Страница 42 из 89
John’а волнует вопрос кабелей — возможно ли будет их достать и пр. Вообще хорошо, что я здесь. Масса всяких вопросов, на которые я могу ответить или Тебя запросить, и вообще оказалось, когда я приехала, что гораздо больше можно послать, чем казалось раньше. Сейчас они все чувствуют Твое нетерпение, оно передается через меня, я тоже всех тормошу, тороплю, торчу в лаборатории и, главное, говорю с Тобой по телефону. Эмиль [Лаурман] все еще не знает, что ему делать, я его ругаю изредка и оставляю думать, потом ругаю опять. Он по каким-то семейным обстоятельствам говорит, что хотел бы £ 70, а не £ 60, но если очень трудно, то согласится на £ 60. Я сказала, что напишу Тебе, и если Ты найдешь возможным, то, конечно, сделаешь, но чтобы он помнил, что сейчас интересы страны стали Твоими интересами. Он удивился! Pearson выше всех похвал, тоскует по Тебе, как невеста…»
«№ 2
3 декабря 1935 г., Москва
…Я тебе не писал эти дни, так как вообще это время много писал, но вчера кончил[94]. Я вообще это время неважно себя чувствовал, немного шалило сердце, видно после гриппа. Но теперь мне лучше. В институте дела идут понемногу, медленно и медленно. Боюсь, что к приезду машины не все будет готово[95]. <…> Но вот что хорошо. Шурин механик Мин[аков] приехал и взялся за работу. Видно, он дельный парень и предан очень Шаль[никову]. Это характеризует хорошо Шаль[никова], если к нему так привязываются люди. Но самым большим сюрпризом был приезд сюда Колькиного стеклодува Петушкова. Он приехал проситься на работу сам, специально в Москву. Ну, конечно, я его принял. Он немного жилистый парень, но, говорят, лучший стеклодув в Союзе. Так что сейчас кадры подбираются. Есть, значит, уже 8 человек. Я, Шальников, потом я при[гласил] Стр[елкова]. Хотя [я] с ним не говорил, но, говорят, он хочет ко мне. Потом мастер М[инаков] и стеклодув П[етушков], Pearson, и если Laur[man] перестанет валять дурака, то он. Наконец, первого [декабря] появилась Оля Ст[ецкая]. Она принципиально согласна, только ей надо сдать работу и, конечно, надо оформить все. Так вот, это все прекрасные люди и вполне достаточное ядро, кругом которого будет расти институт. <…>
Как часто, Крысеночек, мне недостает тебя. <…> Я так привык к тебе, что всегда без тебя тяжело и скучно. Как часто хотелось бы много сказать и поговорить. Боюсь думать, что скоро тебя увижу опять, через месяц ведь ты должна опять приехать, и с ребятами. Как они выросли и изменились, ведь полтора года я их не видел. Поди ж [ты], меня позабыли. Ну, хорошо, что они хотят сюда. Надо им будет купить санки, лопаты, чтобы они хорошенько кувыркались в снегу. Но мне страшно, что будет такая резкая перемена климата, ведь январь — самый холодный месяц. Может быть, все же их отправить в Крым? <…>
Но как много хлопот теперь у тебя, Крысеночек. Мне даже очень страшно, что ты переутомишься. Так ты помни, что у всякого человека есть предел нагрузки и, кроме него, никто не знает, где этот предел. Следи сама за собой, меня ведь нет рядом с тобой…»
«№ 3
7 декабря 1935 г., Кембридж
…Я очень рада, что О. С[тецкая] приехала, и надеюсь, что скоро у Тебя настанет образцовый порядок и, главное, вы сможете уменьшить ваш бюрократический аппарат. Он особенно поражает, когда снова возвращаешься в Mond Lab.
Все машины и аппараты уже должны быть на пароходе, так как „Сибирь“ должна была уходить сегодня, но она, по последним сведениям, уходит 10-го. В Аркосе мне сказали, что не только „Сибирь“, но и следующий пароход, идут в Ленинград. Если это так, то на нем также будет отправлено все, что возможно. <…> В Твоем столе, в ящиках, оставлена Твоя научная переписка и все присланные за этот год оттиски, так что Ты можешь сразу сесть и заниматься. Около 10-го едет дипкурьер, и ему дается чемодан с Твоими записками. Он довольно большой, а главное тяжелый. Ну, уж пускай везет. <…>
Ты, Петюш, не беспокойся, у меня дела много, но это мне нравится, а главное, я вижу результаты, что очень приятно. Знаешь, я почти никогда не обедаю и не завтракаю дома! Все хожу в гости, все очень милы, и всем хочется все знать. J. J. (Дж. Дж. Томсон. — П. Р.) велел Тебе передать, что они очень Тебя ценили и очень жалеют, что лишились Тебя в колледже. Он был очень мил.
