Кровные узы

Конечно, в его жизни были женщины — деревенские девки, с которыми он обращался как со скотиной, жадно утоляя похоть; а также знатные дамы, украшавшие двор короля Стефана, куда ему приходилось наезжать довольно часто. Они клялись ему в любви, а он, тогда еще совершенно одурманенный историями из книжек, как-то оставлял без внимания то обстоятельство, что ради любви к нему они предавали своих мужей. Разве запретная любовь Тристана не была искренней? А любовь Ланселота? Но жизнь научила Кейна: женщина, изменяющая мужу, изменяет и возлюбленному, если находит более подходящий вариант или цену повыше. Кейн горько усмехнулся — воспоминания захватили его. Женщины, которые бросали его и смеялись над ним, женщины, которые ложились к нему в постель, движимые мелкими выгодами и крупными политическими интересами. Его сердце покрывали рубцы — живая память о нанесенных ранах.

Он смотрел на брак как на необходимый шаг ради продолжения рода, но яростно отпирался от союза с дочкой Пемброка. Старик Пемброк ненавидел и боялся Гонтов. Но отец Кейна остался непреклонен. Он все приговаривал, что земли Пемброков, входящие в приданое, выбраны с очевидным желанием угодить Гонтам и расположены исключительно выгодно относительно их собственных владений. Главное, что кровные узы между Гонтами и Пемброками — лучший залог мира между норманнскими баронами Уэльса. В конце концов, Реднор согласился жениться даже на дочери Пемброка, уступая своему жгучему желанию заполучить продолжателя рода и наследника.

И тут произошла неожиданность — Леа поразила лорда Реднора. Он не готов был встретить здесь такую миловидную, ласковую и хрупкую девушку и совершенно не представлял себе, как обращаться с женщинами подобного склада. Он чувствовал, что Леа совершенно ни на кого не похожа из встреченных им ранее, она другая! Он боялся, что эта нежная птичка зачахнет от его грубого обращения, совсем как жаворонок, которого он однажды поймал в детстве. Та птичка, когда он попытался приласкать ее, умерла от страха прямо у него в ладонях.

Едва Леа вошла в комнату, он вздрогнул, отвлекаясь от своих размышлений. Его состояние не осталось незамеченным девушкой.

— Милорд, да вас знобит! Это я во всем виновата. Какая же я нерасторопная по сравнению с мамой! — Ей нужно было как-то оправдаться за то, что она столько времени простояла в раздумьях на крепостной стене. — А ваш отец уже искупался и переоделся. Прошу вас, простите меня! Впредь я буду поворотливее!

Она дала прислуге кое-какие указания, и вскоре запах трав, брошенных в горячую воду, донесся до Кейна.

— Вы хотите, чтобы я вас искупала? — спросила она и вдруг залилась краской в смущении. Еще никогда в своей жизни она не купала взрослого мужчину, хотя ее мать и рассказывала ей, как и что делают в таких случаях. Когда приезжали гости, Эдвина всегда брала эту обязанность на себя. Но ведь лорд Реднор помолвлен с Леа… Девушка свято верила, что если Кейн обручен с ней, значит, она должна заботиться о нем.

Она опустила ему руки на плечи, чтобы снять плед. Кейн как-то сдавленно хмыкнул, и она отступила в недоумении.

— Ну, хорошо… Позвольте мне хотя бы помочь вам раздеться.

Он закашлялся, а потом отвернул лицо от огня и уставился на девушку. Ее руки, ее белоснежные руки… Она держала их, не опуская, словно все еще собиралась помочь ему. Он смотрел на них, не отрываясь, и Леа снова смутилась. Воспитанная взаперти, она не могла привыкнуть к столь откровенному мужскому разглядыванию, непохожему на равнодушно-повелительный взгляд отца и подобострастные взоры слуг.

— Нет, спасибо, — нашелся, наконец, Реднор. — Я сам искупаюсь. Мне это более привычно.

Он говорил тихо, и Леа снова приблизилась к нему.

— Милорд, с вами все в порядке? — спросила она, всем своим видом выражая участие.

— Да. Со мной все просто замечательно, — раздраженно, будто отмахиваясь, процедил Реднор.

— Ну, хорошо, тогда я ухожу, а то вода остынет. Прошу вас, перед тем как одеваться, позовите меня. У вас на рубашке кровь, надо обработать раны. Вам сразу станет легче.

