Пьесы

Девушка совсем растерялась, а Парень насмешливо следит за происходящим.

Голуба, я вижу: вы — чистая, вы — скромная, вы — ангел. Но ведь искусство — ему жертвы подавай, ис-кусс-тву! (Кричит неожиданно повелительно) Целуйтесь!

Парень наклоняется к Девушке, та испуганно на него смотрит. Они целуются.

Нечаев (входя). Стоп! (Мягко) Не так. Так не целуются, товарищи, когда любят. (Шепотом, Фекину) По типажу очень хороши…

Фекин (тоже шепотом). А вот вы всегда наброситесь… Иду выписывать пропуск вашей жене. (Тотчас исчезает)

Нечаев (походив по павильону, обращается к паре). Мы снимаем фильм про любовь… Зина потом передаст вам сценарий… Сейчас снимается сцена в парадном. По замыслу, куда бы ни пошел наш герой в этот вечер, всюду на заднем плане будет проходить целующаяся пара. Это бесконечно целующаяся пара. Это — символ. Вы будете как бы олицетворять… Ненавижу это слово. (Вдруг застенчиво улыбнулся) Ну, в общем, понятно. Теперь попробуем.

Девушка и Парень целуются.

Опять не так. Понимаете, это их первый поцелуй. Первые поцелуи — безумные. Они только что раскрыли радость поцелуя, у них ничего нет, кроме этого, и поэтому они целуются — смертельно! Фекин (вбегая, торжественно). Федор Федорович, перерыв на обед!

Затемнение.

Над сценой — надпись «Комната отдыха». Нечаев и его Жена. Она, видно, только, что вошла. Накладывает еду из принесенных с собой каких-то нелепых судков. Нечаев молча, почти машинально ест.

Жена. Ты чувствуешь, что ты сейчас ешь? Ты съел сейчас половину моего дня.

Нечаев. Действительно, глупо носить обед из дома.

Жена. Да, умнее, если бы ты питался в творческом буфете. А потом неделю ходил бы с больным желудком, а я целый день варила тебе бульон.

Нечаев молча ест.

Отчего люди так противно едят? И вообще все эти тарелки!.. Боже мой, кто придумал эту еду?

Нечаев (поднял голову, молча смотрит на нее, потом, стараясь не торопиться, снова ест. После паузы) Что-нибудь произошло?

Жена. Ничего… Да, сейчас встретила на улице нашу ботаничку Софу. Она шла в коротеньком девичьем платьице. «Здравствуйте, Софа». А Софе за пятьдесят, и все над ней смеются. А мне вот страшно на нее смотреть. Она тридцать лет в одной школе: сначала была пионервожатая Софа, потом молоденькая учительница Софа. И так все тридцать лет, и все в одной школе, и все «Софа», «Софа». И она не заметила, как прошло время. И для себя она по-прежнему Софа в коротеньком платьице. И вот так же пройдет моя жизнь. И ничего ты не увидишь, и ничего ты не заметишь: обеды, ужины, зарплата. Смешно! Раньше ко мне часто приставали на улицах, и я сердилась. А сейчас почти никто не пристает, и скоро я уже буду сердиться от этого.

Нечаев. Да, я получил зарплату…

Жена (яростно). Надоело! Эти деньги, деньги! Потом их вечно не хватает, потом…

Нечаев. Да, конечно. Когда я получал восемьдесят рублей, нам хватало. Теперь я получаю…

Жена. Мне скучно от этих разговоров!

Нечаев. Я просил тебя поехать в дом отдыха!

Жена. Дура, что не поехала! Торчать в свой отпуск в городе, с обедами! Что ты молчишь?

Нечаев. Думаю.

Жена. О чем же?!

Нечаев. О том, что после этой сцены мне придется идти снимать.

Жена. Ах да, конечно. Творить фильм о любви. Интересно, как ты можешь снимать фильм о любви, если ты абсолютно не знаешь, что это такое? Нет, по-моему, тебе нужно влюбиться в какую-нибудь девицу из массовки. Например, в ту — «целующаяся пара». Милая современная девчушка… Впрочем, ты этим не интересуешься. Нет, тебя даже совершенно не в чем упрекнуть! Ты даже не пьешь. А лучше бы ты пил, бегал бы за каждой юбкой, но был бы мужчина! Как мне все это надоело! Я устала! Что делать! Я устала от «великого творчества». Я хочу серости. Я устала!

