Страница 56 из 89
«…Капица не представляет собой индивидуальный случай, но отражает собой положение всей русской науки, которая сильно страдает из-за узконациональной политики нашего правительства. А эта политика проистекает из полного игнорирования научного мира. <…> Ученые России очень страдают от их изоляции от остального мира». (Из письма Н. Бору, 25 мая 1935 г.); «…Очень грустно видеть, как рвутся все связи между Капицей и британской наукой, одна за другой. Я не думаю, что Капица когда-нибудь сумеет забыть, как разумно и замечательно с ним обходились в Англии. Я испытываю громадную признательность, в первую очередь лорду Резерфорду, а также Кембриджскому университету и Королевскому обществу, двум великим организациям, которые в своем стремлении к научным целям поднялись выше национальных барьеров и приняли Капицу, иностранца, основываясь только лишь на его достоинствах…» (из письма Ф. Смиту, 26 июня 1935 г.).
Перед отъездом по просьбе Петра Леонидовича Анна Алексеевна пишет главному редактору Nature Р. А. Грегори:
«21 декабря 1935 г., Кембридж
…Я Вам пишу по просьбе моего мужа проф. Капицы. Мне бы хотелось знать, найдете ли Вы возможным вставить в один из ближайших номеров Nature небольшую заметку о том, что проф. Капица собирается работать в дальнейшем в Москве, и дать его новый адрес.
В прошлом году в Nature была заметка о его задержании в Москве. (Вам, может быть, интересно узнать, что в России в целом ряде номеров Nature эта заметка была вырезана!) Для Капицы было бы очень важно, если было бы отмечено изменение его адреса в Вашем научном журнале, имеющем самое широкое распространение.
Пока ничего нельзя сказать о новой лаборатории, она еще в нерабочем состоянии, и я знаю, что Капица не любит говорить о будущих планах до их материализации. В последние несколько месяцев отношения Капицы с правительством укрепились настолько, что он счел возможным начать работу в Москве. Но он не изменил своего отношения и по-прежнему считает, что способ, с помощью которого его заставили работать в Москве, неправильный.
Нигде он не будет так счастлив, как был в Кембридже. <…> Только его непоколебимая позиция заставила наше правительство осознать, что бесполезно пытаться его запугать и единственно, что возможно — это рискнуть ему доверять.
Я пишу Вам все это, потому что Капица всегда отзывался о Вас с большим уважением и потому что я знаю, что Вы проявляете интерес к жизни в России…»
Выполнив поручение Петра Леонидовича, она, вероятно, уже по собственной инициативе, пишет в тот же день еще четыре письма ведущим физикам в разные страны — Бору, Ланжевену, Мейтнер, Сигбану. Во всех письмах Анна Алексеевна более или менее подробно сообщает о теперешнем положении Капицы и просит поддержать его в новой жизни на новом месте, не забывать его, писать ему.
«21 декабря 1935 г., Кембридж
Дорогой Профессор Бор,
У Капицы дела лучше, и я надеюсь, что очень скоро он снова будет работать. Он пришел к компромиссу с советским правительством относительно лаборатории. Наше правительство согласилось закупить все оборудование из Англии. Резерфорд, после приватных переговоров с Капицей, показал свою обычную широту мысли и убедил все заинтересованные стороны, как, например, Королевское общество и Университет, согласиться на перевозку оборудования.
Однако душевное состояние Капицы вызывает беспокойство, он очень неуверен в себе, не уверен, хватит ли у него сил продолжить борьбу за свои права, он чувствует себя совершенно изолированным от всех своих зарубежных коллег. По моему мнению, в настоящий момент очень важно показать ему, что его друзья не только не забыли его, но будут следить с симпатией и интересом за развитием его исследований в новой обстановке.
Я прошу всех его друзей помнить это и сделать все, чтобы восстановить в нем уверенность, необходимую для работы и жизни. Я не сомневаюсь, что переезд в Москву его приборов и возможность вновь работать, а также поддержка его друзей помогут ему преодолеть все трудности.
