Страница 2 из 2
— Я кого-то поймал, а кого — не знаю! Пахнет, как Жираф, и лягается, как Жираф, только его не видно!
— Похоже, они тут все невидимые, — сказал Леопард. — Не верю я им. И ты не верь. Поймал — вот и сиди у него на голове до утра, как я. А там посмотрим.
И они просидели на головах у своей добычи, пока не настало утро, ясное и солнечное. И тогда Леопард сказал:
— Эй, брат Эфиоп, что там у тебя на завтрак?
И ответил Эфиоп, почесав голову:
— Поди пойми. Вроде бы это Жираф — но ведь Жираф должен быть ярко-рыже-жёлтым с головы до пят, а эта живность сплошь покрыта коричневыми пятнами! А что у тебя на завтрак, брат Леопард?
И ответил Леопард, почесав голову:
— Поди пойми. Вроде как Зебра, но ведь Зебра должна быть с головы до пят нежно-серо-бурой, а эта штуковина вся покрыта лилово-чёрными полосками. Что это ты с собой сотворила, Зебра? Ты разве забыла, что дома, в Высоком Вельде, я тебя за десять миль прекрасно видел? А теперь что? Теперь тебя не разглядеть!
— Вот именно, — отвечала Зебра. — Тут тебе не Высокий Вельд — не видишь, что ли?
— Теперь-то я всё вижу, — сказал Леопард. — А вчера не видел. Как вы это делаете?
— А вы нас отпустите, — сказала Зебра, — и мы вам покажем.
И Леопард с Эфиопом отпустили Жирафа и Зебру; и Зебра тут же отпрыгнула в колючие кусты, чья тень ложилась на землю полосками, а Жираф отскочил под высокие деревья, которые отбрасывали пятнистую тень.
— А теперь глядите, — хором сказали Зебра и Жираф. — Вот как мы это делаем. Раз, два, три! Ну, и где ваш завтрак?
Леопард во все глаза глядел туда, куда отпрыгнула Зебра, а Эфиоп — туда, куда отскочил Жираф, но ни Зебры, ни Жирафа они не видели, а видели они только тенистый-претенистый лес, с полосатыми тенями и пятнистыми тенями — тот самый лес, где так ловко спрятались и Жираф, и Зебра.
— Ничего себе! — воскликнул Эфиоп. — Надо бы и нам выучиться этому фокусу. Учись, Леопард, а то торчишь, как кусок мыла в ведёрке с углём!
— На себя посмотри, — пробурчал Леопард. — Сам, между прочим, желтеешь тут, как горчичник на мешке угольщика!
— Сколько ни обзывайся, а есть всё равно хочется, — рассудил Эфиоп. — Мы с тобой чересчур заметны на фоне окружающей среды, это яснее ясного. Так что я, пожалуй, последую совету Павиана. Он сказал, что мне пора измениться; а поскольку менять мне нечего, кроме кожи, ею и займусь.
Леопард ушам своим не поверил:
— На что же ты её собрался менять?!
— На черновато-коричневатую, с лёгким багрянцем и отблеском синевы. Красиво и практично: кто хочет залечь в ложбинке или за деревом, тому такая кожа придётся в самый раз!
И Эфиоп — раз-два! — взял да и сменил свою кожу, и Леопард изумился ещё сильнее: он никогда прежде такого не видел.
— А как же я? — спросил он, когда Эфиоп вдел последний мизинчик в новенькую блестящую чёрную кожу.
— Тебе бы тоже не мешало послушаться Павиана. Он же посоветовал тебе линять.
— А я что? — возмутился Леопард. — Я так и сделал. Слинял быстренько сюда, причём вместе с тобой. И много мне от этого пользы?
— О-хо-хонюшки, — вздохнул Эфиоп. — Павиан совсем не о том говорил. Он не велел тебе носиться как угорелому по всей Южной Африке. Он всего лишь сказал, что надо полинять. Стать пятнистым, понимаешь?
