оттолкнув собственного рыцаря, и воззвал:
— Да что происходит, черт вас всех дери? Чем вы меня опоили?! Какого дьявола? — эти слова Гунтер выкрикнул по-немецки, не совсем пока понимая, где находится и что происходит. Сильно болела голова, а на затылке выросла солидная шишка. Рука отца Колумбана была крепкой, но куда крепче оказался его посох, настоящий, хорошо просушенный дубовый сук…
Старец стоял рядом, скрестив руки на груди, и ухмылялся, наблюдая за разбушевавшимся оруженосцем. Только последние слова Гунтера, видимо, слегка вывели его из себя.
— Какого, говоришь, дьявола? Самого обыкновенного! Он, к счастью, всего один, — прорычал гость, — А будешь поминать Князя Ночи всуе — еще и не на такие неприятности нарвешься! Скажи спасибо, болван, что жив остался!
Отец Колумбан умолкнув, убрал со стола грязную посуду, положив тарелки прямо на пол, и принес деревянную бадейку с водой. Пригодится.
— Что стоите? Садитесь, — громко предложил отшельник нарушая установившееся вдруг неловкое молчание.
— Ладно, — сдался Гунтер. — Кто-нибудь мне объяснит почему я оказался здесь, что случилось раньше и вообще в чьем доме мы находимся?
Германец, безусловно, узнал отца Колумбана, однако воспоминания о пребывании на солнечной придорожной полянке в лесу канули бесследно с момента, когда Лорд заговорил о возвращении домой.