Страница 69 из 89
«27 сентября 1946 г., Париж
Дорогая Анюточка, письмо твое очень тревожное, вижу, что Петя сильно переутомился и что ему нужен длительный покой. Пиши чаще о его здоровье. <…> Напиши мне, кто живет в Москве с мальчиками, пока вы с Петей отсутствуете?..»
«1 ноября 1946 г., Париж
…Слава Богу, что Пете стало лучше. <…> Воздух и тишина и спокойствие поправят его. Как вы устроились на даче?..»
«28 ноября 1946 г., Париж
…Сейчас получили твое письмо от 13 ноября. Очень обрадовались хорошему известию об улучшении Петиного здоровья. Рада, что спокойная жизнь в деревне на даче поправила его здоровье. Сообщения часто не верны и волнуют…»
Трудно сказать, узнала ли Елизавета Дмитриевна истинное положение вещей в Москве. Ее письма становятся все короче и короче. Силы уходят. Теперь в основном пишет Мария Ивановна, а Елизавета Дмитриевна ограничивается лишь короткими приписками. В конце июня 1948 года у нее случился удар. Мария Ивановна трогательно заботилась о «своей любимой подружке» и регулярно посылала Анна Алексеевне подробнейшие письма о состоянии здоровья Елизаветы Дмитриевны. Часто в них звучит бесконечная горечь: «…Как жаль, что Вы так далеко. Так бы хотелось поплакать с Вами вместе и пожалеть себя, что мы лишаемся такой цельной души, которая так умеет любить и прощать…» Много позже, когда я спрашивала Анну Алексеевну о последних годах ее матери, она все больше отмалчивалась, видимо, не хотелось ворошить воспоминаний, и только как-то сказала: «Меня не пустили к ней, когда она болела…» В конце сентября 1948 года из Парижа пришла телеграмма: «Мама скончалась этим вечером без страданий. Целую и очень тоскую…»
Только двадцать лет спустя, в 1968 году, оказалась Анна Алексеевна в Париже и смогла прийти на могилу матери. И уже после кончины самой Анны Алексеевны, разбирая ее архив, я наткнулась на маленький конвертик, в котором лежали засушенная веточка и записка: «Листочки с могилы моей мамы в Париже»…
Опала. Жизнь на Николиной Горе
17 августа 1946 года конфликт П. Л. Капицы с Берией, с которым он отказался сотрудничать над созданием советской атомной бомбы, завершился изгнанием Петра Леонидовича из созданного им Института физических проблем. Постановление об освобождении Капицы с должности начальника Главкислорода и с должности директора Института физических проблем подписал Сталин. Сохранилось письмо, которое Анна Алексеевна написала Ольге Алексеевне Стецкой, заместителю Капицы, уже после того, как постановление Сталина пришло в ИФП.
А. А. Капица — О. А. Стецкой
«Николина Гора, [без даты]
Дорогая Оленька,
Когда вы отучитесь к нам звонить и сообщать, что у вас делается? Каждый такой звонок и разговор выбивает П. Л. из колеи и волнует его. Чем меньше будет таких волнений, тем скорее он придет в себя. Вам всем на это время надо как-то прожить своим умом, совсем не опираясь на Петра Л. Ведь чему-то вы все от него научились за 10 лет совместной работы, вот теперь как раз время это все приложить на практике. Помни, что от меня спросится здоровье П. Л., а от тебя и всех других сотрудников здоровье — института. Вот это и есть та линия, кот[орой] надо держаться.
Позвони или завтра, или в понедельник Елиз[авете] Петр[овне] и скажи, что мы просим их нам позвонить, П. Л. хочет поговорить с Георг[ием] Нест[оровичем].
Интересно, как ребята будут жить одни эти три недели; хорошо, что приехал Леня.
Целую крепко. Привет.
Твоя А К.
Суббота.
P. S. Передай Олегу [Писаржевскому] информационный список, пусть пошлет, куда надо. Ему же посылаю 3.000 руб. на оплату всех долгов».
Из воспоминании Анны Алексеевны (Запись и литературная обработка Е. Капицы.)