В начале января я возвращаюсь в Россию с мальчиками…»
В прошедшие месяцы в письмах Анны Алексеевны часто прорывалась досада на то, что Поль Ланжевен не хочет активно бороться за возвращение Капицы в Англию. Но это уже в прошлом, а сейчас она понимает, как важна для Капицы поддержка такого выдающегося ученого и большого друга.
«21 декабря 1935 г., Кембридж
Дорогой господин Ланжевен,
Пишу Вам, потому что знаю, что Вы будете рады, что дело Капицы почти закончено. Говорю почти, потому что, даже если советское правительство и стало обращаться с Капицей более прилично, оно еще далеко от того, чтобы оказать ему полное доверие.
Рада сообщить Вам, что они нашли компромисс. Правительство согласилось с мнением Капицы, что он не сможет восстановить заново в Москве все приборы и что самое лучшее — это купить кембриджскую лабораторию. Правительство согласилось предоставить Капице свободу действий. Он написал Резерфорду и попросил его помочь в этой покупке. Резерфорд, со своей стороны, убедил Королевское общество и Кембриджский университет, заинтересованных в этом деле.
В Москве для приема всех этих приборов был построен институт. Теперь дело за Капицей — работать и доказать свою добрую волю. К сожалению, он часто в состоянии неуверенности в себе, неуверенности в том, что все наладится. Вот почему я обращаюсь ко всем его друзьям с просьбой дать ему почувствовать, что все его друзья за границей понимают, насколько это для него трудно начать все с начала, и, кроме того, что он не будет забыт своими зарубежными коллегами.
Пишите ему, дайте ему понять и почувствовать, что у него по-прежнему есть друзья во Франции. Сейчас более чем когда-либо это ему необходимо.
Я абсолютно уверена в том, что спустя год или два отношения между Капицей и нашим правительством станут не просто нормальными, но и дружескими. Совершенно очевидно, что для русской науки очень важно иметь такого человека, как Капица. Он не только выдающийся ученый, но для него вопрос интернационализма в науке не пустое слово, а дело всей жизни…»
Примерно о том же она пишет и Лиз Мейтнер в Германию и, кроме того, просит ее «объяснить всем друзьям Капицы его теперешнее положение».
«21 декабря 1935 г., Кембридж
…С материальной стороны все обстоит благополучно, но это стоило Капице таких колоссальных усилий, что теперь временами он чувствует себя подавленным. В нем нет той уверенности в себе, которая необходима человеку в его положении, когда начинается новая жизнь, и особенно, в таких трудных условиях. <…>
Я пишу Вам, потому что Вы всегда были расположены очень дружески к нам обоим, и я могу просить Вас объяснить всем друзьям Капицы его теперешнее положение. Это, как мне кажется, будет лучшим способом помочь ему.
В начале января я собираюсь с мальчиками в Москву и очень бы хотела повидаться с Вами, когда мы будем проездом в Берлине…»
Анна Алексеевна пыталась охватить своим призывом все ведущие физические центры Европы. Пишет она и крупнейшему шведскому физику М. Сигбану:
«21 декабря 1935 г., Кембридж
…Вы были так добры и проявляли интерес к нему во время наиболее трудного периода его жизни, и я осмелюсь попросить Вас не забывать Капицу, сейчас, когда он в Москве. Он потерял 2 года в своей научной работе и чувствует себя отрезанным от своих коллег за границей. Я думаю, что для него сейчас самое важное — ощущать, что он не забыт и не покинут своими друзьями.
Я пишу об этом, потому что его моральное состояние сейчас оставляет желать лучшего, на него большое впечатление произвели все драматические события прошедшего года. Любовь и интерес к нему со стороны всех его друзей ученых помогут ему справиться с ситуацией. И, конечно, немаловажен тот факт, что скоро задействуют снова его приборы и он сможет вновь работать, чего он был таким ужасающим способом лишен…»