Страница 85 из 89
Валентина Михайловна — Анне Алексеевне
«11 ноября 1965 г., Москва
Дорогой друг Манилов — вертушечка — загадка!
Вы уехали, я осиротела, а к тому же еще и мороз грянул, и плохо мне, хотя вчера была моя дорогая врач и нашла во мне улучшения. Я этого не чувствую и на всякий случай отсиживаюсь дома.
Вчера с Випперами должна была пойти к Мясникову — смотреть его коллекцию, но одумалась и не пошла. Сегодня Випперы передо мной „отчитывались“, и я очень пожалела, что не пошла — коллекция изумительная. М[ясников] очень жалел, что я не пришла (это очень мило с его стороны), и мы пойдем, как только Вы приедете, — вместе…
Узнайте у Тани, где она себе покупает красивые туалеты, и, пожалуйста! наберитесь желания и пойдите — может, шубку не приталенную найдете! Или платьице, или „кустюмчик“ какой ни на есть…»
Анна Алексеевна — Валентине Михайловне
«9 марта 1966 г., Москва
Дорогой друг, вот опять Вы лежите[177] в cour des Miracles, а мы с П. Л. отправляемся куда-то на юг, и это очень грустно, потому что когда Вы в больнице, то мне хочется приходить с передачей, получать от Вас записочки, делать все не то и некстати. А теперь все это будут делать милая Вера Николаевна и бурная Тамара. Но П. Л. устал и мечтает уехать, это редко с ним бывает, и, вероятно, он правда очень устал.
Мы никогда не были в Сочах и не знаем, что это такое — советский beau monde[178], только боюсь разочароваться, ведь сейчас не сезон и бомонда не будет. Вот беда. Андрей приехал в полном восторге от своей поездки. Он делал доклад по-английски (вот нахал!) в Полярном институте им. Скотта в Кембридже. Было много народа, и доклад сошел хорошо. Все наши старые друзья были чрезвычайно внимательны к нему, и он был очень этим тронут. Тут он понял, что такое был молодой П. Л. в Кембридже! Мы все-таки, может быть, поедем в мае в Англию, во всяком случае, ходят такие слухи.
Как Вы думаете, Вы сможете опять нас вынести после Вашей болезни? Ваша комната Вас ждет, а мы вернемся в самом начале апреля. Целую Вас очень нежно и крепко, не сердитесь на меня, я знаю, что глупая да еще Манилов, но люблю Вас очень, что Вы должны хоть немного чувствовать».
«14 марта 1966 г., Сочи
Дорогая Валентина Михайловна,
Здесь просто рай, погода — хорошее московское лето. Море плещется под окнами. Все начинает цвести. Дом построен прямо над пляжем, в современном стиле, все очень просто и красиво получилось. Самое хорошее, что комнаты совсем звуконепроницаемы, что почти никогда не бывает. Народу — полчище, но среди них ни одного знакомого. Служащие, рабочие, колхозники. Все лечатся. Мы живем тихо, П. Л. уже трудится.
Часто вспоминаем Вас и беспокоимся о Вашем здоровье. Как-то Вы в больнице живете…»
«17 марта 1966 г., Сочи
…Вчера позвонили из Москвы и сказали, что Вам чуть лучше. Как-то спокойнее стало на душе. Все время думаешь: как-то Вам там? У нас чудо как хорошо, тепло, даже когда нет солнца. И так хотелось бы часть этого тепла передать Вам. П. Л. нет, нет-да скажет: как-то там В. М. Видно, его это волнует. А он все сидит и работает. Здесь тихо, никто не тормошит, работать хорошо».
«22 марта 1966 г., Сочи
Дорогая Валентина Михайловна,
Мы с П. Л. поздравляем Вас и шлем свои самые теплые и самые сердечные пожелания скорее увидеть Вас у нас в парке. Подправляйтесь к нашему приезду, т. е. к 5–6 апреля. Как сжимается сердце, думая о вас опять в больнице. Опять и опять все пережитые уже раз ужасы. Здесь хорошо, погода нас балует, бывает прохладно, даже иногда дождь, но все-таки как хорошо из зимы попасть в этот благословенный край. Нам звонят по телефону, и я знаю о всех Ваших бедах, и часто думаем о Вас. Еще раз привет от П. Л. Целую крепко…»
Валентина Михайловна — Анне Алексеевне
«23 марта 1966 г., из больницы
Моя драгоценная — вчера так умучили лечением (без передыха от 6 до 10 вечера), что разрыдалась и захотела в покой вечный. Ночью не спала. 6 раз меняла взмокшие рубашки.