— Договорились.

Она тихонько удалилась, бесшумно прикрыв за собой тяжелую дверь.

Все еще погруженный в раздумья, он неторопливо стянул с себя одежду, а потом осторожно ступил в ванну. Кейн поморщился, когда горячая вода лизнула бесчисленные шрамы на ногах, но он уже привык к боли. Он окатывал себя с ног до головы, черпал воду пригоршнями и плескал ее на грудь и плечи, пока не заметил на бортике ванны какой-то маленький желтый кусочек. Некоторое время он бессмысленно таращился на него, соображая, что это за диковина, пока вдруг не понял — мыло. Вряд ли за всю свою жизнь Реднор мылся мылом больше четырех-пяти раз. Он взял его и неумело стал намыливать могучее тело, голову, взбив вокруг себя пенное облако. Потом он ополоснулся, выбрался из ванны и, стоя на здоровой ноге, с удовольствием растерся грубым полотенцем. Кейн вспомнил, что Леа собиралась прислать кого-то поухаживать за его ранами, но сначала он надел чулки и обулся, надежно укрыв от посторонних глаз искалеченную ногу, а затем уже дал знать, что покончил с мытьем.

Леа появилась тут же, без промедления, словно стояла за дверью и дожидалась, когда он позовет ее. Она спросила позволения обработать его раны, и Реднор посмотрел на нее с нескрываемым удивлением. Он думал, что Леа позовет кого-то из прислуги, но не допускал и мысли, что она возьмется за это дело сама. Неожиданно для самого себя Кейн согласился. Он вновь уселся в кресло и уставился на огонь, стараясь выглядеть невозмутимым.

— Ой! — воскликнула Леа, обработав целебной мазью из горшочка мелкие порезы. — Здесь у вас воспаление!

— Да, одна старая рана, которая никак не хочет заживать. Хотя, впрочем, это неважно, — поморщился Кейн.

— Нет-нет! Ею обязательно нужно заняться. Мне понадобится нож, чтобы все тут вычистить. Если хорошенько постараться, ручаюсь, все мигом заживет.

— Через два дня я уезжаю. — Кейн раздраженно махнул рукой. — Кто будет смотреть за ней? Пусть так и останется. Я хожу с этой раной, уже Бог знает сколько; чуть больше, чуть меньше — не все ли равно?

Леа никогда в голову не приходило переспрашивать мужчину или перечить ему, но сейчас она решила ослушаться Кейна. Движимая лишь заботой о нем, Леа опустилась на колени — надо было смазать жуткого вида багровые шрамы у самого паха. Она почувствовала, что тело его внезапно напряглось.

— Я не причиню вам боли, милорд, — успокоила она, зачерпывая рукой очередную порцию снадобья.

— Причинишь мне боль? — Реднор поразился наивности и простоте девушки; в ее помыслах не было и тени плотских желаний.

— Я понимаю, конечно, что я еще так молода, но меня хорошо учили, — продолжала настаивать Леа. — Если вы не доверяете мне, то разрешите, я позову маму.

— Как ты можешь сделать мне больно? — боролся с собой Кейн. По своей наивности эта девочка и подумать не могла, что сейчас творилось с ним: его охватило желание. Последние несколько недель у него не было ни одной женщины, и теперь на него совершенно по-особому действовали сумрак комнаты, близость Леа, которая уже была его невестой, тишина вокруг. Он вдруг так страшно захотел ее, что едва не потерял сознание. Прикосновения Леа возбуждали его, ощущение ее рук у бедер мутило рассудок.

— Нет, — в конце концов, выдавил он из себя, — не надо никого звать. Бери нож и делай то, что собиралась. Я просто хотел тебя избавить от лишних хлопот.

Если бы она хоть не прикасалась к нему, он смог бы усмирить свое тело, хотя это было бы не так и просто. «Она ведь не деревенская девка, — внушал он себе. — Я овладею Леа, но сделаю это так, чтобы не обидеть ее, с уважением. С уважением», — повторил он про себя, когда девушка вновь приблизилась к нему.

От ее прикосновения Реднор вздрогнул, и Леа, чтобы успокоить его, приложила прохладную ладошку к его шее. К сожалению, это не принесло ему облегчения: Кейн чувствовал, что тело его содрогается словно в лихорадке, а кровь гулко пульсирует, отдаваясь дробными ударами в висках.