Охотник

А потом он увидел, что и впереди ползет такая же змея, разгоняя мелочь — он словно шел под конвоем, не имея возможности никуда свернуть.

Скоро Вадим добрался до знакомого зала. Тот почти не изменился, лишайник все также приятно светился зеленым светом, и на нем глаз отдыхал от тяжелой темноты за спиной. Змея впереди отползла в сторону, открывая путь к алтарю, вторая — та, что сзади, неспешно проползла мимо и заняла позицию справа, продолжая следить за каждым его движением немигающими глазами.

За спиной послышалось громкое шипение, он оглянулся и увидел еще одну, которая оказалась еще больше своих товарок. Она приподняла голову и теперь гипнотически покачивалась, пробуя воздух черным раздвоенным языком.

Крот сделал шаг вперед и неожиданно заметил — алтарь не пуст, что-то темное обвивало его. Он подошел поближе и увидел гигантскую змею, которая могла спокойно проглотить быка. Царь змея.

Чувство страха стало настолько сильным, что у него застучали зубы. Он не знал, что делать, и как выбраться отсюда живым. Прошло наверное минут пять, прежде чем змея шевельнулась, и над ним нависла огромная плоская голова. Коричнево-желтые глаза с вертикальными зрачками спокойно и внимательно разглядывали его. Вадим во сне знал, что это существо разумно, и не просто разумно, а сверхразумно. Он перед этим странным созданием был всего лишь мелкой, глупой букашкой, залезшей туда, куда ему соваться не стоило.

— Ты взял камень? — шипение змеи было настолько громким, что стало больно ушам. — Зачем?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — ответил Крот. — К тому же я сплю.

— Камень лежал здесь, ты пришел и забрал его. Зачем?

— Не знаю, — ответил Вадим. — Наверное решил, что имею право.

— Право надо заслужить, а ты ничего не сделал. Ты вор, и наказание тебе будет суровым. Верни или умрешь. Нет, не так: верни и умрешь.

Змея открыла огромную пасть с кривыми гигантскими клыками, и от собственного дикого крика Крот проснулся. Его еще минут пять потряхивало от страха, потом он встал, и отправился на кухню. Там он замер у окна, глядя на темный двор, поеживаясь то ли от холода, то ли пережитого страха. Было три часа ночи, на улице ни единого человека, но у Вадима возникло странное ощущение, что за ним наблюдают — кто-то прятался среди скользящих теней деревьев, среди сугробов и заснеженных машин и следил за ним немигающими желтыми глазами с вертикальными зрачками.

Он недоуменно передернул плечами и пошел спать, подумав о том, что самое глупое занятие это придумывать себе разные страхи. Ужасы — это хлеб западного мира, там сыто и спокойно и ничего не происходит, вот и придумывается всякая чушь про гигантских змей гоняющихся за человеком или про акул, прогрызающих борт корабля. В России это никому не нужно, здесь сама жизнь череда ужасов.

Он вернулся в кровать и быстро провалился в вязкую глубину сна. На этот раз ему приснился светлый вихрастый мальчишка, который бродил по дикому нехоженому лесу, наполненному огромными деревьями великанами, где в толстый слой зеленого моха проваливалась нога до лодыжки, а трава вырастала до пояса. Мальчишка охотился за огромным серым волком, и было в нем что-то озорное и в то же время трогательное, доброе. От него исходило ощущение полноты жизни и такого внутреннего покоя, что даже во сне Вадим улыбнулся. Но тут зазвонил будильник, а поскольку он заснул на диване, а не на кровати, то отключить его не удалось. Пришлось вставать.

На улице было темно, ночь никак не хотела уходить из заснеженного города. Повсюду лежал серый снег. Слепящие фонари освещали пустынный двор. Ему снова показалось, что под аркой кто-то стоял, но взревел мотор машины, потом еще один, и наблюдатель исчез. Началось новое утро.

Он встал и потащился в ванную, с трудом заставляя двигаться одеревеневшее тело. После вчерашнего похода руки и ноги болели как от тяжелой тренировки и даже контрастный душ не помог. Жить не хотелось, куда-то идти тоже, но он заставил себя выпить кружку горячего крепкого кофе, и ему стало чуть легче. Тогда он оделся и пошел на работу.

Трудовая неделя не задалась с самого начала: шеф отправил его разгребать накопившиеся организационные проблемы в филиалах, и он мотался из одного офиса в другой, раздувая щеки и делая вид, что он важная шишка, присланная с особой и очень важной миссией.