— Это ещё зачем?
— А вот возьмём, к примеру, Жирафа, — сказал Эфиоп. — Или, если ты предпочитаешь полоски, возьмём Зебру. Ты заметил, как вся эта пятнистость и полосатость полезна для их здоровья?
— М-да, — задумался Леопард. — Всё равно не хочу быть похожим на Зебру, ни за что на свете!
— Ну решай, — пожал плечами Эфиоп. — Мне нравится с тобой охотиться, но если ты твёрдо намерен красоваться тут как подсолнух у просмолённого забора — тогда что ж, прощай, мне будет тебя не хватать.
— Ладно, — вздохнул Леопард. — Тогда пусть пятна. Только, пожалуйста, маленькие, аккуратные. Не желаю походить на Жирафа — ни за что и никогда!
— Я тебя легонько запятнаю, — успокоил его Эфиоп, — кончиками пальцев. На них видишь сколько ещё чёрной краски осталось? Постой-ка смирно.
Эфиоп сложил пальцы щепоткой (на них ещё оставалось полным-полно чёрной краски) и прижал к боку Леопарда, и к другому боку, и к спине, и ещё раз, и ещё, и ещё — и всякий раз, прикасаясь к Леопарду, он оставлял на нём пять крошечных чёрных пятнышек, точно пять лепестков. Глянь на любого Леопарда, моя радость, — и ты сразу их увидишь. Иногда пятнышки получались слегка смазанными — это там, где у Эфиопа дрогнула рука; но если вглядеться, то хорошо заметно, что их всегда пять — пять отпечатков, оставленных кончиками толстых чёрных пальцев.
— Вот теперь ты красавчик! — сказал Эфиоп. — На голой земле ты будешь точь-в-точь как груда камней, на груде камней — как пёстрый валун, на ветке — как солнечный свет, пробивающийся сквозь листву, а на тропинке тебя вообще никто не заметит. Вот это жизнь, да? Только представь — и сразу замурлычешь от радости!
А это Леопард и Эфиоп, которые уже последовали совету мудрого Павиана: Леопард обзавёлся пятнами, а Эфиоп — новой кожей. Эфиоп стал чёрным, поэтому его звали Самбо[8], а Леопарда прозвали Пятнистым, и это имя он с тех пор и носил. На картинке Эфиоп и Леопард охотятся в пятнисто-крапчатом лесу: они сидят в засаде, высматривая господина Раз-Два-Три-Ну-И-Где-Ваш-Завтрак, и его тоже можно увидеть на картинке, если хорошенько вглядеться. Эфиоп прячется под деревом, ствол которого как раз под цвет его кожи, а пятнистый Леопард залёг на крапчатой груде камней. А господин Раз-Два-Три-Ну-И-Где-Ваш-Завтрак спокойно объедает листья с верхних веток. Так что это не просто картинка, а Картинка-Головоломка, из тех, где надо отыскать кошку или ещё кого-нибудь.
— Тогда почему ты сам не стал пятнистым? — спросил Леопард.
— Нам, чёрным, больше пристал простой чёрный цвет, — сказал Эфиоп. — А теперь пойдём-ка поглядим, как там поживают господа Раз-Два-Три-Ну-И-Где-Ваш-Завтрак? И с тех пор, моя радость, зажили они — лучше некуда. Вот и сказке конец.
Ах да, и ещё. Ты наверняка слышал, как взрослые говорят: «Разве может Эфиоп переменить свою кожу, а Леопард — свои пятна?» Так вот: нету дыма без огня. Взрослые, конечно, мастера говорить глупости, но вряд ли им пришло бы в голову так упорно повторять эту глупость, если бы Эфиоп с Леопардом и впрямь однажды не сделали того, что сделали. Но больше, моя радость, они этого не сделают, я тебя уверяю. Им и так хорошо.
8
Эфиопа звали Самбо — сто лет назад в Америке это было типичное негритянское имя, вроде Джека у англичан или Жака у французов.