Страница 76 из 89
После смерти В. М. Ходасевич остался ее большой художественный и литературный архив, и Анна Алексеевна положила много сил, чтобы привести его в порядок. Особенно важным она считала организацию посмертной выставки Валентины Михайловны и издание книги ее воспоминаний, над которой та работала долгие годы. При разборе архива Валентины Михайловны Анна Алексеевна обнаружила и свои письма, и, как истинный архивист (она много десятилетий разбирала, приводила в порядок архив Петра Леонидовича), она забрала пачку своих писем.
Прочитанные вместе с письмами Ходасевич, адресованными Анне Алексеевне, они воссоздают достаточно объемно их дружбу за многие годы. Эти письма, лучше всяких других слов, доносят до нас ту нежную привязанность, большое взаимное уважение и любовь, которые питали другу к другу эти две замечательные женщины.
Анна Алексеевна — Валентине Михайловне
«8 декабря 1952 г., Москва.
Милая Валентина Михайловна,
Посылаю Вам обещанную книгу Герасимова[153]. Почитайте ее, это очень занимательная штука — восстановление лица по черепу.
Привет,
А. Капица»
«19 апреля 1957 г., Москва
Дорогая Валентина Михайловна,
Поправляйтесь скорее, право, без Вас очень ску-у-учно, и мы так давно Вас не видали. Спасибо за красивейший кофейник — это нечто совсем невиданное и теперь будет воздвигаться на наш стол после обеда.
У нас наконец вернулся Андрей[154], в очень хорошем виде, масса впечатлений и, мне кажется, воспоминаний о какой-то совсем неземной жизни. Их дразнят, что они все в „пингвинячьем состоянии“ и не могут привыкнуть к нашей сутолоке и суете. Да еще, вдобавок, больше года жили при полном коммунизме, не зная ни денег, ни забот, одни труды. Привез массу фотографий, которые сейчас проявляются, очень много материалов для диссертации, так что работы по горло. Мы их ездили встречать в Ригу, а П. Л. и Сережа даже вышли им навстречу на ледоколе, вот когда Андрей был удивлен.
Мы сейчас очень много бываем на даче, но очень обидно, что никакой весны, если бы не грачи и жаворонки, которые, не обращая внимания ни на что, заливаются вовсю, то вообще о весне не было бы разговоров.
Сейчас все помешались на балете на льду, но мы избежали этого поветрия, и я, кажется, не очень жалею. Лампочки под юбками наших москвичей свели с ума. Что-то будет с фестивалем[155], уже сейчас рассказывают всяческие небылицы, кого будут пускать, кого будут выдворять. Во что будет превращена Москва? Ничего, нашим москвичам полезно подтянуться, правда, мы больше всего любим потемкинские деревни, но все же надо будет всю молодежь накормить и уложить. Да к тому же молодежь бурная от природы, а тут еще молодежь всего мира…»
«5 мая 1958 г., Прага
…Как жаль, что Вы так далеко от нас, у нас так много разнообразных впечатлений, все было так интересно, необычно и так много готики, барокко, святых, замков, чего, чего только не было. От барокко у меня уже совершенно закружилась голова. Чехи в 17–18 веках покрыли всю страну ангелами и святыми, насажали их всюду. В одном городе ангелы сидят на заборе, свесив ноги на улицу. В соборе Св. Витта есть фреска 20–30 гг. 20 века — коленопреклоненные 4 господина в костюмах с галстуками — это сыновья какого-то фабриканта устроили часовню в честь отца! В том же соборе (в центре Старой Праги) витражи из современного стекла — правда, изумительного стекла, как драгоценные камни. Поражаешься на каждом шагу — вся старина в Праге живая, везде живут, все соборы, дворцы, дома продолжают свою обычную жизнь, и поэтому, начиная с готики, собор или дома могут в себя впитывать все последующие стили. Масса скульптуры и хорошей, и дурной, и всякой. Богатство Праги и оглушает, и восхищает. Мы только жалели, что весна опоздала на месяц и мы не видали ее в цвету, что уже совсем невиданно прекрасно. Но памятник Сталину… Нет слов описать — это только можно рассказать.
