Страница 30 из 89
Дорогой мой глупышек, я видела Поля, он был очень мил, расспрашивал о Тебе и о ребятах. Сережа (Внимание — шифр! Имеется в виду Резерфорд. — П. Р.) ведь написал ему письмо, это ему очень понравилось, и он сказал, что постарается что-нибудь придумать, чтобы послать Сереже в подарок. Он говорил, что у него есть друзья, с которыми он посоветуется, и просил меня подождать, не уезжать, пока он не пришлет мне подарок. Так что я здесь задержусь еще на несколько дней.
Да, Зверушечка, в нашей разлуке есть свои хорошие черты, а именно: я поняла, как глубоко Ты мне дорог и что никто не заставит меня Тебя разлюбить…»
«№ 17
6 ноября 1934 г., Париж
…Я думала, что уеду сегодня домой, а оказалось, что еще надо здесь побыть. Я не видала Поля после моего первого визита к нему, а особенно торопить его тоже нельзя, так что я сижу здесь и развлекаюсь, как могу. Хожу смотреть выставки и художников. К сожалению, очень мало хороших и совсем нет картин, которые хотелось бы купить и повесить в комнате, с тем чтобы на них всегда смотреть. Еще другое развлечение: я хожу в мастерскую рисовать. Это бывает под вечер, часа на два. К моему большому удивлению, я рисую ни капли не хуже, чем раньше, но, конечно, и не лучше. Но все-таки странно, что после всех этих лет я не потеряла навык очень скорых набросков. Это очень приятно, потому что кажется, что сейчас мне придется заняться этим очень серьезно и постараться продавать. Это выставки так на меня действуют: они так плохи, что удивительно, что люди покупают картины, а художники живут трудом своих рук. <…>
Зверушечка милая, я написала письмо Коле, прилагаю копию вместе с этим. Я его еще не послала, а пошлю, когда приеду домой, и, если хочешь, подожду ответа от Тебя. Может быть, Ты не хочешь по каким-либо соображениям, чтобы я его послала…»
Петр Леонидович одобрил письмо жены Н. Н. Семенову. Так и написал 14 ноября: «Я одобряю твое письмо Коле, хотя Ты немного здорово говоришь обо мне. Но общий дух письма правильный».
А. А. Капица — Н. Н. Семенову
«21 ноября 1934 г., Кембридж
Дорогой Коля,
меня очень огорчило Петино письмо, где он пишет, что поссорился с тобой[64]. <…> Ты достаточно хорошо его знаешь, чтобы понимать, что его нервная система всегда была в страшно напряженном состоянии. Мне бы хотелось, чтобы ты вспомнил, что те 13 лет, которые он провел в Англии, не были годами спокойной научной работы, но колоссальной и напряженнейшей борьбы, борьбы за осуществление и проведение в жизнь тех научных принципов и идей, которые многим казались тогда не только невыполнимыми, но совершенно невозможными. Как ты думаешь, легко далось ему признание со стороны английских физиков и эта борьба за свои научные идеи? <…>
Он добился признания не только себе, но и всем вам, которые не имели возможности личного контакта. И мне очень грустно, что такого человека, как Петя, теперь у нас в Союзе хотят обвинить в том, что он никогда для Союза не работал и только жил в свое удовольствие за границей. И что ему, человеку одного дела и одной мысли, могут не верить. Вот тут и важно нам всем, его друзьям и, главное, людям, знающим его и его непоколебимую волю к достижению раз поставленной цели, нам, его друзьям, помочь ему теперь, когда опять перед ним период борьбы за осуществление его идей научной работы. <…>
Вот к этим-то друзьям я и хочу обратиться. К тебе как к другу его с самого начала его научной работы, к другу, прошедшему с ним все тяжелые годы. Неужели сейчас, когда ему еще гораздо труднее, чем когда-либо, ты его оставишь и не постараешься разъяснить другим, в чем состоит ошибка их взглядов на Петю?
В данный момент ему нужны все его друзья, и именно те друзья, которые бы были в то же время и преданными гражданами Союза.
Ты ведь понимаешь, что такой человек, как Петя, очень дорог стране, что нельзя его терять и что долг каждого из нас: его для Союза и для науки сохранить. <…>
Я уверена, Коля, что все, что здесь написано, не есть для тебя новость, что ты это и сам знаешь и понимаешь. Но главное, помни, что Петькины нервы всегда были в очень натянутом состоянии, и что были случаи, когда он был на грани нервного расстройства[65], и что не надо это забывать и снова до этого его допускать. А то не простим мы себе никогда, что не сумели сохранить его для творческой работы…».
