Страница 64 из 68
Все политики выступают от имени народа, но перед тем же народом никогда не отчитывались, — ни цари, ни генсеки, ни президенты — и так вниз по вертикали.
То, что произошло — преступление! Общество потеряло Конституцию. Её просто растоптали и расстреляли. Мы стали жить вне поля Закона, не по праву Закона, а по закону права сильного…»
За всё время октябрьского безумия Стороженко спал мало, осунулся из-за переживаний и странствий по взбудораженной Москве. Он словно растворился в событиях. Вечерами, когда становилось не по себе от лжи «говорящих голов» с телеэкрана по поводу недавних событий, Николай включал диктофон, с которым он ходил к Белому дому, и слушал записи исповедей простых граждан. Они, только они, отражали правду происшедшего.
В разное время двухнедельного спора блики законности и юридической правоты отсвечивались на лицах той и другой стороны, но дальнейшие действия ветвей власти грешили то большей гордыней, то великим испугом. Стороны искали своих врагов среди своих, сначала по принципу «кто не с нами, тот против нас», а затем — «если враг не сдаётся, его уничтожают». В общем, Россия стояла на пороге гражданской войны.
В черные дни октября 1993 года правители были слепы и глухи, они стояли по разные стороны баррикад на своей родной земле. Поэтому в тот миг Стороженко отчетливо вспомнил слова:
Так мог сказать только Максимилиан Волошин.
Мы все обманулись, нас всех обманули. Конституции нет. Парламент разгромлен. Оппозиция притихла. Демократы хотят сильной руки. Нет, такая рука сейчас не поможет обществу. Нынче нужна — умная голова!
Война и бойня
Война есть процесс, который разоряет тех, кто выигрывает его.
Начало грозненской трагедии в Чечне Стороженко воспринял как конец ельцинизма, считая бесшабашность решения «всенародно избранного» президента миной замедленного действия, заложенной под основы российской государственности.
«Режим, — рассуждал Николай, — обожжется на этой авантюре. Власть и бизнес сошлись в одном — война выгодна для собственных карманов. Эта война планировалась. Недаром Кремль дал добро на оставление в Чечне 50 % оружия гарнизонов бывшей Советской Армии. А в республике его было много, очень много. Не парадокс ли?!»
Стороженко рассуждал часто абстрактно, однако конкретность и эмоциональный окрас раздумий появились лишь тогда, когда его сын — солдат-«срочник» был направлен в Чечню. У отца была возможность оставить его в Москве, пристроить в какой-нибудь местный гарнизон, вплоть до Кремлевского полка, но сын сразу же отверг малейшую возможность осуществления подобного.
— Я хочу служить и жить так, как все простые парни, — сказал он отцу.
Спустя только несколько месяцев после призыва Николай узнал, что сын воюет в Чечне. Защемило на душе, заныло под грудиной. Пропал сон, всё чаще «ночи мучительная повесть» диктовалась бессонницей. Появились черные раздумья и понимание того, что пуля-дура в любую минуту может оборвать жизнь сыну. Он гордился поведением всегда немногословного парня, заявившего командиру перед отправкой в Чечню, что если его оставят в гарнизоне мести плац, то он перестанет уважать себя. А когда решился вопрос отправки, то попросил офицера не сообщать об этом отцу.
Первую весточку от сына Стороженко получил спустя два месяца после ввода федеральных войск в дудаевскую Ичкерию. В письме он извинялся за столь длительное молчание и обещал писать в будущем почаще.
«Нет, не на месяц эта бойня, — нередко говорил сам себе Николай. — Чепуху городит Грачев, что десантным полком может взять Грозный за несколько часов. Забыл министр обороны ермоловские слова о том, что Кавказ — крепость, которую невозможно взять штурмом, её можно одолеть только осадой. Совсем вылетели из головы „октябрьского полководца“ 1993 года знания истории. В Академии Генерального штаба, которую он окончил, наверное, изучали опыт уличных боёв в годы минувшей войны.
Легче, конечно, приказывать стрелять по парламенту, который не мог ответить тем же. Политики не смогли договориться мирно и заварили кавказскую кашу, которую наверняка придётся расхлебывать не один год простым солдатам, офицерам и генералам. На Кавказе скоротечных войн не бывало. А тем более нельзя победить до зубов вооруженный народ. В горах развернётся такая партизанская война, которая будет стоить жизни не одной тысячи наших сынов и с той, и с другой стороны».
Мысли о Чечне теперь часто посещали полковника запаса. Опыт оперативной работы позволял ему делать прогнозы, которыми он делился с товарищами.
Однажды, сидя за столом, он с упоением читал книгу своего земляка Н. В. Гоголя «Духовная проза». Художник представлял себя не той фигурой писателя-сатирика, обличителя пороков человеческих, а мыслителем совершенно другого типа — аскета и острого публициста, великого патриота своей страны. Николай был сражен некоторыми откровениями. В книге давалась духовная проза писателя без купюр, которые практиковались в отношении мастера до и после 1917 года. Он был поглощен чтением, наслаждаясь правдой жизни. Вдруг зазвонил телефон. Николай нехотя подошёл к аппарату.
— Привет, Семёныч! Узнаёшь?
— Ну как не узнать тебя, Андрюха!
Чем занят?
— Пишу в стол, читаю то, что не дочитал во время службы, — образно говоря, ремонтируюсь духом, — ответил Стороженко.
А как с финансами?
— Живу на пенсию.
— Хватает?
— Всех денег не заработаешь. Да и у гроба карманов нет…
— А не хотел бы поработать в Думе?
— Нет, не хочу. Служить бы мог, а прислуживаться не смогу, тем более разрушителям Отечества.
Подумай, деньги, как говорится, не пахнут.
— Нет, Андрей, именно сейчас они пахнут дерьмом и кровью.
Участие сына в боевых операциях раздражало Николая и беспокоило ночными раздумьями всё чаще и глубже. Он считал, что исполнительная власть вкупе с «арбатским» генералитетом повинна в вооружении ичкерских бандитов, в непродуманности военных операций и безразличии к судьбам отвоевавших. Он был уверен, что отдельные чиновники кровно заинтересованы в войне, пахнущей нефтедолларами и огромными барышами.
С другой стороны, было видно, что президент вместо того, чтобы цементировать монолитность народов России общенациональной идеей, стал заигрывать с региональными элитами, раздаривая суверенитеты в таких объёмах, сколько кто может «переварить или проглотить». Так началась цепная реакция насаждения президентских постов от глав республик до руководителей всевозможных объединений. Замаячили везде президенты, как недавно секретари.
Назначение Д. Дудаева, боевого генерала-авиатора, на пост президента Чечни санкционировал сам Ельцин с целью разгрома местного «прокоммунистического» парламента. Получив карт-бланш из Москвы, Дудаев стал грабить (другого слова не подберёшь) сначала имущество и вооружение выводимых частей, а затем и эшелоны с народно-хозяйственными грузами. Поощрял с молчаливого согласия Кремля процесс выдавливания казаков, христиан и всего русскоязычного населения. Отказался платить налоги в казну России. Стал с лихорадочной быстротой создавать национальную армию.
Вот когда надо было вводить чрезвычайное положение и вмешиваться в ситуацию российскому президенту, тем более Дудаев был готов вести переговоры. Но для этого Ельцину надо было освободиться от болезненных амбиций, дурных обкомовских замашек, завышенной самооценки, иметь гибкий ум и добросовестных советников. Ничего подобного в арсенале президента не оказалось.