Впечатлений масса от поездки еще и потому, что мы пользовались машиной и наездили 3 500 километров по северу Чехии, по пограничной области с Германией. Очень интересно. Вся история прошла перед глазами — от средневековых замков на вершинах холмов до пустых домов на дороге, оставленных выселенными немцами. Рассказов очень много, жаль, что не умею, как Вы, выражать свои мысли на бумаге. А нужно было бы все описать. Мы все же научились видеть за последние 40 лет, наблюдать. Может быть, и с ошибками, но в то же время со своими собственными выводами.
Какая там резная готическая скульптура и живопись! У чехов она сильно отличается от германской приблизительно до 15 века, когда начинает чувствоваться уже влияние Севера. <…>
Ивановы укатили „кругом Европы“. Была масса волнений, одна за другой страны отказывали нашим туристам в визах — Турция, Греция и, наконец, Италия. Тут все пришли в уныние, и вдруг — о радость! — они получили разрешение в Египет! Всеволод Вячеславович в восторге (это, вероятно, почти Индия). Тамара Владимировна в недоумении, но жалеет об Италии. Кроме того, много дней в Париже и Брюсселе. <…>
Я очень жалею, что пропустила выставку Рериха. Москва бегала и восторгалась. Ну, „необъятного не объять“.
Когда Вы вернетесь? Очень скучно, хочется знать Ваше мнение о всем, что видели и слышали. Я рада, что Вы начали воспоминания, ой, как это интересно.
Целую Вас крепко и радуюсь, что Вы на юге. Здесь весна еще даже не предвидится…»
«14 мая 1958 г., Москва
Дорогой спутник по выставкам, до чего же мне Вас не хватает!
Я вчера была на выставке Рериха. Она не закрывается — слишком большой интерес. Много молодежи. Много стариков. Но если бы я могла Вам найти слова, чтобы рассказать свои впечатления. Надо совсем забыть, каким был Рерих, которого мы все хорошо знаем. Это совсем другой художник. Вероятно, больше всех ему созвучен Кент. Но какие у Рериха горы! Гималаи так портретно переданы, что у меня впечатление, что я их видела своими глазами. Ой, как он хорошо знает, что в пейзаже лишнее, чего не надо писать, что необходимо. Но если бы можно было Вам рассказать о красках. Есть некоторая плакатность (как у Кента), потому что предельно лаконично. Краски настолько смело лежат, прямо такие ярчайшие. Ярко-желтый хром рядом с лиловым, фиолетовым. Так сияет вся живопись, что просто не поймешь, что произошло. И просто — до предела. Серия маленьких портретов Гималаев; большие полотна, одно такое сияющее, что вы его видите первым, а потом все время возвращаетесь к нему. Одна картина с фигурой какого-то „снежного человека“, сидящего на первом плане в созерцательной позе, кругом снег, а на заднем плане уходящие бесчисленные хребты Гималаев, все синее, пока последний не исчезает в тумане. Это одна из самых впечатляющих картин. Ну, да всего не перечтешь. Огни на Ганге, необыкновенно поэтично, в темноте фигуры склоняются к воде, а по реке плывут зажженные плошки! Закаты в горах. Ярко-оранжевая гора. Ярко-желтое, зеленое небо. Какое-то фиолетово-серое, и если он хочет, то горят звезды. Но самое удивительное — это предельная лаконичность и простота. Мне ужасно Вас не хватало. Вы бы увидали во столько больше меня. Ой, как жаль. Но, кажется, это все останется у нас.
Конечно, Рерих знал что-то такое о горах, что никто не знает. Там надо быть, вероятно, буддистом и впитать в себя все величие Гималаев. Конечно, есть люди, которые кричат, что это цветная фотография, что это плакат. Но до чего же это хорошо, и как бы хотелось иметь у себя дома. Как надо хорошо знать горы, чтобы их так чудесно видеть и уметь передать. Там висит портрет Рериха (написан сыном), он красивый старик, благообразный в старости, с бородой, [в] каком-то строгом халате, на фоне окна и гор. Вот Вам и пейзажист! Что тут скажешь.
153
Герасимов М. М. Основы восстановления лица по черепу. М.: «Советская наука», 1949.
154
А. П. Капица вернулся из первой своей антарктической экспедиции.
155
Речь идет о Международном фестивале молодежи, который в 1957 г. проходил в Москве.