Сегодня утром спустила все 4 шины. Наконец дали камфору, и я пришла в себя.
Опять верю, что увижу вас. Спасибо за открытку. Тамара методична, как часовой, — ежедневно бывает у меня от 1½ — 2 часов. Привозит питье и еду. Герой! Вера Ник. больна гриппом, Терновский тоже. <…> 2 раза был у меня Василенко, 1 раз специально удостоена была, 2 раз — в общем обходе. Он из „великолепных“ Magnifico[179]. <…>
Всё путают. И врачи делают ложные выводы „в медицину“, и защищают ученые степени не быстро, но верно…»
«26 марта 1966 г., Москва, из больницы
Дорогой, драгоценный друг мой любимый, Анна Алексеевна и с неповторимым образом мышления (так, кажется, о нем выразился Сноу) Мажисьен — Миозотис[180]
— Петр Леонидович. Мне не только лучше, но, как видите, в день своего и Ан[ны] Ал[ексеевны] дня рождения позволяю себе некие вольности, а может, и непочтительности.
Я оживаю.
Спасибо за телеграмму.
Меня сегодня с утра навестил В. Н. Терновский с дарами — цветы и книжка стихов Бажана „Итальянские встречи“. Дальше: Тамара в ярко-сиренево-голубых волосах (таких еще не бывало!) с цветами и ½ жареной! (все разрешили есть) курицей. Дальше: Вера Никол. с навагой, цветной капустой, морсом, рисунком 3-летней внучки и 4-мя рассказами Честертона, которые перевела Наташа [Н. Л. Трауберг] для сборника Честертона, котор[ого] она составительница и редактор. Рассказы — дивные, сохраню для вас.
Как много надо поговорить с Вами и почесать за ушком (если Madame разрешит!).
Я еще не совсем уверена, как болезнь подействовала на мой организм и на мою всегда неуравновешенную голову.
Тут обнаружилось, что я говорю на каком-то особом языке: никто не понимает, и думали, что я брежу.
Плохо было очень, очень. Елена Константиновна [Березовская] почти ежедневно забегает ко мне — говорит, что вы ей это завещали.
Они с Евг[ением] Мих[айловичем Лифшицем] неожиданно едут 8-го апреля в туристическую поездку в Западную Африку, Грецию и Италию на месяц.
Много разного и интересного произошло в последнее время, и если это перемешать с больничными впечатлениями, то хочется „приблизиться“ к Честертону.
Хочу шашлык, поджаренный у вас в „Grille“ под красным светом. Хочу видеть Антарктическое семейство во всей красе и всех вместе.
Неужели это все возможно и будет в моей жизни тутошней (земной!)?
Спас меня все же Василенко. Оказывается, в эту клинику со всего Союза ждут места месяцами. Но, в конце концов, все же все очень смешно. Но до чего бывает обидно, противно!
Вот вам мои „глупости“…»
«Всё правда, хоть и 1 апр. 1966 г.
Моя драгоценная, дорогая!
2 письма от Вас получила (одно через Вер. Ник.), и второе сегодня почтой. Раз — два благодарю.
Надеялась (в уголке души) встретить Вас в дверях Вашего дома, но… увы!
Сегодня сказали, что и не видно, когда меня выпишут. (А тут клиника серьезная — всё для науки! И много, слишком много уколов, лекарств и процедур — больному.) К вечеру изнемогаю от усталости. Пока об этом нет речи.
У меня маленькая еще тлеет надежда, что „Дамир все же ошибся!“ Просто мой организм плохо справляется, а антибиотики (вкалывают самые разнообразные 4 раза в сутки по распоряжению Василенко) мало действуют.
Раньше, до антибиотиков, давали при воспалении легких на 6 недель бюллетень.
177
В. М. Ходасевич в это время лечилась в клинике проф. В. X. Василенко в Первом Медицинский институте.
178
Бомонд (фр.).
179
Великолепный (ит.).
180
Myosotis — незабудка (лат.). Намек на цвет глаз.