Кровные узы

Кейн ни на минуту не выпускал жену из виду. Когда она разговаривала с придворными дамами, Реднор слонялся вокруг, навострив уши. Если она выходила из гостиной, даже на минуту, он шел следом и терпеливо дожидался, привалившись к стене, пока она поправляла волосы или платье. Его невозможно было занять ничем — ни разговором, ни игрой, ни выпивкой. Дом, где они жили, охранялся, словно осажденный. Иногда Леа выезжала на рынок — тогда ее сопровождали полсотни до зубов вооруженных солдат и сам Реднор. Охрану он предупредил — если с головы жены упадет хоть один волосок, смерть покажется им счастливым исходом. На душе у Реднора было неспокойно — отец и Пемброк словно растворились в предрассветном тумане. Из Певенси после снятия осады не приходило никаких известий, а из посланий его доверенных лиц в Уэльсе следовало, что Гонта там нет. Ко всему прочему, и жена вела себя как-то очень странно: она могла веселиться со слугами, но тут же приходила в дурное настроение и через мгновение уже плакала горючими слезами. Она то ластилась к нему, то недовольно отталкивала его. Когда Реднор находился в хорошем расположении духа, он на все смотрел сквозь пальцы, но иногда и его терпению приходил конец. Он срывался, начинал ругаться, и тогда Леа билась, чуть ли не в истерике, крича, что ей страшно, ужасно страшно, но чего она боялась, добиться от нее было невозможно.

Леа удивлялась себе, пыталась сдерживаться, но ей это удавалось все хуже и хуже. Она прекрасно знала причину своих страхов, сомнений у нее почти не осталось — она носила в себе ребенка. Леа окончательно в этом уверилась, когда по утрам ее стали преследовать приступы легкой тошноты и головокружения. Мысль о родах приводила ее в ужас, она боялась, что не разродится и умрет, погубив ребенка. Хотя мать ей многое рассказывала, и она знала, как рождаются дети, это не утешало ее. Страх перед родами усиливался мыслями о том, что она может перестать быть желанной для Кейна.

Женщины при дворе вились вокруг него, как пчелы, и в их числе — Джоанна Шрусбери. Возможно, узнав о ребенке, он перестанет заглядываться на придворных дам. А может, и наоборот, утратит к ней интерес, как только она станет толстой и некрасивой. Леа слышала немало рассказов о том, что беременной жене не так-то легко удовлетворить прихоти своего мужа. Кто знает, не сочтет ли он это достаточным поводом для того, чтобы открыто искать на стороне возможности удовлетворить свою похоть?

Леа напрасно думала, что никто ни о чем не догадывается. Уже многие заметили, что она не играет в шумные игры, перестала ездить на охоту, а больше слушает разговоры о детях — как кормить, чем лечить. Женщины постарше понимали, что происходит, и украдкой улыбались, но по-доброму. А вот Джоанна Шрусбери отпускала колкости пуще прежнего, она в последнее время просто не давала Леа проходу. Мод тоже не оставляла попыток заполучить Леа.

Как-то раз в конце сентября Кейн вернулся с королевской охоты. Он был так грязен, что Леа наотрез отказалась пускать его на порог, приказав слугам принести воды прямо во двор. Реднор основательно разозлился. Впрочем, он был расстроен еще с утра из-за Херефорда. Роджер вместе с Джайлсом ехали на восток с письмами короля и пленниками, взятыми на турнире. Реднор отлично знал — за каждым шагом Херефорда следят, и хотя он постарался обезопасить своих посланцев, но всего предусмотреть не мог, а в дороге случалось всякое. Копившееся напряжение искало выхода и находило его в гневе, без особых причин изливавшемся на окружающих. Когда Леа задала ему какой-то пустяковый вопрос, он огрызнулся, и она поняла, что мужа сегодня лучше не тревожить. Она отошла в сторону и тихо отдала приказания слугам насчет ванны и кубка горячего вина, сдобренного специями. Задумавшись о своем, Леа пропустила мимо ушей вопросы Кейна.

— Были еще какие-нибудь новости? — в третий раз раздраженно спросил он.

— Я тебе уже дважды сказала — только то, что Херефорд выехал из города, — нервно ответила Леа. — Прошло еще слишком мало времени.

Кейн зашагал по комнате.

