Страница 45 из 75
— Ради бога! — обратилась она к аптекарю. — Если этот человек будет спрашивать про меня, скажите, что вы не знаете, где я… что ушла к госпоже Гарго… Или, еще лучше, что я уехала к своим родителям…
И у вдовы Гарго, принявшей господина Падреле весьма холодно и настороженно, он не узнал ничего утешительного. Судя по всему, документы и фотографии, которые должны были помочь ему вернуть себе имя, состояние и брата, действительно погибли в огне. Обращаться за справкой к сидевшему в тюрьме доктору Попфу было делом не только хлопотливым, но и явно бесполезным. Какое значение мог иметь в таком серьезном деле, как возвращение половины богатств фирмы «Братья Падреле и Кш», ничем не подтвержденный документ за подписью человека, сидящего в тюрьме по обвинению в тяжелом уголовном преступлении?
Однако для самоутешения Аврелию Падреле хотелось увезти с собой в Город Больших Жаб хоть какую-нибудь бумажку, которую можно было бы предъявить господину Примо.
— Вы понимаете, дорогая госпожа Гарго, — обратился он к вдове. — В силу ряда обстоятельств мне необходима справка о том, что я шесть недель провел в доме доктора, пока не достиг нормального роста. Мог бы я вас просить подписать мне такую справку? Зная ваше затруднительное материальное положение, я с удовольствием оплатил бы вам эту услугу…
— Но ведь я ничего не знаю, — холодно ответила вдова. — Я только помогала госпоже Беренике по хозяйству… Я невежественная и недалекая женщина, и вам это прекрасно известно.
Она позволила себе невинное удовольствие мотивировать свой отказ его же нелестным отзывом о ней, который он неоднократно высказывал Беренике. Но при любых условиях госпожа Гарго не решилась бы выдавать какие бы то ни было справки, тем более письменные. Недаром она поклялась Попфу, что будет хранить тайну пребывания господина Падреле в его доме. Она принадлежала к тем людям, которых никакая сила не может заставить нарушить клятву.
Так получилось, что Аврелий Падреле ночным поездом пустился с пустыми руками из Бакбука в обратный путь.
Шестого сентября он из гостиницы позвонил брату.
— Примо? — сказал он, когда глава фирмы подошел к телефону. — Здравствуй, Примо. Это я, Аврелий. Я только что вернулся из…
Господин Падреле-старший, не говоря ни слова, повесил трубку.
Аврелий позвонил вторично. Никто не ответил. Он подождал несколько минут и снова позвонил. К телефону подошел камердинер и сказал, что господина Примо нет дома.
Не оказалось дома господина Примо и позже, часа через два, и назавтра утром. Тогда Аврелий Падреле сел писать брату и описал все неудачи, постигшие его в Бакбуке, но потом понял, что не в силах будет ждать, пока письмо дойдет до адресата и пока придет ответ. Незаконченное письмо он сунул в карман пиджака и вышел из гостиницы с твердым намерением во что бы то ни стало добиться сегодня же встречи с Примо.
Однако Аврелия не пустили в дом, в котором он родился и прожил всю свою жизнь.
Накрапывал дождик. Было холодно, но Аврелий не мог уйти, не повидав брата. Он прождал не менее семи часов, промок, окоченел от пронизывающего, не по сезону холодного ветра и все-таки добился своего. С тихим шелестом к подъезду подкатила знакомая Аврелию машина, и из дома вышел господин Падреле-старший, как всегда, в сопровождении двух телохранителей.
— Примо! — бросился к нему Аврелий. — Эти идиоты не пускают меня к тебе! Мне нужно…
Но один из телохранителей молча отшвырнул Аврелия прочь с дороги, а другой в это время открыл дверцу, и господин Примо с каменным лицом шагнул внутрь автомобиля.
— Примо! — крикнул Аврелий в отчаянии, вскочил на ноги и, не замечая крови, хлеставшей у него из носа, стал исступленно ломиться в машину.
И тогда усаживавшийся рядом с шофером второй телохранитель приоткрыл дверцу и разрядил в Аврелия свой пистолет.
Аврелий упал на мостовую. Он был еще жив, и сознание не успело покинуть его.