Нечаев. Тише… Тише… Тише…

Молчание.

Ты была удивительно восторженная когда-то. Только в девушках есть эта восторженность. Есть принцессы среди девушек, но нет королевы среди женщин. Это такая пословица.

Жена. Прости, я виновата: я повзрослела. Я виновата, что хочу нормальной человеческой жизни. Чтобы ты возвращался домой к ночи, как все люди. Чтобы не я руководила домом, а чтобы мной руководили и чтобы мне говорили… хотя бы иногда… как меня любят, потому что я женщина! Почему ты опять молчишь?

Нечаев. Мне не хочется с тобой ссориться. Когда-то у нас были великолепные ссоры. Насмерть. Такие ссоры бывают только у влюбленных.

Жена. Ты прав, у нас все было. Ну ладно.

Нечаев. Что — ладно?

Жена. Я уезжаю на юг ночным поездом. (Пауза. Не двигается, ожидая, когда он начнет ее уговаривать. Нечаев молчит) До свиданья!

Нечаев. До свиданья!

Жена. Чистое белье я сложу в твой шкаф.

Нечаев. Спасибо.

Жена. До свиданья.

Нечаев. До свиданья!

Жена (поворачивается, медленно идет к двери, толкает дверь, но дверь не открывается. Она толкает ее снова, тот же результат. В гневе) Ну я не знаю!

Тогда Нечаев разбегается и бьет плечом в дверь. Дверь распахивается.

Затемнение.

Снова павильон № 2. Юпитеры потушены. Павильон почти опустел. Остались только Блондинка, двое джазистов, Гитара и Ударник, и целующаяся пара. Девушка ест сосиски из целлофанового пакета. А Парень, искоса наблюдая за ней, что-то рисует на листе бумаги. Джазисты неторопливо беседуют.

Ударник. В жизни много странных совпадений. Мне, например, очень не везет на фамилию Сорокин. После истории с тигром Акбаром дали мне тигра по кличке Гамлет.

Гитара (любознательно). Отгрыз что-нибудь?

Ударник. Именно. Отгрыз руку у укротителя Сорокина-младшего.

Гитара. Что вы говорите!

Ударник. Сорокин-младший потом полгода на приживление ходил. Но руку тебе отгрызет кто хочешь, а вот попробуй ее приживить! За Сорокина-младшего я получил второе предупреждение.

Трубач (ходя). Углубились в работу. (Раздавая листочки.) Это листочки для импровизации. Здесь вся импровизация написана. Начали учить импровизацию наизусть.

Трио углубляется в листочки.

Девушка (протягивая парню сосиску). Говяжья!

Парень. Спасибо. Но в час ночи я почему-то привык спать, а не есть.

Девушка. Ау меня, знаете, всегда аппетит, как у Ноздрева. А вы сейчас меня рисуете? (Ест)

Парень. Нам бы познакомиться надо. Мы ведь с вами в некотором роде целовались.

Девушка. Ну ладно, ладно!..

Парень (представляясь, гаерски) Петя я. Художник я, Петя. Подрабатываю на ночных съемках.

Девушка. Аня. (Проглотила кусок) Сосисочки как не бывало. (Напевая) «Тира-рира, полюбила я жокея…»

Петя. И как же вы очутились, Аня, на ночной съемке?

Аня (засмеялась). Как я очутилась… Глупо. У моей тетки наступил день рождения. Я ей фартук купила в подарок. Правда, похвально? А потом вышла из магазина, разворачиваю фартук, а он на улице совсем другого цвета. Я бегом обратно и прошу продавщицу: «Девушка, перемените!» А она: «Нет!» Тогда я ее очень попросила, а она как заорет. И мне вдруг стало жутко. Представляете, у меня, может быть, были последние деньги, и я так прошу, а она орет! И тут я вдруг разревелась… Все смотрят, а я бросила фартук на прилавок и убежала. Пусть ей будет плохо. А ей будет плохо, потому что до нее дойдет потом, что она сделала. Ну какой же день рождения без подарка? И тут мне подвернулось это дело. Вообще здесь довольно интересно из познавательных соображений. Может быть, все-таки съедите сосисочку за маму, за папу?