«№ 27
8 декабря 1934 г., Ленинград
…Сегодня у нас прилив нежности к Вам. Мы всё о Вас думаем и боимся, что Вы чувствуете себя одинокой и несчастной. Дорогие мои, мы Вас нежно, нежно любим и всегда стремимся к тому, чтобы Вам было по возможности хорошо. И Вы о нас заботитесь, вот прислали лекарство и все прочее. Ведь как Вы хорошо угодили, Крысятки мои, как раз у нас вышла вся мыльная паста, и Вы прислали свежую (кусок, конечно, солидный). Как Вы угадали? Когда мы брились вчера вечером, то все нам Вас недоставало, чтобы поцеловать Вас и подставить гладенькую щечку[66].
Ну вот, Крысенок, я чересчур ударился в лирику. Это нам с тобой не под стать.<…>
Твои последние письма меня слегка огорчают. Мне кажется, ты теряешь веру в себя, а это нехорошо. Человек должен стремиться быть счастлив в любых обстоятельствах.
…[Так] как я только отдыхаю теперь, голова моя работает все лучше и лучше. Я построил уже три возможных теории работы мускулов, и одна из них должна быть верна. Я хочу по приезде из Москвы уже одну из них попробовать. Конечно, я не огорчусь, если они все 3 будут никчемные. Найду четвертую…»
В начале декабря непременный секретарь АН СССР В. П. Волгин просит Капицу приехать в Москву. Здесь, в Президиуме Академии, 9 декабря состоялось совещание, в котором приняли участие академики А. Н. Бах, С. И. Вавилов, И. В. Гребенщиков, Г. М. Кржижановский и Н. Н. Семенов. Говорили о перспективах работы П. Л. Капицы в СССР. 11 декабря Петр Леонидович написал «руководителям страны» (слова из ежедневника), что готов возобновить в СССР те работы, которые он вел в Кембридже. Но при условии, что все оборудование его кембриджской лаборатории будет приобретено советским правительством для его московского института и что два его английских ассистента будут приглашены в Москву на 2–3 года, чтобы помочь наладить работу этого нового института.
23 декабря председатель СНК СССР В. М. Молотов подписывает постановление об организации в Москве, в составе Академии наук, Института физических проблем.
3 января 1935 года газеты «Правда» и «Известия» сообщают о назначении П. Л. Капицы директором ИФП.
Это сообщение не обрадовало, а скорее даже огорчило Анну Алексеевну. Все усилия ее были направлены на то, чтобы «вытащить» Капицу из Советского Союза, хотя бы временно. Чтобы он смог завершить в Кембридже начатые им опыты с жидким гелием и договориться с Резерфордом о продаже научного оборудования его кембриджской лаборатории Советскому Союзу — для его института в Москве… Она огорчена, что он должен жить в столице, а не в Ленинграде, вдали от близких ему людей — матери, брата, семьи ее отца. Жить в гостинице…
«№ 52
3 января 1935 г., Кембридж
…Мне ужасно больно, что Тебе не с кем там даже поговорить и Ты приходишь в поганую Метропольную комнату и должен там спать — совсем один со своими мыслями. Только, дружочек, не отчаивайся. И помни, драгоценный мой, что я и ребята Тебя отчаянно любим, и если Ты это сейчас не чувствуешь, то только потому, что мы далеко, и Тебя не можем обнять. Но любим Тебя очень активно, так, как всегда любили, и только нам нужно знать, что Ты не падаешь духом и не очень Тебя мучают мрачные мысли. Мне кажется, что самое для Тебя лучшее — вообще не жить в Москве. Москва для Тебя ужасна. <…> Ты в Москве определенно себя хуже чувствуешь, чем в Ленинграде, где Ты гораздо более самостоятелен и гораздо более независим. В Москве Тебя могут требовать сюда и туда хоть каждые полчаса, заставлять Тебя ждать, и этими ожиданиями Тебя больше и больше изводить. Ты не давай себя изводить и помни, что все Тебе не верят и смотрят на Тебя очень подозрительно.
64
См. письмо П. Л. Капицы от 28 октября (№ 10).
65
Анна Алексеевна имеет в виду гибель первой семьи Петра Леонидовича зимой 1919/1920 гг. во время эпидемии гриппа в Петрограде. Об этом страшном времени вспомнил и П. Л., когда писал жене 8 апреля 1935 г.: «Мое положение сейчас напоминает то душевное состояние, в котором я был лет 16 назад, когда я потерял жену и двух детей. Мне было очень тяжело, та же апатия и то же отсутствие желания жить» («Капица. Воспоминания…». С. 386).
66
По всей видимости намек на то, что он получил секретное письмо, скрытое в мыльной пасте для бритья, которое Анна Алексеевна ему прислала (см.).