Разных отчетов, графиков и плохо работающих программ пришлось пересмотреть много, особых недочетов он в них не нашел, да и жалко как-то было копать по-настоящему — в филиалах работали такие же парни и девчонки, как и он. Но не мог же Вадим придти к шефу и сказать, что все хорошо. Пришлось рыться, что-то находить, указывать, записывать, давать многочисленные никому не нужные разъяснения, и от этого уже в четверг он чувствовал себя полностью разбитым и обессиленным.

Единственное, что дало силы дожить до конца недели, так то что на пятницу наметилась вечеринку — у Гриши Столярова наступил день варенья. Лоб вырос большой — двадцать семь стукнуло. Решили собраться в небольшой кафешке, посидеть, выпить, про жизнь поговорить. Крот опоздал, потому что последний проверяемый филиал находился на окраине, и дорога оттуда была долгой и тягостной.

Когда он ввалился в небольшой зал, наполненный табачным дымом, полумраком, неспешно звучащей музыкой и гомоном звучащих голосов, вечеруха была уже в полном разгаре. Две бутылки водки уже опорожнили, салаты уничтожили, дымящиеся пепельницы набили до верха.

— Привет! — сказал Вадим.

За сдвоенным столом сидело шесть человек: сам именинник и его подружка Света из соседнего отдела, Николай и Денис со своими подружками Аленой и Юлей, и пустое место для него. Вадим уже две недели как расстался со своей последней пассией, которой очень не нравилось, что он свои выходные дни проводит под землей, а не с ней. Она сначала пыталась его уговорить, потом устроила скандал и ушла, прихватив любимую кружку, исходя из женской логики, что с паршивой овцы хоть шерсти клок.

Новой подруги у него не появилось, о чем, кстати, Крот не жалел, так как заметил, что без женского яда в его квартире стало спокойнее и приятнее жить.

Ему сразу налили штрафную, которую Вадим выпил с огромным удовольствием. Затем набросился на еду, и на какое-то время выпал из общего трепа за жизнь. Крот пил, ел и чувствовал себя почти счастливым человеком.

Часам к десяти они выпили уже пять бутылок водки. Именно в этот момент кожу Вадима словно обдало морозным воздухом, а по телу побежали противные мурашки. Он недоуменно поднял голову и посмотрел по сторонам: кафе гудело, люди пили, ели, несколько пар танцевало на небольшом пятачке перед эстрадой подо что-то ритмичное и громко рычащее из динамиков. Табачный дым смешивался с криками и музыкой, а вентиляция не успевала выбрасывать его на улицу, заменяя на городской вечерний смог.

Все было как всегда: люди, гомон, само кафе, но что-то было не так. Точнее стало не так. Кроту даже показалось, что сквозь шум и гомон ему слышится раздраженное змеиное шипение. Вадим выпил еще стопку, но очарование вечера уже оказалось необратимо потеряно, и что еще хуже, он стал трезветь, причем быстро. А трезвому мир видится иначе, люди становятся хуже, грохот музыки начинает давить на перепонки, еда становится невкусной, и вечер теряет свое очарование. Крот встал, сослался на какую-то важную встречу, на что получил в ответ понимающие усмешки — компания явно решила, что у него свидание, попрощался и зашагал к выходу.

Вадим и сам себя не понял: почему ему вдруг стало тягостно, безмерно скучно и неприятно, как всегда бывает трезвому человеку в пьяной компании. Он вышел на улицу, вдохнул морозный, сладкий после густой и тяжелой атмосферы кафе воздух, посмотрел на ярко-освещенную улицу со спешащими куда-то машинами и задрал голову. В городах люди редко смотрят на небо, да оно и не видно среди ярких огней, но Крот смотрел на него всегда: нравилось оно ему, даже такое как сегодня темное и хмурое.

Полюбовавшись пару минут клочьями черных туч, он вздохнул и зашагал по улице домой. Идти было всего три квартала, если не торопиться — минут двадцать. Нормально. Быстрее и не нужно. Спешить некуда. В подземелье он завтра не полезет; уже решил, что отдохнет, выспится, поваляется в постели, потом сделает генеральную уборку и забьет холодильник продуктами, сходив в ближайший супермаркет, чтобы потом недели две не думать о том, чем ужинать и завтракать.