В те годы никто не мог чувствовать себя в безопасности, а у Петра Леонидовича давно были плохие отношения с Берией. А в послевоенный год ему приходилось постоянно иметь с ним дело, ведь Петр Леонидович был членом Особого комитета по атомной бомбе, а Берия его возглавлял. Петр Леонидович говорил, что с Берией работать у него не получается. Много лет спустя наш хороший знакомый генерал армии Андрей Васильевич Хрулев рассказал нам историю, очевидцем которой он был. Он происходил из потомственного семейства золотых дел мастеров, это были честнейшие люди. Во время войны Хрулев был начальником Главного управления тыла. Нам, конечно, очень повезло, что такой человек был начальником тыла. Так вот, по каким-то делам Хрулев находился у Сталина. Вдруг в кабинет входит Берия и начинает убеждать Сталина, что Капицу надо арестовать. На это Сталин, помолчав, сказал (эта фраза хорошо запечатлелась у меня в памяти): «Я его тебе сниму, но ты его не трогай». Продолжения разговора Хрулев не знал, ему стало неловко, и он вышел из кабинета.
А мы не знали самого разговора, зато хорошо знали его продолжение. В институт к Петру Леонидовичу зачастили государственные комиссии — проверять состояние дел с кислородом. Ему это было очень неприятно, противно еще и потому, что он видел подлое поведение некоторых людей вокруг себя. Многие с готовностью бросились изничтожать Капицу и обвинять его в самых невероятных вещах. Но надо сказать: кто никогда не шел ни на какие сделки, кто всегда был на стороне Петра Леонидовича, защищал его, так это Бардин. У него по этим вопросам всегда было отдельное мнение, он всегда был на высоте, а это тогда было совсем непросто. Петр Леонидович был очень благодарен за это Бардину, очень его уважал.
Петр Леонидович, конечно, понимал, к чему ведут все эти разбирательства, но он не ожидал, что его выгонят сразу отовсюду, и из института тоже. Это произошло в конце августа 1946 года Петр Леонидович был в отпуске, и мы жили на даче. Насколько я помню, у нас были какие-то гости, и тут приехала Ольга Алексеевна Стецкая. Она была заместителем Петра Леонидовича в институте и близким нам человеком. Ольга Алексеевна приехала и сказала, что Петр Леонидович больше не директор.
Петр Леонидович тяжело это переживал, долго болел, у него с сердцем были большие непорядки. Мы так и не вернулись в Москву и продолжали жить на даче, появляясь в городе очень редко, только в случае крайней необходимости. За все годы, что Петр Леонидович был в опале, мы ни разу в городе не ночевали. Мы были очень осторожны, и, по-видимому, наша осторожность была не напрасной, ведь Берия мог разделаться с Капицей самыми разнообразными способами. Мы замечали некоторые странности, которые с нами происходили: то вдруг у Петра Леонидовича начались неполадки с печенью, чего у него никогда не было, то неожиданно и абсолютно непонятно откуда появились вши. Петр Леонидович вполне допускал, что его захотят «извести», ведь у нас в доме была «казенная обслуга», явно приставленная к нему. Нас постоянно старались выманить с дачи, предлагали различные путевки в санаторий, различные поездки. Возможно, только большая наша осторожность, то, что мы старались как можно меньше ездить в Москву, никогда не гуляли в одиночку, — это и позволило нам избежать «несчастного случая».
В связи с этим хочется вспомнить печальную историю с Соломоном Михайловичем Михоэлсом. Мы познакомились с ним у Иофанов, сейчас трудно точно вспомнить, когда это произошло. Во всяком случае, это он, будучи председателем Антифашистского еврейского комитета, привлек Петра Леонидовича к выступлению на антифашистском еврейском митинге в 1941 году. Петр Леонидович очень хорошо относился к Соломону Михайловичу, их симпатия была взаимной, и им было интересно друг с другом. Иногда Михоэлс бывал у нас в доме. Когда мы попали в опальное положение, наша связь со многими людьми практически оборвалась, нас навещали очень и очень немногие.
В январе 1948 году зазвонил телефон, я подошла — говорил Соломон Михайлович. Меня удивил этот звонок, ведь мы давно не виделись. Михоэлс сказал, что ему хочется поговорить с Петром Леонидовичем. Они говорили какое-то время, а в конце Михоэлс сказал: «Я уезжаю сейчас в Минск, и мне хотелось как-то с вами попрощаться». Вскоре до нас дошли слухи о его трагической гибели. Мы с Петром Леонидовичем всё думали — почему он перед отъездом вдруг позвонил, позвонил попрощаться. Очевидно, он догадывался о том, что с ним могло случиться.