Из дома выбежали люди, встревоженные выстрелами. Примо Падреле, которого вдруг перестали слушаться ноги, с трудом выбрался из машины и услышал слабеющий голос брата:
— Примо!.. не уходи, Примо! Посмотри на меня…
Глава фирмы, побледневший, охваченный дрожью, склонился над братом, распластавшимся у его ног в луже крови. У Аврелия уже стало желтеть лицо, мясистый, чуть приплюснутый нос, фамильный нос династии Падреле, заострился, и сейчас Аврелий стал еще больше похож на своего прадеда Урию.
— Я, кажется, умираю, Прямо, — еле слышно сказал он, с тоской и нежностью глядя на покрывшееся холодным потом лицо своего брата. — Неужели ты и сейчас не видишь, что я твой брат, что я — Аврелий? Понимаешь, я — Аврелий… Я хотел тебе сделать сюрприз, а вместо этого…
Он замолк, и по его все более желтевшему лицу покатилась одинокая слеза.
Господин Падреле-старший не думал раньше, что ему будет так тяжело. Несколько минут тому назад он спокойно предупредил своих телохранителей, что какой-то подозрительный субъект подстерегает его на улице и чтобы они держали ухо востро. Конечно, он прекрасно понимал, как его многозначительные слова будут восприняты этими молодцами и как они будут действовать. Но сейчас ему казалось, что он многое отдал бы за то, чтобы не было этих страшных выстрелов и этого умирающего на холодной панели человека — его брата и совладельца фирмы.
— Чего вы смотрите! — крикнул Примо Падреле. — Скорее несите его наверх!.. Боже мой, какой ужас!.. Немедленно вызовите врачей!
Аврелия подняли на руки, и перед ним в последний раз в его жизни растворились двери родного дома. А господин Примо Падреле шел рядом и поддерживал голову младшего Падреле. Аврелий смотрел на него тускнеющими, но счастливыми глазами и бормотал:
— Я очень рад, Примо!.. Я так рад… Ведь, правда, ты меня теперь уже окончательно признал? Я твой брат, Аврелий…
— Ну, конечно, признал, мой мальчик, — ответил ему господин Примо. — Мы тебя вылечим… Мы с тобой чудесно заживем… Мы с тобой будем такие дела ворочать!
— Ну вот, — сказал Аврелий уже совсем заплетающимся языком. — А ты меня все не узнавал… Ты меня спасешь, старичина мой, я знаю, ты меня…
Так и не договорив фразы, Аврелий Падреле вздрогнул, чуть слышно вздохнул и вытянулся.
Прибывшим врачам осталось только констатировать его смерть.
Примчался сам президент полиции Города Больших Жаб и составил акт. Извлекли из карманов убитого пачку денег, записку какой-то дамы, подписанную инициалами Б. П., и незаконченное письмо, которое наконец дошло до адресата.
— Кто бы мог подумать! — горестно воскликнул господин Падреле, обращаясь к президенту полиции. — Кто бы мог поверить, что рослый, плечистый мужчина, добивавшийся у меня приема, действительно мой несчастный брат!.. Что он каким-то неведомым, чудесным образом вдруг вырос!.. Боже мой, какой ужас!.. Я этого себе никогда не прощу!
Президент полиции счел своим христианским и служебным долгом высказать слова утешения. Он сказал, что любой благоразумный человек на месте господина Падреле поступил бы в точности так же и что, очевидно, на то была господня воля. Он сделает все, чтобы законопатить на вечную каторгу этого доктора Попфа, о котором говорится в письме бедного господина Аврелия и который своим дурацким эликсиром разрушил безмятежное счастье одной из лучших фамилий Аржантейи.
Но господин Падреле кротко попросил мужественного служаку не трогать этого доктора, потому что тот, бесспорно, хотел сделать добро его бедному Аврелию, и что вообще он, во имя светлой памяти его несчастного брата, умоляет не поднимать вокруг этой ужасной истории никакого шума и всецело надеется в этом отношении на уважаемого президента полиции. Кривотолки и сплетни окончательно его доконают.
Тогда президент полиции проникновенно воскликнул:
— Вы святой человек, господин Падреле!
Он был растроган.
Назавтра в газетах появились в жирных траурных рамках извещения о безвременной кончине господина Аврелия Падреле. Убитые горем Примо Падреле и вся его родня с глубокой скорбью извещали осиротевшую Аржантейю, что урна с прахом покойного будет предана земле в фамильном склепе семейства Падреле, в соборе святого Бонифация, в четверг седьмого сентября, в шесть часов вечера.