Я постараюсь послать все остальные вещи на следующем пароходе, чтобы самим ехать налегке. Я думаю, что мы сможем выехать вскоре после Рождества, но я не хочу бросать тут дела на полдороге, лучше все закончить. <…>
Через неделю, 14-го, я устраиваю прощальный вечер, и приходит много народу. Это самый удобный и простой способ со всеми проститься. К нам собираются в гости пол-Кембриджа! Да из Лондона тоже приедут, всем интересно, и все хотят проехаться.
Ребята здоровы и веселы и очень хотят ехать. Ты, когда встретишь Андрейку, должен ему сказать, что Ты думал, что он маленький, а он такой большой! Это у нас уже решено, что Ты так скажешь. Пожалуйста, не забудь. Сереже говори что-нибудь в этом же роде. Санки надо купить. Знаешь, каждому простые деревянные, чтобы могли возить их за собой, маленькие и легкие. Они оба мечтают Тебя увидеть, совсем не забыли и все время говорят о Тебе…»
«№ 3
9 декабря 1935 г., Москва
…Получил твое письмо, 2-е, и заказал разговор с Кембриджем. Поехал в институт. Там начали немного шевелиться. Наконец-то, давно пора. Со строителями беседовал 1½ часа. Я неумолим: пока все сделано не будет, не примем здания. Они говорят, что переделать некоторые двери возьмет 1½ месяца. Я говорил: буду ждать хоть год, но чтобы все было сделано до конца…»
«№ 4
11 декабря 1935 г., Кембридж
…Вчера была в Аркосе и отдала Твои записки и диапозитивы. Курьеру чемодан показался очень тяжелым, и полпред, смеясь, сказал: как бы курьера не заподозрили, что он везет что-то не то, что полагается!
Посылаю Тебе список вещей, конечно, очень короткий. Такой же лежит в чемодане, и такой же даю курьеру, с ключами. Чемодан будет доставлен Фил[иппу] Яков[левичу Рабиновичу], и он позвонит Тебе. Вчера же я была на пристани и видела человека от Harrison’a[96]. Все будет погружено на „Сибирь“, и сегодня ночью она уходит в Ленинград. Всех ящиков 19 штук, личных и лабораторных вещей. Прилагаю список их. Лаборатория сможет выслать еще вещи на следующем [пароходе]. „Смольный“, по здешним сведениям, идет тоже в Ленинград…»
«№ 4
11 декабря 1935 г., Москва
…Ты у меня молодец, работаешь, живешь, как маятник. Боюсь, тебе тут скучно будет, там к тебе все в гости ходят, а тут нас будут еще долго побаиваться. Но вот я живу здесь второй год спокойной жизнью, и мне это нисколько не трудно. Но главное, наладить работу и скорее за опыты. Но раньше марта трудно ждать, что все наладится, хотя я и нажимаю вовсю. <…> Шальников помогает мне хорошо, без него было бы трудно. Но мерзавцы строители все переделывают и перекрашивают, нам не дают покоя. Хотя сейчас строители начали работать хорошо, вернее энергично. Вывели сырость во многих местах и немного подчистились и доводят все до конца.
Я занят подготовкой к монтажу, тут мне трудно, т. к. я не знаю фирм и работников здесь достаточно, но это все наладится. Затирает нас с различной мелочью, совсем пустяки, как умывальники, выключатели, материя для занавесок, латунь и медь для мастерских и пр., и пр., и пр., и пр.
Все хлопоты и заботы о такой ерунде, о которой вообще мне не приходилось и думать. Но, слава Богу, нету научной работы, и меня это не так еще раздражает. Но меня коробит при мысли, как будет дальше, другой раз я заснуть не могу от кошмарных мыслей. <…>
94
Речь идет о письме Сталину от 1 декабря 1935 г. (См. Есаков В. Д., Рубинин П. Е., Капица П. Л. Кремль и наука. Т. 1. Создание Института физических проблем./ М.: Наука, 2003, С. 360–363.
95
Речь идет о мотор-генераторе, с помощью которого получали сильные магнитные поля. Он должен был прибыть в Москву с первой партией научного оборудования Мондовской лаборатории. В лаборатории его называли обычно «машиной» или «большой машиной».
96
Английская фирма-экспедитор.