— Проклятие! Терпеть не могу сидеть и ждать! Леа поджала губы, понимая, что надо промолчать. Кейн стукнул кулаком по шкафу и подошел к жене. Легонько дернув ее за косу, он спросил:

— Ты что-то очень тихая. Из-за дождика грустно? Или это я на тебя тоску навожу?

Леа едва сдержалась, чтобы не огрызнуться: в последнее время сдерживать себя ей становилось все труднее, однако она понимала, что причина раздражительности — в ее состоянии. Поэтому она изо всех сил старалась держать себя в руках и не позволять эмоциям брать верх над разумом.

— Нет, — покорно ответила она, — мне с тобой никогда не грустно. Я… наверное, это действительно из-за погоды. Тяжелый год нам предстоит…

Он словно взвесил на ладонях тяжелые золотые косы.

— Из Пейнкастла плохие новости, там совсем нечего есть. Нужно охотиться, чтобы добыть мяса, иначе слуги умрут с голоду.

— Слуги могут умереть с голоду?! — с ужасом переспросила Леа. — И ты будешь сам добывать им еду?

Реднор вздохнул. Откуда об этом знать девочке, которая всю жизнь провела в замке, среди достатка и сытости.

— Леа, они не могут охотиться сами, у них нет такого права, и я им его не дам — одному Богу известно, во что может обернуться такая свобода. Но им нечем кормить скот, у них нет зерна, чтобы выменять на рыбу или мясо. Они умрут, если не помочь им сейчас…

— Даже если так, что из того?

— Особенного ничего, только кому тогда сеять хлеб в следующем году?

— Но они же не все вымрут!

— Хорошо, попробуй посмотреть на это с другой стороны. Их предки, так или иначе, присягнули нам на верность. Мы должны заботиться о них, защищать от врагов.

— Бог тебе судья, Кейн. Своим усердием сохранить мир ты уже всех вокруг распугал…

— Может, все и так, но разве голод не враг? Я кормлю моих лошадей и собак, забочусь о них, и они платят мне преданностью. Если я позабочусь о моих подданных, они отплатят мне тем же. Они знают это и идут ко мне со своими бедами, жалуются. И еще… возможно, это слабость, но я не могу видеть плачущих от голода детей.

— Я тоже, — пробормотала Леа. — Ладно, Кейн, поступай, как знаешь.

Реднор вздохнул и улыбнулся — похоже, у жены настроение улучшилось.

— В конце концов, я убедил тебя… Знаешь, мне бы хоть какую-нибудь весточку от отца. Не могу поверить… — Леа метнула на него взгляд, и он осекся. Как-то в голове не укладывалось, что Пемброк мог сделать что-то плохое с отцом. С другой стороны, будь все хорошо, Гонт обязательно дал бы о себе знать. — Он уже такой старый, — вздохнул Реднор.

Леа промолчала. В последние дни они как-то не очень хорошо ладили. Кейн угрюмо поглядывал на жену, не зная, что делать — то ли не замечать, как она дуется, то ли проучить ее разок, чтобы знала, как вести себя, когда муж не в духе. Вдруг раздался стук в дверь.

— Войдите! — сказал Реднор.

Дверь распахнулась — на пороге стоял Бофор.

— Внизу вас ждет человек. Он просил передать вам вот это, — Гарри протянул Реднору перстень. Кейн сразу узнал его — это был перстень Гонта.

— Сейчас спущусь, — побледнев, тихо ответил он.

От посыльного, который оказался монахом, Реднор ничего не добился. Тот лишь скачал, что старый граф остановился в гостинице при их монастыре и попросил аббата послать кого-нибудь к Реднору в Лондон. Кейн нервно защипал шрамы. Если Гонт жив, то этот перстень ни у кого больше оказаться не мог. Если мертв…

— Бофор!

— Да, милорд!

— Половина отряда едет со мной. Скажи, чтобы собирались. Ты и остальные остаетесь охранять ее светлость. Если на вас нападут, продержитесь до темноты. Я могу не вернуться к ночи, тогда постарайтесь выбраться к Херефорду и Джайлсу. Жене я ничего говорить не буду — пусть не тревожится понапрасну. Возникнет необходимость — увозите ее силком, я разрешаю. — Он бросился наверх и столкнулся с Леа в коридоре. Она что-то втолковывала служанке. Реднор оттащил Леа в сторону. — Мне нужно уехать.